Я дышу! - Брасм Анн-Софи - Страница 13

И Ванесса рассказала о своей болезни: о том, что весит тридцать пять килограммов, что уже два года, как жизнь ее превратилась в ад, в постоянную борьбу со своим телом, рассказала о больницах, лечении, жестокости врачей, о том, как смерть несколько раз подходила к ней вплотную.

— Знаешь, я была уверена, что мы рано или поздно обязательно встретимся. Я часто думала о тебе и особенно в больнице.

В этот момент я заметила, что она теребит кулон, висящий у нее на шее, ту самую голубую балеринку, которую я подарилаей шесть лет назад.

Она тоже попросила меня рассказать о себе.

— Прозябаю, мягко говоря.

Ванесса сказала, что я очень изменилась, что она представляла меня совсем другой, и спросила, куда подевался мой веселый характер. Я разрыдалась и выложила ей все. Все с самого начала. Как я мучаюсь, в какой ад превратилась моя жизнь. Это случилось со мной впервые: именно ей, Ванессе, с которой я столько лет не виделась, я рискнула излить душу. Я очень боялась, что она не захочет иметь дело с сумасшедшей, просто встанет и уйдет. Но она осталась. Когда я замолчала, она просто прикрыла своей рукой мою.

— Я не знаю, как тебе помочь, — сказала она, — но если бы могла, сделала бы это. Я здесь, рядом с тобой. Я знаю, что такое считать себя сумасшедшей. Знаю, что такое навязчивые идеи. Я тоже все это пережила. И где бы я ни была, знай, что я с тобой. Помни, ничто не может нас разлучить, Шарлен, ничто.

И теперь уже она сама обняла меня, а я внезапно почувствовала себя тоже очень хрупкой.

Ванесса дала мне номер своего телефона, новый адрес. Но я так ни разу ей и не позвонила. Просто побоялась. В тот осенний день мы виделись последний раз. И все же однажды в тюрьме я получила записку. Ванесса писала, что ей удалось справиться с болезнью, что поступает на факультет психологии, как и хотела. Она ни словом не обмолвилась о том, что произошло со мной.

Просто написала в конце письма, что навсегда останется моей подругой — что бы ни случилось. И подписалась: «Твой голубой ангел».

Я не смогу объяснить, что такое навязчивая идея. Мне кажется, ее всегда носишь в себе. И иногда достаточно пустяка, чтобы дать ей толчок. Она пробуждается в тебе и медленно, исподтишка начинает пропитывать своим ядом каждую клеточку твоего тела; она хитра, прикидывается твоим другом и тем временем заманивает тебя в ловушку. Боль во всем этом — самое невинное. Когда сходишь с ума, чаще всего сама этого не понимаешь, потому что тебе не больно. Самое мучительное — это падение. Тот момент, когда начинаешь осознавать. Я тоже не хотела ничего замечать. Но потом меня все равно швырнуло лицом в грязь.

Мартина пригласила меня вместе с ними встретить Новый год в горах, в шале, которое сняли на праздники несколько знакомых семейств. Это были ее старинные друзья, поколения шестьдесят восьмого года, и они каждый Новый год встречали вместе. Я приняла приглашение, не сомневаясь ни минуты. И поехала в горы с Сарой и ее матерью, совершенно отчетливо представляя себе, что меня ожидает. Черный «пежо» свернул с шоссе в ледяную ночь. Я прислонила голову к запотевшему стеклу, и мой взгляд утонул в подвижном конусе искусственного света, прорезавшего проселок. Машина затормозила у въезда в шале, шины заскрипели о гравий дорожки. Темнота была кромешная. Тишину этого погребенного под снегом местечка разорвали голоса, смех, кто-то взял несколько аккордов на пианино, шале светился огнями, как островок жизни в пустыне. Я пошла следом за Сарой, прихватив свои вещи, — так она распорядилась.

Внутри обстановка была праздничная, чувствовалось, что здесь встретились люди, которые хорошо и давно знают друг друга. Нас обступили со всех сторон, и многие бросились обнимать Сару: она, как всегда, оказалась в центре внимания. Я стояла рядом в нерешительности и не знала, как себя вести. Чего хотела Сара: чтобы я участвовала во всеобщем веселье или осталась незамеченной? Наверное, я выглядела смешной. Я осмотрелась. С одной стороны — кухня, вся металлическая, с другой — столовая, где возвышался уже накрытый деревянный стол, достаточно длинный, чтобы за него могли усесться человек тридцать гостей, прямо — гостиная в традиционном стиле. Широкая лестница вела на второй этаж, где располагались комнаты для гостей.

