О смелых и умелых (Избранное) - Богданов Николай Владимирович - Страница 71

Рыбаки стучат, конопатят. Бандиты песни орут, самогон допивают. Атаманы вдоль берега похаживают, по голенищам плетками себя постегивают, им на станцию налететь не терпится.

На краю, подальше от огней, у овражка, стронули мы с места одну лодочку, перевернули, измазав в свежей смоле пальцы, и скользнула она в воду с тихим плеском. Прыгнул я на корму с веслом, украденным у рыбаков, а Зоська с багром.

Течение отнесло нас от берега, и челнок завертелся волчком. Воткнул я весло, хотел править, но льдины захватили его, как звери в зубы, и сразу наполовину сжевали. Зоська ткнул багром в бревно, высунувшееся из-под льдин, но оно вывернулось и ушло под воду вместе с багром. А когда оно снова всплыло, Зоська и выдернул свой багор.

Бешеная вода стремилась вперед с такой силой, что лодчонка наша, душегубка, летела мимо крутых берегов, как на воздусях, на пенных гребнях.

Нас крутило, вертело, и огни рыбацких костров мелькали со всех сторон. Ветер трепал по разливу дымок и угощал нас вкусным запахом смолы.

Вот огни костров пропали. Выглянул белый глаз луны. И мы увидели такое раздолье, что дух захватило. До самых далеких лесов, до темных холмов играла и пенилась вода и неслась неудержимо, дико в неоглядную даль.

Мы включились в разлив, отдались его буйной волюшке. Наше дело одно правь вперед, без оглядки.

Зоська крючил багром, я правил веслом, и лодка неслась, обгоняя неуклюжие льдины. Работалось весело, я разогрелся, даже волосы липли ко лбу.

Над нами пролетали стаи гусей, обдавая свистом крыльев, и, гогоча, садились в спокойные луговые затоны.

А кругом такой простор, что петь хочется.

Зоська на носу, я на корме, и словом не перекинемся.

Вдруг глядим - такое диво: встанет впереди бревно стоймя - и нет его, встанет другое и тоже куда-то нырь вниз.

Мы рты разинули.

- Ледяная перемычка! - догадался Зоська.

Вода бешено рвалась под лед, но не могла его поднять. Бежала поверх, обегала широкими лугами и затопляла их еще больше.

Льдины громоздились друг на друга и образовали затор. Иные ныряли под лед - вода затягивала их туда и колотила ими ледяной упрямый панцирь снизу. Точно играя, они ловко становились торчком.

Я сообразил, что может нырнуть под лед и наша лодка, и пальцы у меня стали непослушны.

- Зоська, назад! - заорал я, холодея от страха.

Зоська понял и кубарем скатился ко мне. Лодка задрала нос, у самого бучила приостановилась, как бы раздумывая, и вдруг легко скользнула по верху льда, в прогалину между глыбами.

Я перекрестился.

Зоська покосился на меня и опять уселся на носу с багром.

Впереди по льду гладко бежала веселая зеленая вода, а под ним бились и скреблись затянутые водой бревна и льдины.

И вот-вот он треснет, раскрошится - и, как семечко, хрустнет наша лодка, попав в такое столпотворение.

- Работай, черт! - крикнул мне Зоська. - Крестись веслом!

Я заработал, мы опять завертелись, и душегубочка, словно поняв наш страх, понеслась ласточкой.

А впереди стали гулко лопаться льдины, и в трещины вымахивала рыжими фонтанами вода.

"Попадешь на трещину", - подумал я. И тут же что-то дернуло, душегубка встала стоймя, меня ударило в голову, ноги скользнули, и я, хлебнув противной воды, пошел под лед... Сердце у меня дрогнуло, я обмяк и даже не карабкался.

Вдруг что-то твердое ухватило меня за шиворот и потянуло вверх. Я ухватился рукой за багор.

Зоська стоял по колени в затопленной лодке и удил меня из трещины. Мимо, бурля, бежала равнодушная ко всему зеленая вода.

