Тысячелетие - Варли Джон Герберт (Херберт) - Страница 43

43

Я, конечно, была к этому готова. Мы с Мартином разработали правдоподобную легенду. Мне просто не хотелось ее рассказывать. До смерти надоело врать. Но я начала и, по-моему, справилась неплохо. В нужных местах он кивал, задавал сочувственные, но не каверзные вопросы.

Довольная собой, я продолжала болтать, и вдруг поняла, что он не верит ни единому моему слову.

В глазах у него появилось какое-то странное выражение. Быть может, это просто виски? Я пыталась себя убедить, но безуспешно.

Нет, конечно, виски тут ни при чем. Просто он считал, что я что-то от него скрываю, и был совершенно прав.

Я выкинула его у отеля, проехала несколько кварталов, припарковалась, но из машины не вышла. Я сидела там и тряслась крупной дрожью.

Когда меня перестало трясти, я взглянула на часы. Немного за полночь. Я знала, что мне нужно делать. Мы с Шерманом обговорили все до мелочей, в том числе и мой следующий ход. Я только не могла заставить себя двинуться с места.

Не то чтобы я боялась лечь с ним в постель. Мы с Шерманом обсудили этот вопрос, и секс уже не пугал меня так, как прежде. Стоит ли бояться беременности, когда тебе осталось всего несколько дней жизни? И не то чтобы мне претило перепихнуться ради успеха проекта Ворот. Если составить список неприглядных вещей, на которые я была готова, лишь бы спасти проект, то ночь, проведенная с кем-то, кто мне не нравился, отнюдь не была бы в этом списке последней.

И дело даже не в том, что Смит мне не нравился. Работа есть работа, и я отношусь к ней как солдат… и вообще, на самом-то деле он мне нравился. К тому же послание было на сей счет вполне либерально: не хочешь- не трахайся.

Она же просто слизнячка.

Впереди виднелся небольшой винный магазинчик. Я вышла из машины, прошла по тротуару и купила бутылку скотча.

Когда я возвращалась, из темной подворотни вынырнула какая-то фигура и последовала за мной. Я повернулась. Мужчина был темнокожий- возможно, негр, хотя расы я различаю с таким же трудом, как и стили. Он ткнул в меня пистолетом.

— Давай кошелек, сучка, — сказал он.

— Ты грабитель или насильник? — поинтересовалась я. А затем, выхватив у него пушку, швырнула его наземь и наступила ногой на горло. Он попытался высвободиться; я пнула ему в лицо и снова придавила шею. Он захрипел. Я ослабила давление.

— Ты сломала мне кисть, — сказал он.

— А мне кажется, лучевую кость. Или локтевую. Лучше обратись к врачу, он разберется. — Я посмотрела на его голую руку. — Ты наркоман?

Он не ответил.

Что ж, предков, как известно, не выбирают, а он был одним из моих предков, так что убить я его не могла. Наверное, я и так уже причинила немалый вред временному потоку… но мне было все равно.

Я вдруг почувствовала себя легко и свободно. Я буду делать то, что захочу, — если только сумею определить, что это такое.

Вытащив патроны, я вернула ему пушку. Потом залезла в сумочку и бросила на тротуар пачку американских долларов- двадцать тысяч минус 15 долларов 86 центов, потраченных на виски. И сказала:

— Всего хорошего!

Свобода воли- странное состояние. Если это была она.

Я позволила своим руками вести машину. Они привезли меня обратно к отелю Билла и припарковали автомобиль.

У ног, похоже, были те же намерения, но справлялись они немного хуже. В коридоре они споткнулись о поднос, на котором стояло два стакана. Я подобрала стаканы, и ноги донесли меня до двери, где и застопорили. Я протянула палец, чтобы поскрестись в дверь, вспомнила, что нахожусь в другом времени и месте, и стукнула по ней кулаком.

Тук-тук.

Кто там?

Твоя фортуна.

Что такое фортуна?

Ты просто протяни ладонь, мистер Смит. Луиза расскажет все.

Глава 15

Сложные проценты

Свидетельство Билла Смита

Вот уже девять лет, как я бросил курить. Но когда она встала и пошла в ванную, я схватил пачку, оставленную ею на тумбочке, и щелкнул зажигалкой. «Виргиния Слимз». После второй затяжки я закашлялся, после четвертой закружилась голова, и я затушил сигарету.

