Евангелие от Тимофея - Чадович Николай Трофимович - Страница 20

Мы бежали, а вернее, из последних сил ковыляли навстречу слабому потоку воздуха, и спустя некоторое время мне стало казаться, что темнота в тоннеле будто начала редеть.

– Я, кажется, вижу свет, – прохрипел Головастик. – Уже немного осталось…

– Это свет из отвесного лаза в потолке, – объяснил Шатун. – Через него мы не выберемся. А до выхода еще не одна тысяча шагов.

– Я и сотни не сделаю, – пробормотал Яган. – Еще чуть-чуть – и сердце разорвется! Давай отдохнем немного.

– Нельзя. Не хочу вас пугать, но, кажется, один из кротодавов уже гонится за нами.

Слова Шатуна подхлестнули нас, но ненадолго. Всему есть предел. Как говаривал Головастик, без головы не споешь, без ног не спляшешь.

– Нож, – задыхаясь, крикнул Яган. – Зачем ты его бережешь? Втыкай скорее! Мертвому он уже не пригодится!

– Нож здесь не поможет. В этом ходу до самого конца нет ни единой развилки. Кротодав даже с распоротым брюхом легко настигнет нас.

– Выручи! – взмолился Яган. – Только один этот раз. Самый последний! Выведи наружу. А там я уже сам обо всем позабочусь.

Мы миновали луч света, вертикально падавший из отверстия в потолке. Тоннель в этом месте сужался горбатым наплывом смолы. Шатун остановился и прижался к нему ухом.

– Я постараюсь сделать все, что смогу, – сказал он. – Только вы не останавливайтесь… Бегите… Идите… Ползите… Но только вперед! Все время вперед!

Он принялся долбить ножом этот твердый, но достаточно хрупкий струп, едва-едва успевший затянуть одну из многочисленных ран на теле занебника. Я понял план Шатуна и ужаснулся: на погибель одному чудовищу он вызывал другое, еще более беспощадное и разрушительное.

Пошатываясь и цепляясь за стены, мы втроем брели вверх по крутой лестнице, стертой многими тысячами босых ног. В тоннеле становилось все светлее. Его стены и пол покрывали растения – не бледные, рахитичные порождения мрака, а вполне обычные для нижних ветвяков мхи и стосвечники. Настойчивый, частый стук ножа был уже едва слышен. Наконец впереди обозначилось яркое, жемчужно-серое пятно. И почти в тот же момент нас толкнул в спину горячий вихрь, пахнущий мускусом, звериным потом и падалью. Позади что-то грохнуло и заревело. Ступени под ногами завибрировали. Нас догоняли.

Однако это был не кротодав, а уже почти потерявший силу поток холодного и сладковатого сока. Дотянув нас до конца тоннеля, он перехлестнул через его край и иссяк.

А затем наступило затишье.

Сок, негромко бурля, уходил вниз, и это означало, что тоннель свободен, что туша кротодава выбита из него, как пробка из бутылки с шампанским.

– А где же Шатун? – растерянно спросил Головастик.

Он опередил меня совсем ненамного. Точно такой же риторический вопрос готов был сорваться и с моих уст.

Три радуги – одна ярче другой – зажглись в мутной пустоте, и туман вдруг стал прозрачен на многие километры вокруг. Словно серые бумажные самолетики, скользили вдали силуэты косокрылов. На пределе зрения обозначился ствол ближайшего занебника, похожий на мрачный узкий утес, у которого неизвестно отчего выросли длинные, растопыренные во все стороны руки. Небо над нами застилал ветвяк, другой торчал метров на пятьсот ниже. Волшебные блики света высветили ниточки ровняг, лоскутки плантаций, пятнышки поселков.

Время шло, а мы, словно куры на насесте, все еще сидели на узеньком карнизе рядом с круглой дыркой тоннеля. Казалось, еще немного – и оттуда выйдет Шатун, как всегда сдержанный, как всегда невозмутимый. Радуги, постепенно тускнея, поднимались ввысь и вот – разом погасли. Серая тень словно покрыла Вершень.

– Пошли, – сказал Головастик. – Не сидеть же здесь всю жизнь. Я эти места знаю. Ночью тут добрым людям делать нечего. Надо пробираться на крутопутье.

Узкая, едва намеченная тропа – путь разбойников и контрабандистов – зигзагами уходила вверх. На Земле за преодоление таких маршрутов сразу присваивают звание кандидата в мастера спорта по скалолазанию. На каждом метре имелись только одна-две точки, куда можно было поставить ногу. Нередко тропу пересекали глубокие вертикальные трещины, через которые нам приходилось прыгать, как горным козлам. На душе было тоскливо и муторно. Пройдена едва ли десятая часть пути, а мы уже потеряли одного из товарищей. Да еще какого!

