Умереть впервые - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 39

К ответственным работам Рамдарон его пока не допускал — за три недели достаточного опыта не набрать, — но большую часть рутинного просеивания Таилег выполнял по собственной воле, с большим удовольствием.

Он смахнул кисточкой пыль с чего-то, обросшего за века неприглядным слоем разнообразного мусора, как вдруг оболочка отвалилась, и первозданной свежестью в его пинцете засветилась булавка.

Та самая. Или такая же.

Вначале Таилегу стало немного не по себе.

Откуда здесь она? Или в то незапамятное прошлое уже существовал тот безумец, что навлек на десятки людей смерть, а на единицы — проклятия?

Весь интерес к работе тут же пропал.

Он выбрался из комнаты, тщательно сложил инструменты и побежал в замок — показывать Рамдарону.

Тот хмыкнул и извлек собственную булавку. Сравнил, стараясь не прикасаться к ним пальцами. Все, включая форму камня и царапины на оправе, было абсолютно одинаковым.

— Честно говоря, я ничего не понимаю, — покачал Рамдарон головой. — Вызови Кинисс, скажи ей — может, там что-нибудь поймут.

Но Таилег не стал никого вызывать и просидел остаток дня у себя в комнате, глядя на плывущие над морем тяжелые облака. Настроение у него сразу испортилось.

А ночью ему приснилось, что над Континентом повисли плотной пеленой облака, но вместо дождя из них сыпался нескончаемый поток таких же булавок.

Утром он решился и вызвал Кинисс по шарику экстренной связи; такой был теперь у каждого из них.

— Таилег? — отозвалась та немедленно.

— У меня очень странная находка, Кинисс. Мне бы хотелось показать ее.

— Сейчас буду, — отозвалась она, и шарик погас.

Спустя минуту Кинисс постучалась в дверь его комнаты.

Таилег предложил ей сесть и молча вытащил на свет булавку.

— Я вчера нашел ее под грудой камней, — пояснил он. — Мне стало немного не по себе. Кинисс некоторое время молчала.

— Я боюсь, что сейчас тебе станет очень не по себе, — ответила она и вытряхнула на стол содержимое небольшого мешочка.

Таилег ошарашено уставился на груду в несколько сотен булавок.

— Они появляются одна за другой, — пояснила Кинисс. — Пока что мы исследуем только населенные пункты. По каким-то причинам булавки возникают лишь по ночам. Это, правда, нам работу не облегчает. Все маги будущей Академии и все Наблюдатели заняты день и ночь.

На короткий момент Таилега обуял невыразимый ужас.

— Я… — слова с трудом шли ему на язык. — Подожди меня здесь, Кинисс… я сейчас.

Рептилия кивнула и устроилась у стола, уперев голову в ладони и глядя в облака.

…Таилег бродил по скользким от дождя скалам и дрожал. Не от холода — одет он был тепло, — а от чего-то еще. Ему, которому уже не угрожала смерть, было страшно.

Он представил себе, как тысячи людей с интересом подбирают булавки, втягиваясь в тот же круговорот событий, что уже повлек множество смертей. Как количество бессмертных растет с каждым днем.

Что-то блеснуло в трещине между камней. Он наклонился и увидел еще одну булавку. Яростно пнув ее, Таилег со всех ног поспешил обратно.

— …Я отправляюсь, — произнес он бесцветным голосом. — Кинисс, скажи мне правду — что произошло помимо этого дождя из булавок?

— Мы успели найти и закрыть в общей сложности двести шесть порталов, — ответила Кинисс, и Таилег понял, что она страшно устала. — На вечер вчерашнего дня.

— А… потери?

— Девяносто шесть человек. Из тех, что погружались в порталы. Других жертв нет.

— Куда же ведут порталы? — Таилег не верил, что этот разговор происходит на самом деле.

Рептилия пожала плечами:

— Точно неизвестно, но, как правило, в очень недружелюбные места. Искренне надеюсь, что тамошние обитатели и дальше будут успевать к порталам позже нас.

— И ты молчала? — спросил Таилег, ощущая себя преступником. — Почему ты не сказала мне об этом раньше?

— А ты смог бы выполнять мое особое поручение, если бы сам не хотел его выполнять? — ответила Кинисс, прикасаясь своими необычайно теплыми пальцами к его ледяным запястьям. — Мы никогда никого не заставляем силой. Это бессмысленно — и последствия могут быть только еще более худшими.

