Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 74

74

— Ну что же, могу и сказать, — пожал плечами Тнаммо, продолжая жевать. — Она моя дочь.

Теперь Хиргол едва не поперхнулся.

— Дочь??

— Ты считаешь, что она не совсем человек? Верно. И всё же она мне дочь. Я создал её, несмотря на проклятие. — Лицо Тнаммо исказилось на миг. — Именно поэтому мне теперь нечего бояться.

Хиргол молча смотрел на наставника, ничего не понимая.

— Ладно, ученик, — Тнаммо отодвинул в сторону тарелку. — Я скажу тебе то, что так хочет знать Первый. Но не полностью — так и тебе, и мне безопаснее. Будешь настойчив — отыщешь ответ сам. Помнишь, отчего… големы не живут долго?

Хиргол долго вспоминал некогда заученный урок.

— Потому, что заклинание начинает преображать их материю в живую, — ответил он, наконец. — А живое, но неодушевлённое существо быстро погибает.

— Верно, — Тнаммо положил руки на стол. — Становится или живым — и тогда погибает, как тело, из которого изгнали разум — или нежитью. Со всеми вытекающими последствиями. А теперь скажи, можно ли создать голема, не наделяя его хотя бы частью, — Тнаммо сложил пальцы руки в щепоть, — жизни?

— Н–нет, — ответил недоумённо Хиргол. — Потому что даже приближаясь к материалу… — он осёкся и уставился на спокойно разглядывающую его Альмрин.

— Догадался, — усмехнулся Тнаммо.

— Она… и есть… ни живое, ни нежить? — Хиргол сглотнул. — Но как же… ведь она сама действует… разговаривает…

— Всё, — отрезал Тнаммо. — Больше ты от меня ничего не услышишь. Да, это так. Я сделал то, что считалось невозможным: превратил абсолютно неживое не просто в живое, но в разумное. Думай, что хочешь, но это — человек. Нет ничего, что она не смогла бы сделать для меня. Это единственное существо, которое я люблю.

Во взоре Хиргола скользнуло что–то масляное, и он едва заметно поджал губы, быстро скользнув взглядом по девушке. Очень быстро.

— Дурак, — скривился Тнаммо с величайшим презрением в голосе. — Только тебе могла прийти в голову мысль, что можно создать живое существо исключительно для подобных развлечений. Повторяю ещё раз: она моя дочь. Запомни это хорошенько. Потому что о чём ты думаешь, то и создаёшь. Помни это, мой глупый ученик, и никогда не забывай. Иначе участь твоя будет незавидной.

Он встал и направился в сторону кабинета. Альмрин осталась и принялась убирать со стола.

— Советую быть наготове, — сухо напомнил Тнаммо, не оборачиваясь, — ты отправляешься ночью.

* * *

— Так, — произнёс Унэн и весь зал притих. Собственно, он и так молчал. Все его сородичи, что вместе с ним пришли на Ралион, ради распространения Учения… три Особых отряда, в полной боевой готовности, Айзала и Шассим и кое–кто ещё, кого монах даже не знал — все сидели, затаив дыхание, и ждали, что произойдёт.

Пришло время действовать, понял монах. Он ощущал себя нелепо, единственным актёром на сцене, который, к тому же, умудрился забыть всё, что надлежит делать. И от того, вспомнит или нет, зависит, расстанется ли он с головой или же сохранит её.

Слова никак не приходили на ум. А время шло.

Монах подумал и дописал несколько строк. Книга не приняла их; синие змейки соскользнули со страниц и юркнули в щели меж досками пола.

Новая мысль пришла в голову. Такая же неудачная.

От напряжения у Унэна вспотел лоб. Он вытирал его вновь и вновь, уже не очень–то церемонясь.

А фразы появлялись сами, и оставляли очень мало места для изменений. Вот Хиргол поднимается к себе. Собирает вещи. Долго смотрит на медальон… с грозной и издевательской надписью. Что–то надо предпринять. Очень быстро.

Наконец, Хирголу послышался стук в дверь.

Всё, подумал монах обречённо. Если я сейчас же не придумаю, всё пропало.

* * *

— Вот тебе лист, — Тнаммо вручил молчащему юноше вырванный из неведомой Книги лист, в водонепроницаемом конверте. — Через десять минут спустишься в обеденный зал. Альмрин проводит тебя и даст проводника.

Тнаммо долго смотрел на хмурого ученика, и его лицо неожиданно расплылось в улыбке.

