Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 88

— …Где одна? — ошарашенно спросил один из агентов. Они смотрели на излучину ручья, где только что сидела Андариалл. — Я сплю?.. Что в записи?

— В записи то же самое, — отозвался его коллега. — Ладно, пошли посмотрим.

Результаты исследования были неутешительными. По всем показателям, Андариалл покинула это место не более минуты назад. Но — никаких следов перемещения! Словно часть произошедшего выпала из истории, была как-то вырезана… и доступна немногим.

— Думаю, нас за это по головке не погладят, — заключил первый, укладывая снаряжение в рюкзак. — Хорошо, если у генерала будет хорошее настроение.

Увы, лишь первое предположение оказалось справедливым.

— Учитель У-Цзин! — услышал настоятель. Час был поздний, беспокоить настоятеля не полагалось. Что там случилось?

— Что там случилось? — повторил У-Цзин, уже вслух.

Монах с поклоном протянул ключ.

— Почему не впустили его? — нахмурился настоятель, вращая ключ между пальцами.

— Я… — монах явно не знал, что сказать. — Вам лучше взглянуть самому, учитель.

Ворча себе под нос всё, что он думает о своих учениках, У-Цзин отложил в сторону рукопись (он так надеялся, что сегодня, наконец, сможет продолжить работу над рукописью) и поспешил вниз, к воротам. Там ожидали трое остальных монахов-часовых. Мановением руки У-Цзин оставил только одного из них.

Сделал шаг за ворота.

Чернота. Пение цикад, слабое дуновение ветра… никого. Откуда мог взяться ключ?

Он вздрогнул, когда откуда-то — показалось, что прямо из воздуха — к нему шагнула Андариалл. У-Цзин сразу отметил, что глаза её лихорадочно блестят.

— Андари? — изумился он. — Что…

Она приложила палец к губам, монах осёкся. Опомнившись, он отступил внутрь и жестом пригласил девушку войти.

Ничего не пойму, недоумевал У-Цзин, глядя, как медленно она идёт — словно во сне. После таинственного исчезновения Клеммена Д. клялся, что глаз с неё не спустит. Как это прикажете понимать?

Она потеряла сознание, не успев сделать нескольких последних шагов до беседки. У-Цзин едва успел подхватить её.

— Никто не должен знать об этом визите, — произнёс он, после того, как при помощи часового отнёс девушку в одну из пустующих комнат для гостей. — Никто из вас ничего не видел и не слышал.

Собрат молча приложил ладони ко рту, поклонился и вернулся на пост.

— Кто-то следует за тобой по пятам, — тихо произнёс У-Цзин, тщательно осмотрев неожиданную пациентку. — Но в Хоунант ему придётся войти на своих двоих.

Приказав удвоить бдительность и не пропускать за ворота никого без его, У-зина, личного разрешения, он сам сбегал на кухню за водой и пищей и устроился в другом углу комнаты. С пером, чернильницей и стопкой бумаги. Хотя какая теперь работа…

Судя по всему, Андариалл не больна. Она на грани полного истощения — что само по себе поразительно. Что могло довести её до подобного состояния? Словно последние несколько недель странствовала по пустыне.

Он некоторое время вслушивался в её ровное дыхание, после чего погладил себя по выбритой до зеркального блеска голове и попытался собрать так некстати разбежавшиеся мысли.

Ключ лежал на столе. После короткого раздумья, монах решил не убирать его.

Клеммен

Я услышал позади стук копыт и поскрипывание колёс. Хруст камушков.

Экипаж?!

Если это Радуга, надо послать его куда подальше. Похоже, он тут главный, но отчего-то не может — пока, во всяком случае — ничего со мной сделать. Вопрос — отчего? Из-за треугольника?

Я попытался было извлечь его из-под одежды и не смог. Словно приклеился ко мне. Стал отдирать — больно! Действительно приклеился, что ли?!

Позади Радуга что-то бормотал и чем-то позвякивал. И ладно. По всем признакам, надо пробираться туда, на юг — раз уж выбрал направление. Других идей всё равно нет, а верить, что он поможет мне вернуться назад… я не стал бы. Слишком уж он странный, чтобы ему верить.