— Я сейчас снова жалею, что не могу умереть, — горько пожаловался Таилег и сел, глядя на россыпь украшений. — Все, что случилось, будет на моей совести.

— Можешь считать так. — Кинисс повернулась к нему лицом, и в ее глазах не было ни капли жалости. — А можешь и не считать. Никому не известно, что было бы, согласись ты сразу же. Многие живы. Те, кто умерли, знали, что они идут на смерть. Возможно, больше смертей не будет. Кто знает?

Она отошла к окну.

— Корабль прибудет через день, — объявила она. — Вам придется плыть на запад. Это отнимет существенно меньше времени — сезон ветров в разгаре.

Таилег молча кивнул.

— Может быть, ваша миссия будет бессмысленна, — произнесла Кинисс. — Тогда Рамдарон прав, и наступили сумерки мира. Но я до сих пор надеюсь, что все вернется на круги своя. Для большинства ничего особенного не произошло.

Так, впрочем, и должны приходить сумерки. Тихо и постепенно.

— Удачи, Таилег. — Рептилия сжала его локоть, и юноша почувствовал себя гораздо лучше. — И постарайся не испытывать жалости к себе. У вас, людей, это чувство — наиболее омерзительное.

Корабль шел быстро, и ветры благоприятствовали путешественникам.

К большому удивлению Таилега, с ним вместе отправились все четверо. Пятеро, включая кота.

Корабль (в типах их Таилег не разбирался и звал его просто кораблем) им попался весьма быстроходный. По словам их капитана, путешествие должно было занять пятнадцать-двадцать дней.

«Это только к Геллоссу, — подумал юноша. — Дальше — больше». Правда, как говорится, страшно только начать, а дальше все само получается.

Из всех пассажиров только Таилег был молчалив. Совесть все еще донимала его, и, хвала всем богам, его попутчики ни разу не заводили разговоров на эту тему.

Единственное, чего следовало опасаться, — преждевременного оскудения запасов вина. Таилег занялся книгами, которые ему подарили Леглар и Кинисс, и обнаружил, что имеет дело с точным и очень подробным сравнительным описанием истории Ралиона — с точки зрения трех рас. Люди, хансса и Дарионы излагали свой взгляд на события периода почти в восемь тысяч лет длиной.

До того момента Таилегу, как и многим людям его возраста, казалось, что мир возник одновременно с ними и что минувшее — не более чем привычка. Способ объяснить то, что неизвестно, или обосновать то, что иначе не обосновывается.

Теперь он начинал понимать, почему Рамдарон зачитывался историческими заметками. Даже такими малодостоверными, как записки придворных историографов.

— Слушай, Даал, — обратился он как-то к своему наставнику. Спустя три дня ветра стали заметно менее сильными — с одной стороны, это удлиняло их путь, а с другой — стало проще стоять на палубе и обозревать бесконечный океан. — Вы действительно отбирали эти книги вдвоем?

— Угу, — сказал тот неразборчиво, поскольку держал во рту большую иглу. Как и многие Магистры, Даал чинил свой мундир сам. Поручать эту ответственность кому-то еще было дурным знаком — удача могла оставить лентяя.

— Что-то я не видел у них в кабинете книг. Ни одной.

— А это и не в кабинете, — возразил Даал. — Это у нее в библиотеке. Дома.

— О-о-о! — только и сказал Таилег. Он имел очень смутные понятия о том, как живут Хансса. Бред, который об этом сочинили люди, его не устраивал, а погружаться в глубины позаимствованной им памяти было… как-то… неприлично, что ли. — И много там книг?

— Вообще-то хансса книги не очень-то уважают, — продолжил Даал, оглядывая свою куртку и довольно улыбаясь увиденному. — У них другой способ записи. Нам, видимо, недоступный. Иероглифический… хотя это не то слово. Иероглиф — это знак со смыслом, но, как правило, с понятием или с несколькими. У хансса же их «записи» — целые трактаты. Я видел одну из их притч, примерно в полчаса длиной, которая умещалась на куске камня величиной в две ладони. И язык, на котором они говорят теперь, изобретен из-за таких, как мы… Слушай, а чего это я тебе все рассказываю? Ты разве сам не узнал уже все это?