За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович - Страница 50

Видя, что никто из присутствующих не тянет к грамоте руки, Барков свернул ее в трубку и сунул в первую попавшуюся вазу.

– Это война, – внятно сказал Новиков.

– Это божья кара. – Радищев возвел к потолку свои полубезумные глаза. – Мы ее заслужили и должны принять без малейшего ропота. Пришла пора расплаты за грабеж и унижения, которым наши деды и прадеды подвергали простой народ на протяжении стольких веков. Пиявка, ненасытно кровь сосавшая, когда-нибудь да лопнет! Каждый из нас есть преступник уже по рождению, поскольку вскормлен и выпестован за счет несчастных соотечественников, лишенных гражданского звания и для закона почти что равных тягловому скоту. Грехи наши не простит даже всемилостивейший господь!

– Опомнись, Александр Николаевич! – воскликнул Новиков. – Ты ведь, кроме всего прочего, еще и верховный главнокомандующий. Нужно готовиться к отпору. Нельзя отдавать Петербург на разграбление дикарям. Мало тебе бесчинств, учиненных казаками и башкирами в Москве? Не хочешь о себе беспокоиться, так побеспокойся о других. Подумай о женщинах и детях. Они требуют твоего заступничества!

– Заступничества? – Радищев повел на него стеклянным взором. – От кого? От праведного гнева братьев наших, ведомых ангелами возмездия? Не о сопротивлении должны мы думать, а, напротив, о смирении. Я первым лягу при дороге, поставив подле себя плаху с топором, и пусть любой прохожий лишит меня жизни! Пусть жилища наши подвергнутся разграблению! Пусть жены и дщери станут добычей насильников! Пусть на месте этого богом проклятого города останется пепелище! Пусть плуг победителя проведет борозду по Марсовому полю! Пусть вылетит в трубу весь присный мир, лишь бы сии бедствия оказались достойной платой за грядущее примирение всех граждан родного отечества!

Продолжая стенать подобным образом, Радищев повернулся и, не попрощавшись, покинул павильон.

– Юродивый! – бросил ему в спину Новиков. – Олух припадочный!

– Я бы сказал иначе, – мягко возразил Барков. – Несчастный человек. Тронулся умом по причине обостренного сердоболия.

– Помолчал бы лучше! – Новиков глянул на него зверем, правда, не львом, а скорее шавкой. – Не будь ты защищен статусом посла, так болтался бы сейчас на ближайшей осине, благо их тут предостаточно.

– Понимаю твои чувства, Николай Иванович. И в чем-то даже разделяю. Но и тебе придется понять меня, – произнес Барков с нажимом, а затем добавил фразу, для постороннего уха совершенно бессмысленную: – Труп истлел.

– Чей труп? – переспросил Новиков деревянным голосом.

– Сына вдовы.

– Тем не менее храм будет возведен, – молвил Новиков, а затем еле слышно прошептал: – Ни слова больше, нас могут подслушивать.

Барков в ответ понимающе кивнул и пальцем написал на запотевшем оконном стекле целый ряд значков – квадратов, углов, стрел, крестов.

Это была масонская тайнопись, известная лишь немногим избранным, а прозвучавшие чуть раньше загадочные слова об истлевшем трупе, сыне вдовы и каком-то храме являлись древним паролем, которым разрешалось пользоваться только членам ложи, имевшим степень посвящения от Магистра и выше.

Новиков вошел в комнату, отведенную для Баркова, ровно в полночь, как того и требовало оставленное на стекле послание.

Таиться друг от друга теперь не имело никакого смысла – опытные масоны распознавали своих братьев столь же безошибочно, как урка урку или рыбак рыбака, – но ради порядка полагалось обменяться соответствующими приветствиями.

– Иахин, – сказал Барков (так назывался правый столб в притворе Иерусалимского храма).

– Воаз, – ответил Новиков (так, ясное дело, назывался левый столб).

– Слава Великому архитектору! – это уже было произнесено хором.