За спиной выл ветер. Мир вокруг то вспыхивал тысячами ярчайших водяных капель, то снова погружался в полумрак, а мы, как гусеницы, упорно и медленно карабкались по отвесной сырой стене, отыскивая каждую мельчайшую щель, каждый кустик – любую, даже самую хлипкую опору для рук. Одна из трещин на нашем пути была так широка, что двухметровые стволы стосвечника, покрывавшие ее противоположный склон, казались отсюда хрупкими былинками. Сплетенный из хвороста и лиан мостик шириною в три моих пяди мотался над пропастью. Невозможно было даже представить, чтобы кто-либо другой, кроме змеи или крысы, мог перебраться по нему на ту сторону. Очевидно, люди, соорудившие его, знали секреты невесомости.

Не помню, сколько времени я провел на этом хлипком сооружении – пять минут или пять часов. Меня трясло и раскачивало, словно корабль, не успевший в бурю убрать паруса. Под собой я видел только застывший поток смолы, могучий, как глетчер, да стаю пятнистых трупоедов, теребивших какую-то бесформенную розоватую массу. С такой высоты невозможно было рассмотреть, чьи это останки – человека или животного.

Кое-как мы добрались до конца лестницы, но и там нас не ждало ничего хорошего – тропа почти исчезла. Вновь началось мучительное восхождение – три шага в минуту, два шага в минуту, один шаг… И ни разу на всем протяжении пути нам не встретилось ни единого грота, где можно было бы заночевать, ни единого выступа, на котором можно было бы отдохнуть. Те, кто проложил эту тропу, умели преодолевать ее за один прием.

На очередном повороте карабкавшийся первым Головастик нос к носу столкнулся с коренастым косоротым детиной, больше похожим на матерого самца гориллы, чем на человека.

– Доброго вам здоровьица, братцы, – пробасил тот. – Куда это вы торопитесь?

Сказав так, косоротый гнусно оскалился, изображая некое подобие улыбки, и многозначительно поправил на брюхе свернутый в кольцо бич-самобой. Был он не один – еще четверо косматых головорезов цепочкой спускались по тропе вслед за главарем. Двое тащили на спинах объемистые мешки.

– В Кудыкино, куда же еще, – солидно ответил Головастик, видимо, привычный к таким встречам.

– В какое такое Кудыкино? – удивился косоротый. – Этой тропой только к Лямошному крутопутью выйти можно.

– А раз знаешь, зачем спрашиваешь?

– Вы, часом, не служивые? – подозрительно прищурился косоротый.

– Что – похожи?

– Да вроде нет… Хотя кто вас знает. Мы служивых не любим. Мы служивых сразу в Прорву спихиваем.

– Можете так и дальше поступать. Мы не возражаем.

– Вот это другой разговор! Сразу видно, свои люди. Грабить идете?

– Там видно будет.

– А мы вот пограбили, – похвалился косоротый. – Возвращаемся с добычей.

– Счастливой дороги.

– Какая же она счастливая, если ты на ней стоишь. Нам ведь вниз надо.

– А нам наверх.

– Ай-я-яй, горе какое! Вам вверх, нам вниз, а разминуться здесь никак нельзя. Придется всем одной дорогой идти.

– Если вверх, мы согласны.

– Вверху нам делать нечего, мы же с грабежа возвращаемся. Наверху нас, ох, как сильно ждут!

– Так что же ты предлагаешь?

– Для таких хороших людей мне ничего не жалко. Выбирайте! Хочешь, вместе с нами вниз иди, а хочешь, в Прорву прыгай. Что хочешь, братец, то и делай. – Не спеша косоротый принялся сматывать с пояса бич.

В предстоящей схватке наши шансы на успех были ничтожны. Нас было почти вдвое меньше, чем разбойников, и стояли мы намного ниже их на тропе. Но и это было не главное. Бич в опытных руках – страшное оружие. Весь он покрыт жесткими чешуйками, которые при достаточно резком взмахе встопорщиваются множеством бритвенных лезвий. Парой хороших ударов косоротый без труда сбросит нас в пропасть. Единственная защита от бича – это маневр, ловкие прыжки, увертки, а здесь особо не попрыгаешь. Возвращаться назад? Об этом не могло быть и речи. Жаль, что с нами нет Шатуна. Он уж обязательно придумал бы что-нибудь. А сейчас на кого надеяться? На Ягана? Да у него самого поджилки трясутся. Кроме того, он стоит позади всех и поэтому совершенно беспомощен. Может быть, Головастик себя покажет? Весьма сомнительно. Языком у него получается лучше, чем руками. Хотя Орфей, кажется, умел очаровывать разбойников своими песнопениями. Ну, Головастик, миленький, выручай!