Месть Ориона - Бова Бен - Страница 38

Сам Лукка едва не погиб от рук земледельца, решившего, что мы собираемся отобрать у него жену и дочерей. Вонючий и грязный мужик спрятался в жалком амбаре – точнее, просто пещерке, к которой он приделал ворота, – и едва не ударил вилами Лукку в спину, когда хетт отправился туда за парой ягнят. Нам требовалась еда, а не женщины. Жена земледельца получила за животных какой-то пустяк из того, что мы захватили в Трое. Однако муж ее спрятался, едва завидел нас, полагая, что мы уведем его женщин и сожжем все, что не сможем унести.

Он целился в незащищенную спину Лукки, и глаза его, бегавшие и испуганные, горели ненавистью. К счастью, я оказался неподалеку и, шагнув между ними, успел отвести вилы рукой.

Земледелец ожидал, что его изрубят на куски, но мы оставили его, трепетавшего от ужаса, по колено утонувшего в навозе. Лукка как обычно промолчал, отделавшись одной фразой, впрочем стоившей многих и долгих выражений благодарности:

– Я вновь обязан тебе жизнью, мой господин Орион.

Я, не задумываясь, ответил:

– Лукка, твоя жизнь нужна не только тебе.

Я не спал с Еленой. Даже не прикасался к ней. Она путешествовала с нами, не ропща и не жалуясь на трудности, на постоянные стычки и кровопролития. На ночлег она устраивалась на конских попонах, в отдалении от мужчин. Но всегда держалась ближе ко мне, чем к остальным. И я с огромной радостью был ее стражем, а не любовником. Она ничем не выдавала своих чувств. Никаких драгоценностей она не носила, лица более не красила и всегда ходила в простой и грубой одежде, пригодной для нелегкого путешествия.

И все же она оставалась прекрасной и без притираний, роскошных одеяний и украшений. Даже когда лицо ее покрывала грязь, а волосы были подобраны и спрятаны под грязным капюшоном, ничто не могло скрыть голубизну прекрасных широко расставленных глаз, чувственность алых губ и безупречность кожи.

К Политосу возвращались силы, он обрел даже свою прежнюю язвительность. Он ехал в скрипучей повозке и требовал, чтобы возница подробно описывал ему все, что видел, будь то листок, скала или облако.

Единственный раз мы остановились на отдых в Эфесе. Целое утро мы тащились под дождем в гору, промокшие, голодные и озябшие. Почти половина наших людей передвигалась верхом. Елена ехала возле меня на смирном соловом коньке, укрывшись от дождя темно-синим плащом с капюшоном, теперь мокрым и тяжелым. Я выслал вперед на разведку троих пеших. Кроме того, я всегда отправлял несколько человек в арьергард, чтобы уберечься от вероятных нападений.

Когда мы поднялись на вершину горы, я увидел одного из своих разведчиков, ожидавшего нас на раскисшей дороге.

– Там город, – показал он.

Дождь приутих, и Эфес открылся под нами озаренный солнечным светом, пробившимся через серые облака. Белый мрамор построек искрился, дома манили теплом и уютом.

Вид города приободрил нас, и мы стали спускаться по извивавшейся между холмами дороге к гавани.

– Этот город посвящен Артемиде-целительнице, – проговорил Лукка. – Люди со всех концов света стремятся сюда, чтобы исцелиться от хворей. Из священного источника струится вода, обладающая чудодейственной силой. – Он нахмурился и, словно бы недовольный собственным легковерием, добавил: – Так мне рассказывали.

Эфес не огораживали стены. Ни одно войско не посмело бы захватить его или осадить. По общему молчаливому соглашению, к городу, в котором Артемида явила свои магические силы, не смел подступить даже самый отпетый головорез из варварских князьков… Невидимые стрелы богини сулили святотатцу болезнь и мучительный конец.

Елена, прислушавшаяся к рассказу Лукки, подъехала и остановилась между нами.

– Артемида – богиня Луны, сестра Аполлона.

Сердце мое заколотилось.

– Значит, она воевала на стороне Трои?

Елена пожала плечами под промокшим плащом:

– Наверное, да. Но она ничего не смогла добиться, так ведь?

– Тогда она будет гневаться на нас, – предположил Лукка.

