Искушение страстью - Бурден Франсуаза - Страница 61

Было почти пять часов вечера, когда Винсен нашел Алена: тот сидел на вершине холма, под оливковым деревом. Винсен хотел перевести дыхание, и последние несколько метров шел медленно, потом сел рядом с кузеном и посмотрел вниз, на долину. Назойливо пели цикады, воздух был тяжелый, на небе собирались тучи. Наконец Ален произнес:

– По-моему, будет гроза…

Он снова посмотрел на небо и добавил:

– Прости, Винсен, я не мог прийти.

– Почему?

– Долго объяснять…

– И все-таки объясни. Я тебя слушаю.

По голосу Ален понял, что Винсен едва сдерживает бешенство.

– Сначала скажи, как бабушка перенесла похороны, – попросил он.

– Очень плохо. Мы отвезли ее в Валлонг еще до окончания церемонии. Теперь ей, кажется, лучше.

– А как ты?

Винсен удивленно посмотрел на Алена, их глаза встретились.

– Я? Мне было тяжело… Я очень любил его. Я не сразу понял это, но последние несколько лет у нас с ним были прекрасные отношения. Он был для меня примером.

– В профессиональном плане?

– Вообще.

– Когда тебе было восемь, ты мечтал стать пилотом, как он.

Странная грусть появилась на лице Винсена, он это забыл – какое трогательное детское воспоминание.

– У тебя хорошая память… – сказал он.

– Да. Я прекрасно помню все мои стычки с твоим отцом. Его злобу и презрение. Он всегда был неласков со мной.

– Со всеми. Он просто не мог по-другому.

Ален покачал головой. Он поигрывал камешком, перекатывая его из ладони в ладонь.

– Мне всегда казалось, что он очень любит Мари, – медленно начал он, – оберегает ее. Готье ему был абсолютно безразличен, а вот меня он и вправду не переносил. Как будто я обладал даром выводить его из себя. Ведь я был не такой, как все. Но главное…

Услышав крики стрижей, он какое-то время следил за их полетом, потом продолжил:

– Он сводил счеты.

Этого Винсен не мог отрицать, он и сам прекрасно видел враждебность Шарля по отношению к Алену.

– Согласен, все не так просто. Жаль, что для этого он выбрал меня. Я мог бы так любить его. Я был сорвиголова, мне нужен был пример. И я очень уважал его.

Небо темнело, поднимался ветер.

– Может, он видел меня в ту ночь, когда убил папу. Или как-то интуитивно почувствовал мое присутствие. И с тех пор…

– Ты был там? – вскрикнул потрясенный Винсен. Но Ален не стал отвечать и продолжил:

– В детстве я хотел удивить его, привлечь внимание. Хотел, чтобы он перестал смотреть на меня, как на мокрицу. Что мне была моя мать? Это твой отец подписывал табель, принимал решения, разрешал или запрещал. Я попросился в Валлонг и нечаянно разбередил старую рану. Для него это было проклятое место, а я сделал его моим раем.

Винсен слушал кузена, не перебивая. Ален так редко говорил о себе, что его даже перестали расспрашивать.

– Твой отец снился мне в кошмарах. Он всегда брезгливо отстранялся от меня, он не позволял мне себя любит. Зато я возненавидел его от всей души.

– До прошлой недели мы вообще ничего не знали, – возразил Винсен. – Это какая-то ошибка.

– Да… Правда оказалась хуже. Помнишь, как мы говорили?

Он указал на крышу Валлонга, видневшуюся в долине.

– «Дом вдов». Не помню, кто это придумал, но мы так смеялись.

Винсену показалось, что он опять вернулся на много лет назад, в детство, счастливое и беззаботное, хотя над семьей витало предчувствие беды. Впятером им удавалось держаться подальше от мира взрослых. Ален строил хижины, придумывал игры, даже пытался охотиться и сажать оливки на необработанной почве.

Ален был его другом, его двойником, у них все было общее. Все ли? Похоже, что нет.

– Мама была глупой, неласковой, некрасивой, зато твоя мать сияла, как солнце, мы все ее обожали, помнишь? Твой отец был героем, а мой – всего лишь тыловой крысой. Его якобы самоубийство выглядело еще одной трусостью, а гибель Юдифи сделала из нее мученицу. Видишь, какая огромная разница между твоими и моими родителями, между тобой и мной.

– Ты впервые говоришь об этом. Я всегда считал тебя братом. Даже больше, чем Даниэля.

