Между плахой и секирой - Чадович Николай Трофимович - Страница 27

Болтая таким образом и все время посматривая назад, они как-то забыли про остальные стороны света. Поэтому человек, внезапно возникший на их пути, был воспринят ватагой как весьма неприятный сюрприз. Лилечка взвизгнула, Верка выругалась, остальные приготовили оружие к бою.

Свободное от деревьев пространство здесь резко расширялось, образуя довольно обширную поляну, с трех сторон ограниченную лесом, а с четвертой – рекой. Незнакомый человек стоял на противоположной стороне этой поляны, у самой воды, как бы загораживая уходящую вдаль узкую тропку.

Как истинный обитатель Эдема, он был совершенно гол, да и богатырским телосложением напоминал Рукосуева, только ростом немного уступал. Лицо незнакомца казалось отрешенным, а выражение глаз отсюда нельзя было разобрать. В левой руке он сжимал какой-то черный клиновидный предмет.

– Здравия желаю, – на всякий случай поздоровался Смыков.

Голый человек внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Не уважает, – тихо молвил Зяблик. – Дай лучше я с ним покалякаю… Эй, приятель, нам мимо тебя пройти надо. Тут, понимаешь, небольшая заварушка назревает… Хотят некоторые проверить, в чем наша душа держится. Мы вообще-то люди не пугливые, да уж больно много их. Потому, само собой, и рвем когти.

Ответа опять не последовало, хотя голый детина, казалось, ловил каждое слово Зяблика.

– Может, он глухонемой, – пожал плечами Зяблик. – Или русского языка не понимает… Пошли, может, все и обойдется. Мы его не трогаем, и он пусть не лезет.

Они осторожно пересекли поляну. Позади уже явственно слышался топот приближающихся аггелов.

– А если… ножик ему под ребро, – шепотом предложил Смыков. – Уж очень подозрительный тип. Не внушает он мне доверия. Да еще камень в руках держит.

– И это говорит бывший работник правоохранительных органов! Ай-я-яй! – покачал головой Зяблик. – Не-е, про это я уже думал. Он ножик вместе с рукой оторвет. Помнишь, как меня в тот раз Рукосуев мотанул? С такими только знаменитому Дону Бутадеусу силой меряться.

– Стойте! – резко приказал загадочный незнакомец.

– Но мы же вроде договорились! – заканючил Смыков. – Пропустите, пожалуйста.

– В сторону, – голос был подчеркнуто бесстрастен, но глаза – черные, с расплывшимися на всю роговицу зрачками – дико поблескивали, словно в них беладонны закапали.

– Лева, тебе решать, – негромко сказал Зяблик.

– Я бы подчинился, – ответил Цыпф. – По-моему, у этих людей нелады с аггелами. А как известно, враг моего врага…

– И мне тоже может оказаться врагом, – закончил Зяблик, однако первый сделал шаг в сторону.

Держась опушки леса, они отошли от берега шагов на десять. Верка и Лилечка, спрятавшись за куст, занялись починкой своих изрядно обветшавших нарядов, а мужчины, не зная, как быть – готовиться к схватке с аггелами или улепетывать в лес, – топтались на одном месте.

– Сидеть! – последовало новое лаконичное распоряжение.

– Ты Жучкой своей командуй! А тут как-никак люди! – огрызнулся Зяблик, но сел, по-турецки скрестив ноги.

– Вы Рукосуева знаете? – спросил Цыпф ни с того ни с сего.

– Знаю, – все так же сдержанно ответил строгий незнакомец.

– Привет ему передавайте! – Цыпф многозначительно переглянулся с Зябликом.

– Обязательно.

– А вас самих как зовут?

– Эрикс.

– Вы не русский?

– Что? – знакомый Рукосуева так глянул на Цыпфа, что тому сразу стало не по себе.

– Нет, ничего… – растерянно пробормотал Лева.

Этот странный Эрикс между тем занялся делом – несколькими ударами своего камня, формой напоминавшего примитивное рубило, отделил от дерева увесистый сук, расщепил конец, засунул туда камень (получилось что-то вроде первобытного топора) и принялся крест-накрест обматывать его гибкими прутьями лозы. Делал он все это сноровисто и быстро, словно солдат, увязывающий свою видавшую виды скатку.