«Как и ее брат!» Я не сомневался в этом, пусть на самом деле они не родственники. Я заставил себя улыбнуться и громко сказал Лукке:

– Неужели ты веришь, что боги и богини могут обижаться на людей?

Хетт не ответил, но на его недовольном лице не осталось даже тени радости.

Но какое бы божество ни властвовало в этом городе, в Эфесе чувствовалась культура… Даже улицы его покрывал мрамор. А в храмах за величественными колоннадами поклонялись богам и исцеляли больных. Город привык к паломникам, в нем было множество постоялых дворов. Мы остановились на окраине, в первом из тех, что встретился на пути. Народу попадалось немного; редкие путники осмеливались странствовать в дождливую пору, предпочитая останавливаться в центре города или в гавани, поближе к своим кораблям.

Хозяин постоялого двора обрадовался появлению тридцати гостей сразу. Он постоянно потирал руки и ухмылялся, пока мы разгружали животных и повозки.

– Можете положиться на меня, господин, ваше добро будет в целости и сохранности, – заверял он, – даже если ваши сундуки набиты чистым золотом. Постоялый двор стерегут мои сыновья, и ни один вор не сумеет добраться до ваших вещей.

Я усомнился. Едва ли наш хозяин бы сумел сохранить подобную уверенность, если бы узнал, что сундуки, которые мы внесли в дом, действительно наполнены золотом.

Мы сложили их в одной комнате, самой большой в гостинице. Я решил, что буду жить в ней вместе со слепым Политосом.

В городе хватало публичных домов, и люди Лукки исчезли, словно унесенные ветром, как только лошади оказались в конюшне, а наше добро в надежном месте.

– Они вернутся утром, – объяснил хетт.

– Ты тоже можешь идти, – разрешил я.

– Но ведь должен кто-нибудь охранять добро? – возразил он.

– Я справлюсь, а ты ступай и посмотри город.

Суровое лицо Лукки оставалось бесстрастным, – я понимал, что он борется с собой, – наконец хетт произнес:

– Я вернусь к восходу солнца.

Я расхохотался и хлопнул его по плечу:

– Не торопись возвращаться, мой верный друг. Наслаждайся всеми радостями, которые может дать этот город. Ты заслужил отдых и развлечения.

– Ты уверен, что…

Показав на сундуки, составленные возле моей кровати, я отвечал:

– Мне не трудно приглядеть за ними.

– В одиночку?

– Помогут свирепые сыновья хозяина постоялого двора.

Мы видели этих парней; двое – рослые и крепкие, другая пара – легкие и гибкие; можно было предположить, что они от разных матерей. После всех битв и опасностей они не страшны нам, но для вора представляли грозную силу.

– Я тоже останусь здесь, – промолвил Политос. – Пусть у меня нет ушей, но слух все равно лучше, чем у летучей мыши. Так что в ночной темноте, когда твои глаза бесполезны, караульщика лучше меня тебе не найти.

Лукка с видимой неохотой покинул нас.

Елена расположилась в комнате по соседству. Она велела прислуживать себе двум младшим дочерям хозяина. Я слышал, как те болтают и хихикают, поднося по скрипучей лестнице дымящиеся ведра, и наливают воду в деревянную ванну, которую хозяйка предоставила знатной гостье.

Конечно, никто из них не знал, кто мы. Можно было не сомневаться: о золотоволосой красавице и сопровождающем ее отряде хеттов немедленно заговорят в городе. Но пока никто не свяжет наше присутствие здесь с троянской войной и ахейцами, нам ничего не грозит.

– Расскажи мне о городе, – попросил Политос. – На что он похож?

Я вывел слепца на балкон и принялся описывать ему все, что видел: храмы, постоялые дворы, многолюдные улицы, гавань, паруса кораблей, стоявших на рейде, великолепные дома на склонах холма.

– В центре города должна быть рыночная площадь, – с блаженством в голосе вымолвил Политос. – Завтра один из людей отведет меня туда, и я начну рассказывать о падении Трои, о гордости Ахиллеса и жестокости Агамемнона, спою о том, как сгорел великий город, как погибли его герои. Людям это понравится.

– Нет, – негромко возразил я. – Нельзя, чтобы здесь узнали, кто мы. Это слишком опасно.