Рецидивист (Тюремная пташка) - Воннегут-мл Курт - Страница 36

— Жена твоя? — спрашивает Клюз.

— Жена?! — Я ушам своим не поверил. Значит, настолько низко я, по его мнению, пал, что вот эту кошмарную бабу можно принять за мою жену. — Да я ее в жизни не видел.

— Ой, Уолтер, — запричитала она, — разве позволительно такое говорить, а, Уолтер?

Высвободил я руку из ее когтей, но только повернулся к Леланду, она снова мне в запястье вцепилась.

— Считай, что ее тут нет, — говорю. — Психованная, пристала вот. Мы с нею вообще не знакомы. Еще не хватало, чтобы она нам встречу испортила, которая так много для меня значит.

— Ой, Уолтер, — не отстает она, — что это с тобой, а, Уолтер? Не тот ты Уолтер Ф.Старбек, которого я знала!

— Правильно, — говорю, — потому как не знала ты никакого Уолтера Ф.Старбека, а вот этот человек его очень хорошо знал. И к Леланду обращаюсь: — Ну, слыхал, конечно, что я тоже свое отсидел?

— Слыхал, — говорит. — Мы с Сарой так тебя жалели.

— Меня только вчера утром выпустили.

— Первые дни тебе нелегко придется. Хорошо бы кто-нибудь тебя сейчас поопекал.

— Я тебя очень буду опекать, Уолтер, — говорит женщина с сумками. Да так ко мне и прильнула, я чуть не задохнулся от запахов ее расчудесных и от жуткой вони у нее изо рта. Потом я выяснил, вонь эта не только из-за гнилых зубов была, а из-за арахисового масла, которое в них застревало. Она уже много лет одними бутербродами с арахисовым маслом питалась.

— С чего это тебе вздумалось первого встречного под опеку брать? — осведомляюсь.

— Перестань, Уолтер, я для тебя такое сделаю, не поверишь.

— Вот что, Леланд, — говорю, — я теперь на своей шкуре узнал, каково оно, срок отбывать, и, черт, если о чем в жизни жалею, так больше всего о том, что сидел ты по моей вине.

— Знаешь, — отвечает, — мы с Сарой много говорили, как нам лучше всего выразить, что мы по отношению к тебе чувствуем.

— Да уж понятно.

— И решили, надо вот такие слова сказать: «Спасибо тебе, Уолтер, большое спасибо. Когда я сел, для нас с Сарой самая лучшая пора в жизни началась». Никаких шуток. Чистая правда, клянусь честью.

Я изумился:

— Быть такого не может!

— Жить, — объясняет мне Клюз, — нужно так, чтобы все время испытанию подвергаться. А если бы моя жизнь шла себе, как прежде, так бы и на небо отправился, ни с одной трудностью не столкнувшись посерьезнее, чем блины печь. И сказал бы мне Святой Петр: «Ты ведь и не жил вовсе, мой милый. Поди разбери, что ты собой представляешь».

— Понятно.

— У нас с Сарой не просто любовь, а такая, которая выдержала самые жестокие испытания.

— Очень хорошо ты сказал, — говорю.

— Так бы мы были рады, если ты сам в этом убедишься. Может, заглянешь к нам как-нибудь, поужинаем вместе?

— Да я что, я конечно…

— Ты где остановился? — спрашивает.

— В отеле «Арапахо».

— Думал, его уж снесли сто лет назад.

— Нет, стоит еще.

— Посидим, значит, вместе.

— С удовольствием приду.

— Увидишь, — говорит, — в материальном смысле у нас ничего нет, а нам и не нужно ничего, в материальномто смысле.

— Разумеется, вы ведь интеллигентные люди.

— Хотя ты не сомневайся, — поправился он, — накормим тебя вкусно. Сара замечательно готовит, не позабыл еще?

— Как позабыть!

И здесь женщина с сумками предъявила веское доказательство, что ей достаточно про нас известно.

— Вы ведь про Сару Уайет говорите, правильно? Повисла тишина, хотя грохот гигантского города не смолкал ни на секунду. Ведь ни Леланд, ни я не упоминали девичьей фамилии Сары.

Я путался в неясных предположениях, пока не спросил ее напрямик:

— А откуда вам известно, что она Уайет?

Улыбнулась она этак хитровато, кокетливо:

— Думает, я не догадалась, что он всю дорогу тайком от меня к ней бегает.

После такого сообщения уже незачем было ломать голову, кто она такая. Я с ней спал, когда был на старшем курсе в Гарварде, по-прежнему вывозя свою весталку Сару Уайет на разные вечеринки, концерты и футбольные матчи.