– Обсидиан, – косясь на Эрикса, сообщил Цыпф.

– Что? – не понял Смыков.

– Обсидиан, говорю. Вулканическое стекло. В Нейтральной зоне оно на каждом шагу попадается. Использовалось древними людьми для изготовления оружия. Ножей, топоров, копий…

– Ножи из него до самого недавнего времени делались, – сказала Верка, закончив ремонт своего гардероба. – Но только медицинские. Для микрохирургии. У нас в больнице целый комплект когда-то был. Импортный. Острее ничего не бывает. Разве что алмаз…

В этот момент аггелы, изрядно употевшие в своих кольчугах, высыпали на поляну. Присутствие голого атлета удивило преследователей еще больше, чем беглецов, но, в отличие от последних, они знали, с кем имеют дело. Доказательством этому были дружно вскинутые луки.

А потом случилось нечто такое, после чего даже видавший виды Зяблик долго качал головой и сокрушенно повторял: «Это же надо так!»

Вскинув над головой топор, Эрикс бросился на аггелов. Лев, атакующий буйвола, преодолел бы это расстояние в три прыжка, а этому странному человеку хватило всего двух.

Но даже совершив этот молниеносный бросок, Эрикс успел только к шапочному разбору. Трое других голых героев (двое до этого таились в лесу, а один – под речным обрывом) уже вовсю крушили аггелов своими страшными топорами. Кто-то еще пытался сопротивляться, но это было равносильно тому, если бы пучок колосьев стал отбиваться от серпа жницы.

Все было окончено в считаные секунды, лишь один из аггелов, совсем молодой, еще безрогий парнишка, каким-то чудом избежав смертоносных ударов, опрометью бросился к кучке людей, сидевших на противоположной стороне поляны.

Эрикс, топор которого еще не попробовал крови, одним прыжком настиг его, но почему-то медлил: то ли хотел прицелиться наверняка, то ли растягивал садистское удовольствие. Верка, действуя скорее по велению слепого материнского инстинкта, чем по собственной воле, приняла юного аггела в объятия, а потом и прикрыла своим телом. Размах топора уже нельзя было остановить, и он по самую рукоятку вонзился в землю совсем рядом с Веркой.

Не притронувшись больше к нему, Эрикс скривился в непонятно что означающей улыбке и, резко повернувшись, направился туда, где его товарищи стаскивали с мертвых аггелов окровавленные кольчуги.

Когда последний труп плюхнулся в воду и, как дымовой завесой, сразу окутавшись клубящейся розовой мутью, медленно поплыл вниз по течению, победители наконец обратили внимание на пятерых людей, оказавшихся в их власти. (Аггела, жизнь которого сейчас не стоила даже рваной советской рублевки, в расчет можно было не брать.)

Смыков, обладавший профессиональной памятью на лица, еще издали узнал Рукосуева и заговорил с ним в развязно-почтительной манере, которую обычно употреблял в общении с преступными авторитетами, до поры до времени гуляющими на свободе:

– Доброго здоровьица! Давно не виделись. Очень кстати вы подоспели. Шалят тут некоторые, понимаете. Из-за этих рогатых приличному человеку и погулять спокойно нельзя.

Рукосуев присел в свою любимую позу – на корточки – и обвел всех взором, несвойственным нормальному человеку.

«Одно из трех, – подумал про Рукосуева Цыпф, – либо он вместе с сотоварищами постоянно находится под воздействием сильного наркотика, возможно, того же бдолаха, либо страдает какой-то малоизвестной формой психического расстройства, либо уже выделился из рода человеческого в ту расу разумных существ, для которых, по словам Артема, проблема добра и зла потеряла свою актуальность».

– Где… тот… шустрый? – скрипучим голосом спросил Рукосуев и похлопал себя по правому локтю, недавно вывихнутому, а затем успешно вправленному на место.

Сразу догадавшись, о ком идет речь, Смыков развел руками:

– Нет его! Ушел! Он не наш был. Случайно прибился. Помните, как в песне поется: мы странно встретились и странно разойдемся.

– Верно, что это был новоявленный Каин? – Рукосуев говорил так, словно рот его был полон стеклянного крошева.

– Сказки! – заверил его Смыков. – Брехня аггелов! Он их сам терпеть не может. При случае давит, как клопов.