— Не переживай, юноша, — хлопнул он собеседника по плечу. — Боги милостивы — глядишь, ещё увидимся. Верь в себя, это главное.

И ушёл.

Хиргол долго смотрел на лист. Очень плотный… самая обычная бумага. На вид, по крайней мере. Интересно, зачем Тнаммо держал его у себя всё это время?

* * *

И тут монаха осенило. Все увидели, как его лицо озарилось внутренним светом; морщины разошлись и вместо них появилась уверенность и ехидная улыбка.

Наклонившись, он добавил всего несколько слов. И торжествующе оглядел зал, заметив, что Книга не возражает.

Незаметно для Унэна (полностью поглощённого происходящим), седовласый ольт и Шассим переглянулись. Едва заметно для окружающих, Шассим медленно прикрыл глаза и быстро открыл их вновь. Ольт кивнул и подал напарникам за своей спиной условный знак.

* * *

И в душу Хиргола закралось сомнение. Что, если… Он извлёк обрывок из конверта. Пристально смотрел на лист, даже понюхал его — в точности, как Тнаммо. Как он проверял его? Ах, да… И Хиргол поднёс уголок листа к пламени свечи.

Бумага весело занялась, и юноша едва успел потушить её.

Вот тут он перепугался до оцепенения. Лист поддельный, это очевидно. Настоящий Тнаммо приберёг для себя. Что Восьмёрка… виноват, Семёрка попытается сделать с ним, не имеет значения. А вот что она сделает с Хирголом и его семьёй, предсказать легко.

Руки стали влажными и начали сильно дрожать.

Сообщи Первому, подсказал внутренний голос. Сообщи. Пусть слабая, но надежда.

Едва соображая, что он делает, Хиргол вынул из тайника крохотный кристалл и сжал его в дёргающихся ладонях.

* * *

Первый подскочил, словно ужаленный.

Датчики тревожно пищали: связь с неизвестным способом шифровки, на ранее не использовавшейся частоте, на недопустимо высокой мощности.

От неожиданности Первый начисто забыл слова, запрещавшие связь на расстоянии.

* * *

— Сигнал! — воскликнул один из сидящих в зале. — Сильный сигнал, сорок два — сорок шесть; семьдесят три — семьдесят восемь, девять!

— Сужайте круг, быстро, — приказал седовласый, и вся его команда вскочила, застёгивая пряжки и приводя в действие снаряжение. Взгляд ольта, обращённый на Унэна, был почти умоляющим. — Подержите его хотя бы десяток секунд.

* * *

Слова не шли на язык Хирголу. Он вдруг осознал, что будет говорить с Первым; что чрезвычайно разозлит его незапланированным обращением; что сообщит ему о якобы произошедшей подмене.

Что сделает Первый?

Тщетно Хиргол пытался выдавить из себя хоть слово. Осознание того, что он совершил самую серьёзную ошибку в своей жизни, уже не оставляло его. Руки словно примёрзли к кристаллу.

* * *

— Сорок два и три, — взволнованно объявил голос. Весь зал превратился из безмолвного склепа в шумный базар. На Унэна были обращены все взгляды, а сам монах, не обращая внимания, яростно строчил в Книге, время от времени бормоча проклятия.

* * *

Первый обрёл самообладание спустя пару секунд и прервал всякую связь. Теперь, чтобы вызвать кого–нибудь в течение ближайшего часа, придётся отойти километра на три.

Кто это мог быть?

Кто–то из Совета?

О Хирголе Первый даже не подумал.

* * *

Как в комнату ворвался Пятый, как разжал ему пальцы и растоптал кристалл — Хиргол помнил смутно. Зато помнил, как увесистая пощёчина мигом вернула его в полное сознание.

— Идиот! — бушевал Пятый. — Ты понимаешь, что сейчас будет? Впрочем, куда тебе… Быстро, со мной! Они вот–вот появятся здесь!

— Но… лист… — Хиргол указал на поддельный лист и осёкся. Лист был совершенно целым. Ни обгоревшего уголка, ни даже копоти. Что же это было?

— Быстро, — Тнаммо едва не оторвал ему руку. Он проволок незадачливого ученика через множество коридоров, не обращая внимания на протесты, швырнул на пол и кинул в лицо перепуганному Хирголу что–то маленькое, живое, испуганное. Предмет жалобно пискнул, когда юноша схватил его, защищая лицо.