Ну и ночка!

Я посмотрел на часы. Час ночи. В десять утра она превратится в тыкву. Это всего лишь одна из подробностей ее рассказа, и далеко не самая бессмысленная.

Я прислушался к плеску воды за закрытой дверью. Похоже, она принимает душ.

Все, что я понял, — у нее была дочка, и она умерла. Остальное просто не укладывалось у меня в голове.

— Можно, я тебе кое о чем расскажу? — спросила она, когда справилась со слезами. Мы сидели на краешке кровати, я обнимал ее за плечи. Мне в жизни не доводилось обнимать более красивую женщину, но мысли мои были очень далеки от секса.

— Конечно. О чем угодно.

— Это долгая история, — предупредила она.

— Я выдержу.

Она засмеялась. Смех был дрожащий, грозивший перейти в истерику. Но ей удалось взять себя в руки.

— Там, откуда я пришла, все умирают, — сказала она.

И дальше, клянусь, было еще хуже.

Свидетельство Луизы Балтимор

— Мы даем своим детям имена, только когда им исполнится два года, — сказала я ему.

— Почему?

— Разве не ясно? — Интересно, подумала я, насколько он верит моему рассказу? Наверное, на один процент, не больше. И все-таки, раз уж я решила поведать ему свою историю, мне придется выйти за рамки безопасных восьмидесятых. — Мы не даем им имен, поскольку шансов дожить до двух лет у них меньше одного процента. Потом шансы возрастают. Но не очень сильно.

— Чем она болела?

— Ничем. По крайней мере, на вид. Мне было двенадцать, понимаешь? У меня начались первые месячные: я оказалась небесплодной. Генализ тоже не выявил никаких противопоказаний.

Я посмотрела на него. Порою правда просто не доходит до собеседника.

— У меня были проблемы со способностью к деторождению, — сказала я. — Врачи говорили, что у меня не будет детей. И вдруг я забеременела.

— В двенадцать лет? — спросил я.

— Забудь про двенадцать лет. Я просто пьяна, о'кей? Мне делали… как ее?.. амниотомию. Все считали, что если даже я забеременею, ребенок родится монголоидным.

— У нас это называют синдромом Дауна.

— Верно. Верно. Забыла местный жаргон. Ну так вот. Девочка родилась прехорошенькая. Самый прелестный ребенок за последнее столетие.

Я глотала прямо из горлышка. Без пилюль. Этанол, как выяснилось, совсем неплохое лекарство от отчаяния.

— В ней была вся моя жизнь. Все мои надежды и желания. Ее, естественно, пытались забрать от меня в больницу, где за ней был бы постоянный присмотр.

А умница была! Гений, а не ребенок. Она начала ходить в шесть месяцев, говорить- в девять. Она была моей Вселенной.

— Как, ты сказала, ее звали? — спросил он.

Я снова взглянула на него. О'кей. Значит, он не верит даже на один процент.

А с какой стати он должен мне верить? А я ему?

Я опять заплакала.

Свидетельство Билла Смита

Рассудок у леди оказался куда более расстроенным, чем я предполагал. Я попытался склеить кусочки ее откровений так же, как обычно восстанавливаю картину крушения.

У ребенка было какое-то врожденное заболевание. Я не эксперт в этой области, но кое-что мне в голову пришло. Например: мать болела сифилисом или употребляла героин, вынашивая ребенка. Иначе откуда у нее такое чувство вины? И зачем бы ей прибегать к таким сумасшедшим метафорам, рассказывая о своем несчастье?

Девочка умерла, не дожив до двух лет. А может, и не умерла. Возможно, жизнь в ней поддерживали механически, при полностью угасшем сознании.

С другой стороны, не исключено, что ребенка у Луизы забрал благотворительный департамент. Быть может, девочка живет у приемных родителей. Я просто ничего не смог толком выяснить.

Ясно было только одно: Луиза безумна. Чем больше она говорила, тем больше я в этом убеждался. В принципе я не люблю сумасшедших и стараюсь держаться от них подальше. А вдруг ее одолеет приступ бешенства? Кто знает, что она способна себе вообразить? И в чем решит обвинить меня?