Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 62

— Ну что же, — голос ректора потеплел. — Вы превзошли мои ожидания, Сунь Унэн и уважаемый Шассим–Яг. Однако выводы о том, кто является автором… изготовителем тел, делать ещё рано. Кроме того, этим займутся другие.

— Как?! — воскликнул Унэн. Шассим замахал крыльями, чтобы удержаться на жёрдочке — не произнося ни слова. — Я полагал, что продолжу расследование… тем более, что я — одно из заинтересованных лиц.

— Вы слишком заметная фигура, — покачал головой ректор. — Верьте мне или нет — но ваше участие в этом деле заканчивается. Оно и так уже может повлечь слишком серьёзные последствия…

— …чтобы рисковать, доверяя его мне, — холодно завершил Унэн, поджав губы. В таком состоянии он был наиболее опасен — гораздо опаснее, чем если бы принялся прыгать по комнате и возмущённо кричать. Ректору это не было известно.

— …чтобы рисковать ещё и вами, уважаемый Унэн, — поправил его ректор. — Я немедленно свяжусь с остальными участниками расследования. А вы можете спокойно отправляться туда, куда сочтёте необходимым. Обо всех достижениях вас, конечно же, будут извещать.

— Спасибо и на этом, — взгляд монаха едва не обратил ректора в глыбу льда. Глаза Унэна скользнули по одному из свитков, небрежно разложенных на столе. На бумаге смутно узнавалась географическая карта Ралиона, а поверх неё — несколько пятен неправильной формы, нарисованных цветными карандашами. Плюс линии и стрелочки.

— Что это? — удивился монах, указывая на «карту» пальцем.

— Диаграмма флуктуаций напряжённости мана–поля, — ответил ректор охотно, хитро прищуриваясь.

— А… — разочарованно протянул монах, отворачиваясь в сторону окна. — А я думал, прогноз погоды. Интересно, какова сейчас погода на побережье у Киннера? Самое время на море отдохнуть.

И, не давая ошеломлённому ректору опомниться, сухо поклонился и стремительно покинул кабинет.

— Зачем ты так? — укоризненно спросил Шассим. — Он же не со зла. Он сам тут преимущественно наблюдатель.

— Я не привык, чтобы за моей спиной принимали решения — когда, как и чем я должен заниматься, — насупился монах. — Можно было сразу сказать, что я буду исполнять очень скромную роль.

— И ты отказался бы.

— Разумеется! Но всё было бы в порядке вещей. А так… у меня только–только начали появляться мысли… Кстати, спасибо. Ты очень вовремя совр… сослался на свои якобы полномочия.

— С кем поведёшься, — проворчал Шассим, но Унэн его не слушал.

Монах остановился так неожиданно, что флосс едва не сорвался с насеста. И когда я только привыкну, подумал Шассим.

В руках Унэна появилась диаграмма, которую он срисовал с Плиты Тангхро.

Монах принялся рассматривать пятна, отдалённо напоминавшие те, что он только что видел. Только выполненные в виде слабо заметных контуров, наспех и, вероятнее всего, не вполне точно.

Охранник вытаращил глаза на позднего посетителя, который явно не входил в двери, но, несомненно, намерен из них выйти.

— У меня идея, — радостно заключил монах. — Идём в Парк Времени, назад к Плите. Мне кажется, что там мы сможем найти…

Охранник, уже спешивший в странной парочке, застыл, как громом поражённый: едва посетитель произнёс последнее слово, как вокруг него вспыхнула серебристая паутина и испарилась — вместе с человечком и флоссом за его плечами.

При этом раздался звук, который издаёт взлетающая стая крупных птиц.

Это ни в какие ворота не лезло! Применение магии в пределах городской черты строжайше запрещено! Вызвав помощника, охранник быстро вернулся на пост и поднял тревогу.

Втайне он надеялся, что это окажутся грабители. Был случай, говорят, одного очень дерзкого ограбления, когда преступник — кстати, немного похожий на этого несуразного монаха — возник из ниоткуда, схватил мешок с драгоценностями и был таков. Хорошо ещё, что поймали в конце концов…

Охранника ожидало серьёзное разочарование. Когда ректора второй раз за ночь вытаскивали из постели, он становился не просто злым, но смертельно опасным.