– Только не в последние дни. Ты что, не заметил, что все разбились на два лагеря?

– Нет. Я не хочу этого слышать. Ты злишься, я – тоже.

Ален отбросил камешек, потом поднял голову и посмотрел своими золотистыми глазами в глаза кузена.

– Мы злимся? Это правда… Но у нас на то разные причины. Шарль говорил со мной в больнице просто отвратительно. Как он мог все рассказать? Как он мог обозвать меня недоумком?..

– И что с того? – парировал Винсен. – Ты ведь хотел его убить! А он и так умирал!

– Я решил, что если и приду на похороны, то только чтобы плюнуть на его могилу!

Фраза хлестнула Винсена, как пощечина, он резко вскочил.

– Я запрещаю тебе…

– Как бы не так, – даже не пошевелившись, возразил Ален. – Ты сам нашел меня здесь. Ты хотел объяснений, ты их получил. Тебе они не нравятся? Твое дело. Теперь мой отец оказался не просто жалким типом, а какой-то тварью. Но он все равно мой отец, и никто не посмеет хвалиться, что пристрелил его, как собаку. То, что терпят Мари и Готье, я не стерплю!

Случилось самое плохое: они стояли друг против друга, как враги, и не было никакой возможности повернуть все вспять.

– Думаю, все сказано, – обрубил Винсен.

Он развернулся и зашагал вниз между рядами оливок; из-под его ног катились камешки.

Поставив тяжелый поднос на маленький дамский столик, Мари раздвинула занавески и налила кофе.

– Как ты спала, бабушка? Дождь тебя ночью не разбудил? А сегодня отличная погода…

Поднявшись с подушки, Клара провела рукой по волосам.

– Ужасная ночь. Я уснула только на рассвете, когда гроза стихла.

– Но… твое снотворное?

– С ним покончено. Я выбросила пузырек.

– Готье рассердится.

– Это еще почему? В моем возрасте вредно много спать. Зато сегодня я не такая вялая. Спасибо, что принесла мне завтрак…

Мари протянула ей чашку, Клара натянуто улыбнулась ей.

– Не люблю, когда меня застают в кровати. Наверное, я похожа на старую сову. А при солнечном свете ничего не скроешь.

– Задернуть шторы?

– Нет! Не надо…

Опустив глаза, Клара пила кофе, а Мари внимательно смотрела на нее.

– Отличный кофе. Налей еще немного. И не надо на меня так смотреть. Я не больна. Я просто старая, усталая, глубоко несчастная женщина.

Эти слова смутили Мари, и она глубоко вздохнула.

– Вечерним рейсом я улетаю в Париж: завтра утром надо быть в конторе. У компаньонов Шарля наверняка возникнут вопросы, и отвечать на них буду я.

– Ты обсудила это с Винсеном и Даниэлем?

– Пока нет, сейчас поговорю.

– Нет, – покачала головой Клара. – Подожди немного. Если к завтраку спустятся все, то лучше устроим семейный совет. Я выскажу свое мнение, а потом делайте, что хотите.

Голос ее не дрожал, глаза не были заплаканы, а плечи были расправлены. Мари в порыве нежности поцеловала бабушку. Клара сжала внучку в своих объятиях, и та не заметила глубокого отчаяния, мелькнувшего на ее лице. Когда Мари выпрямилась, Клара уже овладела собой и деловито протягивала ей пустую чашку.

– Но ведь его больше нет! Ты не должен соглашаться!

Стоя возле туалетного столика, Магали все больше распалялась. У нее страшно болела голова – вчера за столом она слишком усердно перемешивала вина, – и она совершенно не понимала упорства мужа. В волнении она уронила на пол поясок от пеньюара, но не обратила на это никакого внимания.

– Я не хочу жить в Париже, мне там нечего делать. Да еще все время этот дождь. Мне что, так и ждать тебя весь день в четырех стенах?

Он хотел было сказать, что можно ходить по выставкам и музеям, в кино и дома моды, но промолчал: такие развлечения были не для Магали.

– Дорогая, с нашими тремя детьми скучно тебе не будет…

– Им лучше здесь! Они все время на воздухе, делают то, что хотят.

– Мне кажется, они даже чересчур…

Он тут же пожалел о своих словах. Сейчас было не время критиковать то, как Магали воспитывает детей. Он замечал, что Виржиль растет непослушным, наглым и очень упрямым. Несмотря на поучения бедной Хелен, начинала подражать брату и Тифани: она понимала, что мать в полном восторге от их глупостей.