Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 91

Дверь в её комнату заперта.

Ключа в замке нет. Ушла?

Разумеется, есть запасной ключ, но использовать его… нет уж, увольте. До такого мы ещё не дожили. Шестое чувство подсказывало, что с Андари всё в порядке, вот только где она — неизвестно. Если верить чувствам, эхо её присутствия отдаётся от каждой стены. Так не бывает — не может же человек находиться сразу во всех помещениях! Но это так.

У-Цзин оставил поднос у входа в комнату и подошёл к потайной двери. Оглянулся. Никого.

Ага… тут к двери прикасались. Всё понятно. Отчасти.

У-Цзин бесшумно привёл в действие механизм, открывающий проход, скользнул внутрь.

Монастырь изобиловал тайными проходами, немногие живущие знали их все.

Д., Лето 76, 435 Д., 15-й час

— Охота продолжается, — произнёс Шангуэр вместо приветствия. — Давненько не видывал подобного. Сейчас она в безопасности, — он обвёл огромными глазами парк и, убедившись, что их никто не слышит, поманил Д. поближе. Тот уселся рядом. Взгляд Хансса обладает гипнотическим действием, но даже им далеко до флоссов. На вид хрупкие и беззащитные, эти птицы способны разогнать целую армию. В одиночку… Д. с трудом отвёл взгляд от прикрытых глаз и, кашлянув, спросил:

— Где именно?

— Тебя слушают, — произнёс флосс, Д. едва не подпрыгнул. Что это значит? Что его мысли по-прежнему открыты кому-то… кому-то извне?

— Да, — подтвердил Шангуэр. — Ты проявляешь нетерпение… а твои игрушки (ко всем магическим безделушкам, что применялись в Бюро, флосс относился с величайшим подозрением) сообщают всему миру.

Д. молча поднялся, снял куртку и, отойдя шагов на сорок, положил её под дерево. Поблизости всё равно никого не было.

— Так лучше, — одобрительно сдвинул «уши» флосс. — Но всё равно, думай тише. На свете не так уж много известных тебе безопасных мест.

— Она у Ч… — догадался Д., но флосс тут же негодующе взмахнул крыльями.

— Ты меня оглушишь, — проворчал он. «Голос» его слышал один лишь Д. Нечего было и надеяться на то, чтобы записать беседу. В лучшем случае кристалл уловил бы одни его, Д., реплики. В худшем — оказался бы пуст и прозрачен. Флоссы явно разбираются в инструментальной магии лучше, чем принято думать.

— Хорошо, — настроение у Д. тут же улучшилось. Непонятно, как она смогла туда попасть… ну да ладно. — Кто за ней охотится?

— Ты узнаешь, — пообещал флосс. — Я прекращаю следить за ней — опасно. Если сможешь перехватить охотников, я продолжу. А теперь закрой глаза, слушай внимательно…

Д., со вздохом, слышным одному лишь ему, повиновался.

Так и не научился разговаривать с флоссами.

Андариалл

У-Цзин замер у порога. Андари не обращала на него никакого внимания. Она стояла у окна, словно прислушиваясь к звукам извне. Было тихо; скоро, однако, когда закончится лето, в монастырь начнут стекаться послушники — как и у студентов, на часть лета их занятия прекращались. Правда, студенты вольны использовать каникулы по своему усмотрению. У послушников выбор занятий ограничен.

Хочешь посмотреть, каков человек — посмотри, как он распоряжается свободой. После каждого лета в монастырь возвращается не более трети тех, кто год назад вошёл в единственные открытые ворота и заявил, что хочет постичь Учение. В былые времена бывало и хуже. Здешние традиции невероятно сильны, и, несмотря на сравнительно благожелательное отношение богов, Учение распространяется весьма и весьма медленно. Ну что же, спешить некуда.

Всякий человек имеет право постигать мир так, как хочет.

Монах попытался припомнить, о чём они говорили с Клемменом во время новогодних празднеств. Ненгор отыскал Книгу предсказаний, составленную и адаптированную его, У-Цзина, предшественником. Что там ему выпало?

Началось всё со «слова, произнесённого у переправы». В широком смысле. Переправа — как средство достичь чего-то, путь к чему иным способом либо невозможен, либо крайне опасен. Судя по тому, что Клеммена никто и нигде не может отыскать, переправу он преодолел. Никто уже не узнает, что за слово он при этом произнёс… таким знанием не делятся ни с кем.