Передо мной была одна из четырех женщин, которых я в своей жизни любил. Передо мной была первая женщина, с которой я испытал что-то напоминающее настоящий эротический опыт.

Передо мной была Мэри Кэтлин 0'Луни, вернее, то, что от нее осталось!

14

— Я у него агентом по распространению состояла, оглушительным голосом сообщила Леланду Клюзу Мэри Кэтлин 0'Луни. — А неплохой я была агент, правда, Уолтер?

— Да-да, — говорю, — неплохой.

Вот как мы с нею познакомились: когда я учился на последнем курсе, она однажды появилась в крошечном помещении, занимаемом в Кэмбридже редакцией нашего «Прогрессиста», и сказала: буду делать все, что прикажут, если это нужно, чтобы улучшить положение рабочего класса. Я ее сделал агентом по распространению, поручив раздавать газету у проходных на фабриках, в очередях за благотворительной похлебкой и так далее. Была она тогда малорослой худенькой девушкой, но подтянутой такой, жизнерадостной и сразу привлекающей внимание копной яркорыжих волос. Капитализм она ненавидела смертельно, потому что ее мать, работавшая на часовом заводе Уайетов, оказалась в числе жертв отравления радием. А отец, ночной сторож на фабрике, делавшей гуталин, ослеп, хлебнув древесного спирта.

И нате вам: Мэри Кэтлин — вернее, то, что от нее осталось, стоит передо мной, потупившись, и скромно слушает, как я ее нахваливаю — хороший она была агент, хороший, — да лапы свои тянет то к Леланду, то ко мне. Лысинка у нее на голове размером с серебряный доллар. А вокруг лысинки седой венчик из жидких волос.

Леланд потом мне признался, что он чуть в обморок не упал. В жизни не встречал женщин с лысиной.

Для него потрясение оказалось слишком сильным. Закрыл голубые свои глаза, отворачивается. А когда, набравшись духу, опять к нам повернулся, все норовит не смотреть на Мэри Кэтлин, ну, как в мифе Персей норовил на Горгону не смотреть.

— Надо бы нам поскорее с тобой увидеться, — сказал он.

— Конечно.

— Сообщу тебе, когда.

— Непременно сообщи.

— Ну, ладно, мне нужно бежать.

— Понимаю.

— Ты поосторожней, — сказал он.

— Не беспокойся, — ответил я.

И он ушел.

Сумки Мэри Кэтлин так и стояли, прислоненные к моим ногам. С места мне не тронуться и чужих взглядов не избежать, словно Святой Жанне на эшафоте. А Мэри Кэтлин все запястье мое никак не отпустит и орет, хоть бы на минутку голос понизила.

— Нашла я тебя все-таки, Уолтер, — орет она, — теперь уж ни за что не отпущу!

Такого спектакля не видели вы никогда и не увидите. Ценные сведения для нынешних импресарио: оказывается, и сегодня можно по личному опыту свидетельствую — привлечь мелодрамой огромные толпы зрителей, только при условии, что главная героиня будет говорить громко и четко.

— Помнишь, ты мне все повторял, что влюблен в меня по уши? вопит она. — А потом смотался, только я тебя и видела. Ты что же, Уолтер, врал мне, что ли?

Кажется, я что-то промычал в ответ. «Угу», вроде бы, а может, «не-а».

— Посмотри мне в глаза, Уолтер, — приказывает она. С социологической точки зрения эта мелодрама, разумеется, была такой же захватывающей, как представление «Хижины дяди Тома» в канун Гражданской войны. Ведь в Соединенных Штатах Америки не одна же Мэри Кэтлин 0'Луни бродяжкой с сумками по городу шатается. Таких десятки тысяч в любом нашем большом городе. Так уж вышло, что целые полки оборванных этих бродяжек неизвестно зачем произвел на свет огромный конвейер экономики. А с другого конца конвейера в виде готовой продукции сходят нераскаивающиеся десятилетние убийцы, рабы наркотиков и эти, которые калечат собственных детей, и еще много изделий скверного качества. Говорят, так нужно для научных целей. А в будущем подправим, где окажется нужда.

Но из-за таких вот трагических побочных продуктов экономического конвейера люди с добрым сердцем места себе не находят, как не находили себе места сто с небольшим лет тому назад из-за рабовладения. Мы, Мэри Кэтлин да я, разыгрывали миракль, который публика уж и не чаяла когда-нибудь увидеть: бродяжку с сумками в руках вытаскивает из грязи человек, когдато хорошо ее знавший, — пусть только одну бродяжку, но и на том спасибо.