За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович - Страница 85

– Как ты представляешь себе это самое «обязательное межрасовое скрещивание»?

– Очень просто… Народное хозяйство при социализме будет плановым?

– Согласно теории Маркса – да.

– Следовательно, планирование коснется и интимных отношений. Каждый белый мужчина, достигший совершеннолетия, получит плановое задание по оплодотворению африканок и азиаток. Негр соответственно – азиаток и белых. Ну и так далее.

– Задумка, безусловно, грандиозная.

– Как же иначе! Строительство нового общества вообще задача грандиозная. Грядет полный переворот во всех областях человеческой жизни. Догадайся, над проектом какого декрета я сейчас работаю?

– Об учреждении публичных домов с мужским персоналом.

– Фи, как пошло! О равенстве мужчин и женщин в интимной сфере.

– Разве сейчас существует какая-то дискриминация?

– Сплошь и рядом! Не все такие душки, как ты. Мужчины вовсю кобелируют, а женщин обвиняют в безнравственности. В грядущем свободном мире подобная несправедливость исчезнет. Каждый гражданин и, само собой, гражданка получат право удовлетворять свою страсть с любым представителем противоположного пола по собственному выбору. За отказ – уголовная ответственность.

– Представляю… Иду я, значит, себе по улице, вижу красивую женщину и сразу – цап ее!

– Совершенно верно. Но и любая женщина тебя тоже – цап!

– Где же граждане грядущего свободного мира собираются удовлетворять свою страсть? Прямо на мостовой?

– Скажешь тоже! Для этих целей повсеместно будут устроены специальные помещения. В театрах, ресторанах, учреждениях, вокзалах, на каждой улице, в каждом поселке. Но если кому-то нравится любить друг друга прямо на мостовой – пожалуйста. В глазах общества публичное соитие станет столь же невинным актом, как, скажем, улыбка или воздушный поцелуй. Разве тебе не случалось улыбаться приглянувшейся незнакомке?

– Эх, дожить бы до столь славных времен… – молвил Рид, но не с вожделением, как того следовало ожидать, а скорее с содроганием. – Уж это воистину будет всем революциям революция. Великая сексуальная революция!

– Но пока она не совершилась, давай устроим сейчас еще одну ма-а-ленькую революционную схватку, – лукаво улыбнулась Сашенька.

– Демонстрацией обойтись нельзя? – с надеждой поинтересовался Рид. – А еще лучше – забастовкой?

– Надо сначала вникнуть в создавшуюся ситуацию. – Сашенька, если хотела, могла быть и снисходительной. – Да, вижу, что штыковая атака невозможна. Что же, прибегнем к рукопашной.

– Боюсь, что в моем случае не поможет и рукопашная, – печально признался Рид.

– Тогда остается последнее средство. – Сашенька плотоядно облизнулась. – Павших духом революционеров побуждают к действию ловкие языки агитаторов…

…О главном Рид заговорил только перед самым своим уходом.

– К тебе есть одно важное партийное поручение. Если не веришь мне на слово, могу затребовать решение центрального комитета.

– Верю, миленький, верю! – ласково проворковала Сашенька, продолжавшая нежиться в постели (наверное, еще кого-то ожидала).

– Тебе надлежит отправиться в Кронштадт для проведения… агитационной работы среди моряков. – У Рида в самой простой фразе почему-то случилась невольная заминочка.

– Всех подряд агитировать? – дурашливо хохотнула Сашенька.

– Нет, главным образом председателя Центробалта Павла Дыбенко. Знаешь такого?

– Конечно, знаю! – Сашенька несказанно обрадовалась. – В «Крестах» вместе сидели. Записочками обменивались. На прогулках переглядывались. Очень интересный мужчина!

– Теперь сможешь познакомиться с ним поближе. В Кронштадте от него все зависит. В настоящее время моряки находятся под сильным влиянием анархистов и отказываются поддерживать Петроградское вооруженное восстание. Ты обязана склонить Дыбенко на сторону большевиков. Каким образом, это уже твои заботы. Впрочем, ученого учить – только портить… Я буду поддерживать с тобой постоянную связь. – Встретив страстный Сашенькин взгляд, Рид поспешно уточнил: – Не любовную, а телеграфную. Накануне восстания верные люди передадут тебе мешок поваренной соли. Ее надлежит добавить в пищу морякам, отправляющимся в Петроград.