Затем речь пошла по существу. Первым делом Барков представился:

– В иерархии Великой Шотландской ложи я имею универсальную степень Рыцаря Кадоша, которому дозволено созерцать Гностического Змея и попирать колонны храма, ибо я несу храм в самом себе. Ты должен понимать, что столь высокое положение в братстве заставляет меня жить и действовать под покровом глубокой тайны. Я вынужден был открыться тебе только в силу чрезвычайных обстоятельств. Несколько лет назад я вошел в доверие к самозванцу, присвоившему себе имя нашего покойного брата Петра Третьего. Все последующее время я только наблюдал и делал выводы, как того требует устав Шотландской ложи. Скажу прямо, действия пугачевцев произвели на меня удручающее впечатление. Исходя из принципов нашего братства, я признаю равенство всех сословий, но не могу потворствовать демону насилия и разрушения, по трагическому стечению обстоятельств вырвавшемуся на волю. Я согласился стать посланником самозванца с единственной целью – побудить петербургское правительство к сопротивлению. Не стану скрывать, я подменил грамоту, составленную Пугачевым. Там был мед лжи, а я дал вам отведать горечь правды. Самозванец только заигрывает с вами. Власть, давшуюся ему столь дорогой ценой, он никому не уступит. Дикого зверя не остановить увещеваниями, а тем более смирением. Его нужно встречать в штыки… Отправляясь сюда, я надеялся, что человек, принявший на себя ответственность за судьбу России, обладает качествами, достойными этой роли. Увы, меня ждало разочарование. Вместо политика, способного и на твердость, и на изворотливость, я встретил законченного неврастеника, поверившего в лукавую сказочку о справедливой народной войне… Место Радищева не у руля государства, а на паперти, среди блаженных. Теперь вся надежда на тебя, брат Магистр. Ты должен организовать отпор разбойникам, которые не сегодня-завтра объявятся на подступах к Петербургу. Какими средствами ты это достигнешь – уже не мое дело. Но некоторые советы я тебе все же обязан дать. Пугачев уверен в легкой победе, и это должно сыграть вам на руку. Сделайте вид, что готовы к капитуляции, а потом нанесите внезапный удар. У мятежников почти нет пехоты и мало артиллерии, а казачья и башкирская кавалерия не имеет понятия о тактике современного боя. Встречайте их полевыми укреплениями, рвами, рогатками, волчьими ямами, картечью. Верните в строй опытных офицеров старой армии. Заставьте обывателей копать окопы. Спустите по Волхову плашкоуты с пушками. Призовите, в конце концов, на помощь шведов. Посулите им за это какой-нибудь кусок территории, хотя бы ту же самую Эстляндию. Впоследствии заберете обратно… Впрочем, не мне тебя учить, старого вояку. Где пришлось служить?

– В Семеновском полку, – доложил Новиков.

– Это хорошо. Старые связи пригодятся… Ну, благословляю тебя! Помни, что в твоих руках находится спасение отчизны. Действуй решительно, а если надо, то и жестоко. Потом тебя оправдают – если не история, так историки.

– Брат Рыцарь, оставаясь верховным главнокомандующим, Радищев не позволит выполнить даже малую часть твоих указаний.

– Тогда Радищева придется убрать. Ничего не поделаешь – таковы суровые законы большой политики. У него много сторонников?

– Достаточно.

– Все они должны разделить участь вождя. Если дело организовать толково, одной ночи хватит с лихвой.

– Но это будет поистине Варфоломеевская ночь. – Новиков передернул плечами, словно у него вдруг зачесалось между лопатками.

– Не надо пошлых аналогий. Лучше придумать что-то свое, свеженькое… например, Ночь Длинных Ножей. И поторопись, железный Тадеуш не дремлет. Знаю я таких, как он…

– Тадеушем займемся в первую очередь. Слава богу, он успел нажить себе немало врагов… – похоже было, что голова Новикова уже работает в нужном направлении.

– У меня к тебе будет одна небольшая просьба, брат Магистр.

– Я ни в чем не могу отказать тебе, брат Рыцарь.

– Устрой мне свидание с императрицей.

– Это невозможно… – начал было Новиков, но тут же спохватился. – Когда?

– Да хоть сейчас. Зачем терять драгоценное время? Надеюсь, она не в Соловках?

– Нет, но добраться туда все равно будет нелегко.

– Никакие трудности не страшны мне, брат Магистр.