Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 50

Молча стискивая зубы всякий раз, когда ворона плотнее сжимала когти, он потайным ходом обошёл вечно движущиеся лабиринты и ловушки, направляясь к сердцу Замка.

XVII

Науэр затравленно озирался.

Берег, к которому прибило плот, ощетинился мёртвыми когтями высохших ветвей. Некогда это, видимо, был кустарник — возможно, живописный и радующий глаз. Теперь, после многих лет пребывания в Речной воде, от былой красоты остались только окаменевшие остовы ветвей и сучьев. Они цепко впились в брёвна плота и не желали отпускать добычу по–доброму.

Неприветливый берег тянулся в обе стороны, сколько хватало глаз. Это было странно; восточная сторона должна быть пустыней. Или не должна? Науэр несколько раз попытался вспомнить всё, что по этому поводу говорили в Игле и не смог.

И, честно говоря, обрадовался тому, что не смог. До сих пор лучше было обходиться собственными знаниями — ни из чего не следует, что лучше от этого будет всегда, но попробовать стоило. Итак — для начала освободиться от плена «когтей», покрытых глянцевой корой.

Это было легче сказать, чем сделать.

Тут–то Гость и пожалел, что не «выдержал» весло и шест в воде. Впрочем, у него же есть топорик!

С металлическим звоном топорик отскочил от ветви, высекая из неё искры. Неподатливая ветвь хлестнула человека по лицу — да так, что его моментально пересекла вспухшая красная борозда.

Некоторое время Науэр ошарашенно смотрел на зазубрины, появившиеся на лезвии, и ощупывал лицо. Затем вспомнил о ноже. Тот по–прежнему находится в воде… если не потерялся.

Хвала судьбе, не потерялся.

Вот только… как бы не получить сдачи ещё раз.

Гость осторожно прикоснулся тускло отсвечивающим острием к прочной ветви и, глубоко вздохнув, нанёс удар.

Отсечённая часть ветви без всплеска исчезла под водой. Науэру показалось на миг, будто на срезе выступила кроваво–красная капля. Крепко зажал глаза ладонью и открыл вновь. Нет, никакой крови. Просто… сок? Какой может быть сок у окаменевшего кустарника?

Науэр прикоснулся к срезу. Действительно, сок.

Приглядевшись, он увидел и листья. Крохотные, сжатые тугим веером, только–только показывающиеся. Прорезающиеся. Осознав это, Гость отпрянул прочь. Почки? Сколько же лет они так… распускаются?

И что получится в конце концов? Какие вырастут цветы, какие созреют плоды? Гость долго вглядывался в чёрную поверхность зачаточных листьев. И почувствовал, что страх пробирает его до костей. Этот кустарник, в отличие от животных, выжил.

Но чем он стал?

Отталкиваясь от зловеще протянутых к нему сплетённых ветвей, Науэр стремился только к одному: уплыть от них подальше.

Но не час и не два тянулась по левому борту непроходимая, спутанная полоса. И простиралась она вглубь земли, сколько хватало глаз.

Они пришли в опустевшее святилище спустя каких–нибудь два часа.

Унэн готов был поклясться, что ничего подобного здесь не было. Флосс лично облетел весь остров… но так ничего и не нашёл. Или сделал вид, что не нашёл?

Святилище было пусто, но не заброшено. Перед символическим изображением каменного сурка (высотой в человеческий рост) были в изобилии представлены всевозможные дары земли. Кровавых жертв, видимо, ему не приносят. Хотя как знать…

Флосс отказался входить внутрь семигранного низенького ограждения, в дальнем конце которого находилась статуя. Как и «орёл» до того, Къелливинх прикрыл глаза, наблюдая за вновь пришедшими сквозь узенькие щелки.

Шассим встрепенулся и снялся с перекладины за плечами монаха. Сделал круг над святилищем (не пересекая, однако, ограждения) и опустился рядом с монахом. После чего принял церемонную позу и что–то тихонько просвистел, глядя на землю перед статуей.

Монах лихорадочно вспоминал эпитеты божества, которые моментально вылетели у него из головы. Вот уж некстати! Обращаться же к нему по имени… хуже и не придумать.

— Приветствую тебя, покровитель холмов и всего, что живёт на них, — слова пришли к Унэну не сразу; произнеся их, он почтительно поклонился статуе.