— Я же просил тебя не пользоваться Крыльями, — проворчал монах, когда тьма расступилась, и величественный пейзаж Парка предстал перед ними во всей красе. — Один раз я уже влип из–за них, хватит.

— Но я не пользовался ими, — удивился флосс и монах заметил, что тот какое–то время держал крылья сложенными в один из священных жестов. — Неужели ты ещё не понял?

— Что? — монах начал понимать, но Шассим сказал это первым.

— Это дар Вестницы, — терпеливо объяснил Шассим. — Право же, Сунь, нельзя быть настолько невнимательным. Ты — первый, кого потеряли Крылья за огромный промежуток времени. Возможно — ты такой один. Что, по–твоему, должна была сделать богиня?

Монаху не терпелось сказать, что боги в большинстве своём не очень–то совестливы, но вовремя прикусил язык. У флосса понятия о чувстве юмора были иными, и вовсе незачем рисковать его расположением.

— Ясно, — смущённо произнёс он (в надежде, что флосс примет смущение за чистую монету). — Что ж, польщён. Но… неужели теперь я всегда буду путешествовать вот так, мгновенно?

— А тебе это не нравится? — поразился флосс.

— Нравится, конечно, — монах задумчиво опустился перед Плитой на колени — так же, как и в прошлый раз. — Но двигаться время от времени тоже полезно.

Флосс издал звук, равнозначный человеческому фырканью.

— Попроси её об этом сам, — посоветовал он ироническим голосом. — Меня удивляет, что ты так спокойно воспринял этот подарок. Прежде никто из…

— Верю, верю, — прервал его Унэн. — Верю. Но… не слишком ли много внимания моей скромной персоне? Впрочем, пусть будет так. Просто теперь я всё время буду чувствовать себя в долгу.

Флосс встопорщил перья и отвернулся. Его этот разговор явно не забавлял.

— Итак, — проворчал монах, расстилая на Плите свой листок — так, как он лежал в тот вечер (если Унэн ничего не перепутал). — Теперь мне нужна карта всего Ралиона. Что посоветуешь, Шассим?

— Попроси об этом Плиту, — было ответом и флосс, неожиданно снявшись с его спины, быстро и бесшумно исчез в чёрном безоблачном небе.

Вот те раз! Обиделся он, что ли?

Долго монах раздумывать не стал. Вполне возможно, что Таменхи сейчас где–то поблизости, а встреча с ним нежелательна.

— Покажи мне карту Ралиона, — приказал монах, опуская обе ладони на прохладную выщербленную поверхность, и Плита осветилась изнутри.

Вокруг царила непроницаемая мгла.

Вначале была пустота; но пустота неоднородная. Иногда она была неосязаемой и неощутимой; иногда, казалось, за ней скрывается нечто вещественное. Впрочем, «казалось» — не самое удачное слово. Некому было испытывать какие–либо ощущения, хотя кто–то, несомненно, находился в центре этой пустоты.

Первым родилось ощущение времени.

То, что каждый следующий миг чем–то отличается от предыдущего; то, что можно отличить миг грядущий от мига текущего.

Затем пришло ощущение безбрежного пространства; пространства без конца и без начала; столь невообразимо огромного, что вечности не хватило бы на то, чтобы пересечь его.

Затем проснулись органы чувств. Ничего хорошего это не принесло; вокруг не было луча света, который можно увидеть; звука, который можно услышать; запаха, который можно почуять. Однако, неожиданно некто, находившийся посреди бесконечности, осознал, что есть верх и есть низ.

А затем пришёл страх.

Страх того, что всю будущую вечность придётся провести в этом пространстве, лишённом чего бы то ни было, не имея возможности ни забыться, ни пошевелиться — потому что у осознавшего себя не было ни рук, ни ног. Во всяком случае, ничто не менялось, когда неизвестный пытался сдвинуться с места.

Или же то место, куда он двигался, ничем не отличалось от того места, откуда он начал движение. Страх затопил всё существо. «Не хочу вечности!» — кричало оно. Небытие казалось намного лучше того существования, которое обрушилось на неведомо где стоявшего, но как вернуться в небытие?