– Можно узнать – зачем?

– От поноса. Чтобы в пути медвежьей болезнью не страдали.

– Ой, как интересно! А с тобой, миленький, мы еще встретимся?

– Непременно. Сразу после взятия Зимнего дворца жду тебя в императорской спальне. Еще вопросы имеются?

– Имеются. Про какую это индийскую книгу ты недавно вспоминал?

– А-а-а… Называется она «Камасутра». «Искусство любви», стало быть. А зачем тебе?

– Собираюсь перевести ее на русский язык.

– Дело нужное. Только написана она на санскрите. Язык для наших краев весьма редкий.

– Ничего, выучу, – пообещала Сашенька. – Сам знаешь, большевики поставленных целей всегда добиваются…

– Мистер Рид, вы похожи на умного человека. Тогда объясните мне, какая зараза напала на этот город? Все словно с ума посходили. Сейчас здесь даже хуже, чем было в Одессе, когда матрос Вакуленчук устроил тот памятный шухер из-за куска несвежего мяса. Но тогда никто не видел на Дерибасовской броневиков. Дамы спокойно гуляли по бульвару, и пьяная солдатня не тыкала их в задницу штыками, – так говорил Мишка Япончик, покуривая перед парадным входом Смольного института (пробегавшая мимо мелкая большевистская сошка подобострастно расшаркивалась: «Здравствуйте, товарищ Свердлов!», «Доброе утро, Яков Михайлович!»).

– Города во многом похожи на людей, – отвечал Джон Рид, битый час дожидавшийся автомобиля, заказанного для поездки в Зимний. – Разве вы этого не замечали? Они рождаются, мужают, стареют и умирают. Более того, города подвержены всем человеческим болезням. Венеция страдает ревматизмом. Лондон – насморком. Рим – манией величия. Париж – бессонницей. Москва сразу и вшивостью, и запоями. Берлин с некоторых пор подвержен дистрофии. Со временем эти недуги проходят, если только не становятся хроническими… Петроград по европейским меркам еще очень юный город, и ему предстоит переболеть многими детскими хворями. Виной тому и климат, и скудное питание, и дурная наследственность. Нынешней осенью его обуяло гнойное воспаление. Наверное, продуло западными ветрами. Отсюда лихорадка, озноб, судороги, галлюцинации, бред. Болезнь, конечно, неприятная, но, к счастью, несмертельная. Будем надеяться, что нарыв вскоре прорвется. Вот только со зловонным гноем надо поосторожнее. Он весьма заразен.

– Спасибо, вы меня успокоили. – Япончик небрежно отшвырнул окурок, за которым наперегонки бросились двое красногвардейцев, охранявших вход. – А кого вы, собственно говоря, ожидаете? Дрючки из благородных семейств сюда больше не ходят. Ищите их на панели возле «Астории».

– Здешний комендант обещал мне авто. Да вот что-то нет его…

– Ваше авто перехватил Сталин. Это еще тот налетчик! Штамп ставить негде.

– Вот незадача… Ну и взгрею я его при встрече!

– Советую быть поосторожней. Это не тот человек, которому можно положить палец в рот. И куда вы, интересно, собираетесь в такую погоду? Кругом ведь стреляют.

– Представьте себе, у меня назначена встреча с министром-председателем Керенским.

– Повезете ему ультиматум?

– Рано еще. Да и не мое это дело. Пусть кто-нибудь из военно-революционного комитета везет. Я журналист. Хочу взять у Керенского интервью для американской прессы.

– Если так, то мы сейчас что-нибудь придумаем. К Керенскому на пролетке не поедешь. Нужна шикарная машина.

На ходу вытаскивая пистолет, Япончик вышел на середину улицы и спустя пять минут остановил приглянувшийся ему «Роллс-Ройс», капот которого украшал американский флажок.

– Господа, транспортное средство реквизировано для нужд революции, – говорил он, выталкивая из машины возмущенных пассажиров. – А мне ваш дипломатический статус до одного места… Авто надо больше выпускать, господа буржуи. Чтобы на всех хватило. Недовольные могут получить компенсацию от герра Маузера. Девять граммов свинца – это, ясное дело, немного, но зато навечно.