Голос Сары выделился из гула голосов. Она повернулась ко мне, но лишь скользнула по мне взглядом и небрежно бросила:

«Это Чарли, моя лучшая подруга», словно я была собачкой, которую захватили с собой, чтобы не оставлять дома одну. Я ответила на улыбки незнакомых мне людей, и Сара вновь завладела всеобщим вниманием.

Потом я поднялась следом за ней на второй этаж в спальню, отведенную для молодежи. Мы вошли. Четыре девушки нашего возраста валялись на кроватях, мило болтали, показывали друг другу фотографии своих парней. При нашем появлении они замолчали и их взгляды обратились на нас. Сара радостно вскрикнула и бросилась к ним. Объятия, смех, радость долгожданной встречи. Они уже сплотились, оставив меня в одиночестве. Я стояла в дверях, смущенная, растерянная. Ждала, когда Сара укажет, что мне делать, а пока смотрела на них и чувствовала себя очень неловко. Видимо, Сара просто забыла про меня. Но я слишком хорошо ее знала и не сомневалась, что это не просто оплошность.

А потом ее голос вывел меня из оцепенения. Слова, которые она произнесла, словно оглушили меня:

— Что ты стоишь там как пень? Займись делом, пойди помоги маме разгружать машину, ты видишь, я занята.

Повисло молчание. Девушки смотрели на меня вопросительно. Они не понимали, почему Сара разговаривает со мной в таком тоне и почему я молчу.

Ну вот. Сара только что перед другими продемонстрировала свою власть надо мной. Она дала понять, что здесь командует она, а я подчиняюсь.

Проснувшись утром на следующий день, я увидела, что осталась в спальне одна: наверно, все они уже встали и ушли завтракать. На ватных ногах я спустилась в столовую. Голова была тяжелая, словно налитая свинцом. Ночь для меня пролетела слишком быстро: весь вечер вместе с другими девушками я лежала в спальне и слушала их болтовню, сама в ней не участвуя. Они делились друг с другом своими любовными похождениями, смеялись, лакомились сладостями, курили «Мальборо», успев украсть сигареты из кладовки. Деваться мне было некуда. Я терпеливо слушала их, потом потеряла нить разговора. Они не один раз пытались втянуть меня в общую беседу, им было любопытно знать, кто я такая, что у меня за душой, есть ли у меня парень — короче, не могу ли я тоже с ними чем-нибудь поделиться. Я отмалчивалась, и тогда Сара объяснила им все вместо меня:

— Парень — у нее? Вы что, смеетесь? Да она никогда в жизни ни с кем не встречалась. Как вы себе это представляете? Какой хоть мало-мальски приличный парень станет встречаться с такой тетехой?

Она хихикнула, но, к моему изумлению, ее никто не поддержал. Все молча и даже смущенно смотрели на меня, и Сара, заметив, что они не собираются смеяться надо мной, а, наоборот, как бы растроганы моим жалким видом, тут же перевела разговор на другую тему, чтобы как-то скрасить неприятное впечатление от своего выступления. Ей это легко удалось. Все они заснулиочень поздно, но и после этого я еще долго не спала. Меня преследовал голос Сары. А потом ее сонное дыхание.

В столовой было очень шумно, шел оживленный разговор, все время раздавался смех, писк детей, звяканье ложек о чашки, свист чайника, из кухни распространялся аромат горячего кофе, шоколада и свежего хлеба, который доставили прямо из ближайшей булочной, — я почувствовала, что проголодалась.

Я села за стол и поздоровалась так тихонько, что меня, конечно, никто не услышал. Принялась за еду, спрятав глаза в чашку с мюсли. Неожиданно меня кто-то окликнул. Я подняла глаза. Это была Летиция, одна из подруг Сары. Она смотрела на меня дружески:

— Доброе утро, — откликнулась я.

— Скажи, Сара действительно твоя лучшая подруга?

Я окинула глазами стол: Сара уже ушла, теперь она щебетала где-то в гостиной. Я снова опустила голову, а потом выпалила на одном дыхании, словно заучила свою речь наизусть: