Меч ликтора - Вулф Джин Родман - Страница 27

— Клянусь этим мечом, знаком моего искусства, что не стану выслеживать тебя завтра, если сегодня ночью ты сюда не вернешься. И в этом доме я также не останусь.

Альзабо повернулся стремительно, словно змея. В какой-то миг я, наверное, мог бы нанести удар по его мощной спине. Но он исчез, и ничто не напоминало о нем, кроме распахнутой двери, разнесенного в щепки стула и лужи крови (которая показалась мне темнее, чем кровь животных нашего мира), просачивающейся в щели между старыми половицами.

Я подошел к двери и заложил засов, потом вернул Коготь в мешочек, который носил на шее, и, по совету альзабо, придвинул стол к люку, чтобы легче было залезть. Касдо и старик в испуганном ожидании притаились в дальнем углу, маленький Северьян был с ними, и в его глазах я прочел, что воспоминания о сегодняшней ночи будут преследовать его еще лет двадцать. Фонарь, подвешенный за стропило, освещал их неровным светом.

— Как видите, я остался жив, — обратился я к ним. — Вы слышали, о чем мы говорили внизу? Касдо кивнула.

— Если бы вы принесли мне свет — я ведь просил вас об этом, — я не сделал бы того, что сделал. Теперь же я ничем вам не обязан. На вашем месте я бы с рассветом покинул дом и спустился в долину. Решайте сами.

— Нам было страшно, — пробормотала Касдо.

— Мне тоже. А где Агия?

К моему удивлению, старик вытянул руку, указывая куда-то; я поглядел в ту сторону и обнаружил, что густо набросанная на крышу солома раскидана, образовав щель, достаточно широкую для гибкого тела Атии.

Остаток ночи я проспал у очага, предупредив Касдо, что убью всякого, кто спустится с чердака. Утром я обошел дом кругом: как и следовало ожидать, кинжал Агии был вытащен из ставня.

17. МЕЧ ЛИКТОРА

— Мы уходим, — сказала мне Касдо, — но прежде я приготовлю завтрак. Если не хочешь, можешь не садиться с нами за стол.

Я кивнул и остался ждать на пороге; она вынесла деревянную миску каши, сваренной на воде, и деревянную же ложку. Я пошел к ручью и присел. С обеих сторон ручей скрывали заросли камыша: я не спешил себя обнаруживать. Пожалуй, я нарушил данную альзабо клятву, но я остался в зарослях и наблюдал за домом.

Вскоре показались Касдо, ее отец и малыш Северьян. В руках у женщины был узел и мужнин посох; старик и мальчик несли по мешочку. У их ног вертелся пес, который, по-видимому, при появлении альзабо забился под дом и сидел там, пока зверь не ушел. Я не виню его за это, хотя Трискель поступил бы иначе. Касдо оглянулась, ища меня взглядом. Не заметив меня, она положила на порог какой-то сверток.

Я смотрел, как они шли по краю неширокого поля, вспаханного и засеянного не более месяца назад. Теперь урожай с него достанется птицам. Ни Касдо, ни ее отец не кинули назад ни единого взгляда, и только мальчик Северьян остановился у первой горной гряды и обернулся, чтобы еще раз увидеть единственный дом, который он знал в своей жизни. Каменные стены хижины стояли, как всегда, надежно, а над трубой все еще вился дымок от очага, над которым мать готовила завтрак. Наверное, она окликнула мальчика, потому что он поспешил за ней и скрылся из виду.

Я вышел из своего укрытия и направился к дому. В оставленном на пороге свертке я обнаружил два мягких одеяла из шерсти гуанако и кусок сушеного мяса, завернутый в чистую ветошку. Мясо я положил в ташку, а одеяла связал вместе и перебросил через плечо.

Воздух после дождя был прозрачен и чист, и я радовался мысли, что сейчас покину каменную хижину, пропахшую дымом и снедью. Я заглянул внутрь и увидел на полу черное пятно от крови альзабо и сломанный стул. Касдо передвинула стол на прежнее место, и Коготь, так слабо мерцавший вчера, не оставил на нем никакого следа. В доме не оказалось ничего, что могло бы пригодиться в дороге. Я вышел и захлопнул дверь.