Если судить по часам, прошло около трёх суток. А я по-прежнему не хочу ни есть, ни пить… ну, так скажем, почти не хочу. В животе как-то пусто — хотя, возможно, и это всего лишь привычка. Не привык я к тому, что можно не есть, не пить, ворочать камни и не уставать. Неспроста это — и как знать, чем всё это обернётся.

Тень легла рядом со мной.

Я оглянулся… и, видимо, уже успел удивиться сверх всякого разумного предела — потому что даже не вздрогнул.

Это и в самом деле был экипаж. Старый, рассохшийся, — как он только не развалился на ходу, непонятно. Но не это привлекло моё внимание.

Скелет лошади был запряжён в экипаж; скелет извозчика сидел на положенном месте, обратив в мою сторону пустые глазницы. Судя по белизне костей, не один год они колесили по каменной равнине.

Я закрыл глаза, продолжая ощущать внимательный, выжидающий взгляд. Открыл глаза, оглянулся, ущипнул себя за руку. Ничто не изменилось.

Радуга куда-то делся.

Челюсть извозчика шевельнулась, но, разумеется, никаких звуков не послышалось. Очень хорошо… иначе мой рассудок всё-таки пострадал бы.

— Есть здесь какой-нибудь город? — спросил я. Глупо, но что делать? Скелет лошади переступал на месте, время от времени поворачивая в мою сторону жуткую морду. Непонятно, каким чудом на его ногах держались копыта — но держались.

Извозчик кивнул и снял ветхую шляпу, подставив сверкающий череп под лучи обоих светил.

— Сможете подвезти меня туда?

Вновь кивок. Приподнявшись на козлах, он коротко поклонился и сделал выразительный жест в сторону сидений.

Была не была… в конце концов, если это сон — всё едино; если же нет — непонятно, сколько времени я шёл бы пешком. Путь отсюда лежит где-то рядом с центром этого жуткого мира, вне всяких сомнений.

Я сел так, чтобы видеть и кучера, и лошадь — то, что от них оставалось — и, как только дверца захлопнулась, мы тронулись.

Почти сразу же усталость обрушилась на меня — так, словно тело смогло-таки осознать, что несколько суток подряд оно не отдыхало. Разум же по-прежнему был бодр и готов к действиям; сонливость накатывалась, словно сладкая, поглощающая всё без остатка волна… я успел ещё подумать, что буду теперь совершенно беззащитен. Затем вдохнул слабый запах пыли, исходивший от потрескавшегося, отполированного дерева сидения… и уплыл куда-то в непроглядную мглу.

Андариалл

У-Цзин оглянулся в тот самый момент, когда девушка открыла глаза. Невероятно, но она выглядела вовсе не такой измождённой и едва живой, какой была вечером. Быстро ночь прошла, подумал монах, глядя в совершенно ясные карие глаза… без всяких признаков лихорадки. Я даже и не заметил. Сколько же я исписал листов? Десятка три, не меньше. Как это я успел? Изумление настоятеля было совершенно искренним. В памяти был провал… в ней не сохранилось никаких упоминаний о том, когда и как он успел нанести всё это на чистые листы. Извёл всю чернильницу.

Клянусь хвостом великого предка, о чём я думаю?!

Он встал с кресла и коротко поклонился. Ольтийка попыталась сделать то же самое, и едва не свалилась с кровати. Бодрость её, увы, оказалась кажущейся.

— Тебе необходимо поесть, — произнёс У-Цзин, надевая непременные очки. Андариалл кивнула и, едва настоятель встал, быстрым движением прижала палец к губам. Выразительно поглядела в сторону двери.

— Никто не знает, что ты здесь. А те, кто знают, умеют хранить тайны, — ответил настоятель на незаданный вопрос. — Я скоро вернусь. Постучу вот так — он показал, как именно.

Рукопись осталась на столе.

Помимо собратьев, У-Цзин доверял немногим людям.

В том числе своей гостье.

…Когда он вернулся с подносом, на котором был завтрак, Андариалл уже успела привести себя в порядок, стала выглядеть почти, как прежде. Понятное дело, что чёрный костюм и серебряный обруч с вязью букв забытого многими языка, вовсе не являются одеждой, в которой принято ходить в гости. Но имеет ли смысл удивляться?

И кинжалу в ножнах, что явно не служит украшением?