Тянулись секунды.

Тень легла на траву перед ногами монаха. Выпрямившись, он увидел появившегося словно из ниоткуда человека. Золотистая кожа, высокий рост, богатые одежды. Унэн тотчас заметил, что ни один предмет одеяния жреца (а это, без всякого сомнения, был жрец) не изготовлен из кожи или меха животного. Только растения, только камни, только металл.

Монах быстро вспомнил, нет ли на нём чего–нибудь, явно животного происхождения, и успокоился, поняв, что нет.

Жрец опирался на посох чёрного дерева; набалдашником ему служило оскаленная голова сурка, выточенная из обсидиана. Жрец смотрел на пришельцев, не произнося ни слова и не двигаясь.

Монах поклонился ещё раз — жрецу, справедливо решив, что с того достанет и менее уважительного поклона. Жрец чуть наклонил голову — что означает этот жест? Унэн тихонько прочистил горло, чтобы прервать затянувшееся молчание. Странно, что шестое чувство молчит, подумал он. Трудно поверить, что кто угодно может вот так запросто дойти до святилища…

— Мы пришли к племени Увинхор, чтобы узнать о судьбе одного из его людей, — проговорил монах, внимательно наблюдая за жрецом. — Прошу извинить нас за то, что явились без приглашения. От вашей помощи может зависеть судьба всего мира.

Это я, конечно, загнул, подумал монах. Но не открывать же ему подлинную цель визита!

Жрец что–то коротко сказал флоссу; тот сдвинул на долю секунды «уши» и взлетел. Пролетая мимо Унэна, он шепнул «будь осторожен» и скрылся за спиной жреца, среди деревьев.

— Нечасто к нам обращаются за помощью, — выговорил жрец на безупречном Верхнем Тален. Пальцы его правой руки сильнее сжали посох. — Что может поведать пришельцу с востока дикарь, не понимающий выгод цивилизации?

Говорил он не меняя тона — вежливо и спокойно; так спокойно, что трудно было даже заподозрить издевку. Проверяешь мои нервы, подумал Унэн и усмехнулся про себя.

— Достойный и уважаемый жрец может поведать историю жизни одного человека, по имени Тнаммо, который считается умершим — но на самом деле жив.

Вокруг святилища замелькали тени. Возгласы удивления послышались со всех сторон. Монах ощутил волну тепла, накатившую откуда–то справа.

Повернул голову.

Глаза божества были ярко открыты и в них бушевало ярко–белое пламя. Именно от глаз исходило тепло; вплотную к изваянию оно должно было быть непереносимым жаром.

— Осторожнее, чужеземец, — всё тем же тоном произнёс жрец, и посох в его руке шевельнулся. — Ты хочешь узнать то, что дозволено знать только воинам племени. Знание это смертоносно для всех, кто пришёл извне.

Жрец замолк. Унэн краем глаза заметил, что их окружила дюжина воинов. Все одеты одинаково; одежда простая, удобная и не мешающая в бою. И копья, и короткие мечи производили должное впечатление. Тем более, что, судя по виду воинов, они умели обращаться с оружием.

— Мне нужно это знание, — твёрдо произнёс монах.

— Ты готов умереть?

— Да, если необходимо, — ответил Унэн и подумал, что ритуал этот со стороны должен выглядеть на редкость глупо.

— Отлично, — жрец сбросил наземь своё пышное одеяние и предстал перед монахом в боевом облачении — с посохом в руке. Хоть и выглядел жрец стариком, только безумец решил бы, что он не опасен. — Там, в цивилизованном мире, вы почему–то цените силу. Десять раз я нанесу тебе удар, чужеземец; десять раз это сделаешь ты. Пусть сила решит, достоин ли ты знания.

И повернулся, показывая, что не вооружён более ничем.

Монах короткий миг смотрел на соперника, оценивая шансы, и высыпал из просторных рукавов своего дорожного облачения всю коллекцию оружия. При виде её воины невольно покачали головой, а брови жреца чуть шевельнулись.

— Начинай, чужеземец, — проговорил жрец и встал, нарочито тяжело опираясь на посох.

Унэн долго сосредотачивался и собирался, прежде чем нанести удар.