Я отправился вслед за Касдо и ее спутниками. Нет, я не простил ей то, что она не посветила мне вчера во время схватки с альзабо, — ей ничего не стоило опустить фонарь из люка. И все же я не мог особенно винить ее за то, что она приняла сторону Агии, — ее, оставшуюся в одиночестве под неподвижными взглядами гор, под их ледяными венцами; что же до старика и ребенка, то о какой-либо вине здесь вообще говорить не приходилось, а уязвимы они были не меньше женщины.

Тропа была не каменистой, а земляной, поэтому я следовал за ними в буквальном смысле слова: я видел отпечатки маленьких ног Касдо, совсем крошечные — мальчика, делавшего два шага на каждый шаг матери, и следы старика с вывернутыми наружу носками. Я двигался медленно, чтобы не настичь их, и, зная об опасности, которая с каждым шагом все больше угрожала мне, я в глубине души надеялся, что патрули архона, учинив им допрос, тем самым предупредят меня. Касдо не могла меня выдать: любые, самые достоверные сведения, которые она представила бы димархиям, только сбили бы их с толку, а если рядом рыскал альзабо, я надеялся услышать или почуять его прежде, чем он нападет, — я ведь не обещал ему оставить его добычу без охраны, а лишь покинуть дом и не преследовать его самого.

Скорее всего дорога представляла собой обычную звериную тропу, которую Бекан протоптал несколько шире; вскоре и она исчезла. Здешние пейзажи были не столь безжизненны, как за верхней границей леса. Южные склоны покрывали мхи и низкорослые папоротники, из каменных расщелин пробивались сосны и пихты. И постоянно слышался шум падающей воды. Текла во мне припомнила, как ходила на этюды в очень похожее место в сопровождении учителя и двух угрюмых телохранителей; я был почти уверен, что вот-вот наткнусь на мольберт, палитру и коробку перепачканных красками кистей, брошенные в сердцах подле какого-нибудь водопада, в котором более не отражалось солнце.

Ничего такого я, конечно же, не увидел; за несколько стражей пути мне не встретилось ни единого свидетельства пребывания человека. Следы Касдо, мальчика и старика мешались со следами оленей, да дважды я заметил осторожные следы кравшейся за стадом желтой дикой кошки. Все они, несомненно, были оставлены на восходе, когда прекратился дождь.

Вдруг я увидел ряд следов, оставленных босой ногой, которая была больше ноги старика. Следы превосходили по размерам и те, что оставляли мои обутые в сапоги ноги, да и шаг идущего был явно шире. Они тянулись по правую сторону от тех, по которым шел я, но один из них смял отпечаток ноги мальчика: значит, оставивший его побывал здесь после Касдо. Я поспешил вперед.

По моим предположениям, новые следы принадлежали автохтону, хотя длина шагов оставляла меня в недоумении — ведь дикие жители гор обычно низкорослы. Если это действительно был автохтон, то Касдо и ее спутникам не угрожала серьезная опасность, хотя вещи он, конечно, мог и украсть. Судя по тому, что я знал об автохтонах, они были умелыми охотниками, но воинственностью не отличались.

Тем временем следов босых ног стало больше. К первому чужаку присоединились еще двое или трое.

Будь это дезертиры, дело приняло бы другой оборот: эти люди и их женщины составляли около четверти узников Винкулы, и многие из них были повинны в совершении самых гнусных злодеяний. Дезертиры хорошо вооружены, но я не сомневался, что они так же хорошо обуты, во всяком случае — не босы.

Передо мною поднимался крутой уступ. Я увидел выбоины, оставленные посохом Касдо, и поломанные ветки кустов, за которые Касдо и старик хватались, чтобы не соскользнуть вниз, — и их преследователи, вероятно, тоже. Я подумал, что старик, должно быть, уже выбился из сил, и удивительно, как его дочери удавалось его подгонять; возможно, он или же все путники уже знали, что за ними гонятся. Добравшись до гребня, я услыхал собачий лай и сразу за ним — дикий бессловесный вопль, словно прошедшая ночь теперь отзывалась эхом.

Но это был не жуткий, нечеловеческий рев альзабо. Раньше я часто слышал этот звук: когда я лежал в своей койке по соседству с Рошем, он едва достигал моих ушей, когда же я разносил еду дежурным подмастерьям и их клиентам в подземелье, он звучал постоянно. А именно то был крик одного из обитателей третьего уровня, не владевших членораздельной речью, и потому, из практических соображений, их никогда не приводили в зал для допросов.