Словно услышав его мысли, девушка повернула к нему голову. Но глаза её свидетельствовали, что она… не замечает его? Как странно. Настоятель хотел было обратиться к ней, но вспомнил про таинственный обет молчания и решил просто ждать.

Она долго смотрела сквозь ставшего статуей самому себе монаха, двинулась к стеллажам с книгами. Словно призрак: со слухом у У-Цзина всё в порядке, да и пол изрядно скрипучий. И всё же ни звука не донеслось до слуха. Хорошо хоть, тень отбрасывала.

Задержавшись у второй снизу полки, Андариалл бросила невидящий взгляд на то место, где стоял У-Цзин, отвернулась. В следующий миг пальцы её отыскали Книгу предсказаний и вот она у неё в руках. В третий раз не заметив монаха, девушка помедлила, направилась к письменному столу.

Едва она опустила руку с книгой вниз, как что-то тут же выпорхнуло изнутри — словно живое. У-Цзин застыл… прошёл ещё один миг и монах заметил, что Андари, присев, сжимает в другой руке неведомо откуда взявшуюся толстую потрёпанную тетрадь.

Этого не могло быть! Человек — да и ольт — не в состоянии двигаться так быстро! Его, У-Цзина, тренированный глаз не смог уловить, когда Андари успела наклониться и поймать то, что держала в руке. Но — сумела.

У-Цзин сделал шаг вперёд, Андари вздрогнула, отшатнулась — видимо, для неё он шагнул из ниоткуда. Лицо её вновь было бледным, жар ощущался даже на расстоянии. В таком состоянии ей только разгуливать, рискуя привлечь недоброжелательный взгляд… Что бы там ни было, надо убедить её вернуться в комнату. И принять лекарство. Обеты обетами, а умирать от истощения — последнее дело.

— Я… — начал настоятель, глядя, как Андари — тень той жизнерадостной красавицы, что не так давно приводила в порядок его оранжерею — поднимается на ноги. И замолк. Девушка медленно (и бесшумно) вернулась к столу и уселась в кресло. Тоже, кстати, старое и вовсе не бесшумное. Что за небывальщина?! Что она, ничего не весит?!

— Думаю, тебе не стоит… — начал было монах и вновь осёкся.

На обрезе тетради появилось свежее ярко-красное пятно. Андари непонимающе поднесла ладонь ближе к свету, вздрогнула. У-Цзин — тоже. Поперёк всей ладони шёл глубокий порез. Откуда? О бумагу? О такую-то старую? Судя по всему, со здоровьем у девушки не всё в порядке, потому что кровь не останавливалась, продолжала медленно сочиться широкой полосой.

Не дожидаясь разрешения, У-Цзин шагнул вперёд и взял тетрадь у замершей неподвижно Андари. Повернулся, чтобы положить её на стол, и ощутил, что тетрадь — словно угорь, схваченный за хвост — вот-вот выскользнет из руки.

И выскользнула.

У-Цзин сидел, широко раскрыв глаза и смотрел, как тетрадь медленно-медленно проплывает через всю комнату. Хорошо, что инстинкт выручил его — едва случалось что-то непредвиденное, время замедляло свой бег. Он видел повернувшуюся в сторону тетради Андариалл и ужас, блеснувший в глубине её глаз…

И ещё он успел заметить, что тетрадь не отбрасывает тени.

В следующий момент У-Цзин уже летел следом, чтобы перехватить непокорный предмет прежде, чем он коснётся пола. Раз Андари постаралась не дать ему упасть, значит, так надо.

Он едва успел. Странно, но, пойманная вторично, тетрадь уже не вырывалась из рук, словно дикая кошка. На всякий случай монах крепко-накрепко сжал её обеими ладонями — так, чтобы, вздумай она вновь проявить норов, ловить её было бы проще.

Положив тетрадь на стол (та легла и оставалась лежать, никоим образом не протестуя), он заметил новую кровавую полосу.

Раскрыл правую ладонь — ту, из которой тетради удалось сбежать.

Точно такой же широкий порез.

Андариалл увидела это и они долго смотрели друг другу в глаза. Затем ольтийка едва заметно кивнула и протянула ладонь — уже почти всю покрытую кровью.

Залечить столь пустяковые раны, разумеется, не составило большого труда. Вытерев следы крови (она успела попасть почти на все окружающие предметы), У-Цзин осторожно положил тетрадь на одну ладонь, а сверху прижал её другой. Прислушался к собственным ощущениям.