Стоя в этой воде, мы подняли лодку, перевернули ее и, поставив снова, уселись и понеслись, отчаянно работая веслом и багром, дрожа от холода и страха.

Но вот неподнятый лед кончился, течение пошло ровней, и мы вздохнули свободно.

От меня шел пар. Мокрая одежда прела. Я ежился.

Лодка шла сама, местами набегали боковые речушки, и нас подхватывало веселей.

Только вдруг, смотрим, из боковой речушки выползает с шорохом серая рябая каша.

Что такое?

Луна скрылась и оставила нас в раздумье. Шорох приблизился, и мы напряглись, слушая его.

- Дрова, дрова идут! - тыкал Зоська багром напиравшие на лодку поленья.

И впрямь, из какой-то боковой речушки уплыл швырок и заполнил всю поверхность. Река одеревенела!

Лодка влезла в самую гущу, и мы застряли. Дрова стискивали нас, лезли под лодку, выпирали ее из воды.

- Ну, что будем делать, пропадать? - спросил Зоська, когда мы, опустив руки, сели после бесполезных попыток плыть дальше.

- Черти, и кто их упустил! - дрожа и синея, цедил я.

- Не дрова, а саргассы, - ругался Зоська.

- Погибнем, - скулил я.

- Ведь досаднее всего - погибнем от холода в дровах.

- Будем ждать ледяного затора; поднимется водяной вал - все расчистит, так и продерет, а больше нет ходов нам! - И Зоська стал слушать, что творится в ночи.

Дрова совсем выперли лодку наверх, и мы сидели, как на карусели.

Луна ехидно подмигивала, а меня от холода сводило в три погибели.

Зоська, положив на руки синее лицо, все слушал...

Смертельная судорога схватила меня костлявыми ледяными пальцами, я не мог больше вздохнуть и только выдавил:

- Зоська, кончаюсь...

Он уселся на меня верхом, стал трясти, больно бить ладонями по щекам, и когда я заорал и стал сопротивляться, он лег на меня, отогревать.

Вдруг дрова под нами заскрипели, заколыхались.

- Прорвало затор. Лед идет - теперь держись!.. - догадался Зоська.

На нас надвигался грохочущий и звенящий вал. Дрова вдруг всколыхнулись, и нас качнуло, как на качелях.

- Ух, расчистит... Держись! - ликовал Зоська, стоя с багром на носу.

Луна выглянула опять, и я увидел Зоську, всего голубого, с косматыми волосами, и багор его казался длинным и диковинным.

Нас подбросило на гребень волны, и вдруг я увидел льдины. Угловатые, обломанные, они разрезали дровяной затор, грозя раздавить нашу душегубку.

Когда огромная ледяная гора приблизилась к нашей лодке, Зоська кошкой прыгнул на ее зазубренный край, поддел багром лодку, я выпрыгнул к нему, и мы стащили лодку на лед и стали танцевать.

- Вези, матушка! Но-о!.. - понукал громадину Зоська.

И радостно было нам смотреть, как расступались перед льдиной проклятые дрова.

Скоро льдины, расчистив путь, пошли, плавно покачиваясь, по полноводью, и, зараженные их буйной силой, мы почуяли себя богатырями.

Зоська стоял на краю льдины, упершись багром, и, выпячивая грудь, пел, а я махал веслом и подвывал что-то дикое, куражился.

Блаженствовали мы недолго.

Течение стало бурливей. Шум усиливался.

Мы глянули и пристыли к льдине.

Впереди косматилась, бесилась река, прорывая новое русло, скакала зверем по неровному дну и, ставя ребром, перекатывала льдины, как огромные мельничные колеса.

Наша глыба дрогнула, качнулась и завертелась в дикой пляске. Вдруг я почуял, что мы куда-то летим.

- Держись! - орал Зоська.

Я опомнился, когда почувствовал, что мы спокойно плывем. Зоська сидел и шевелил губами, ничего не понимая. Льдины под нами не было.

- Бери багор, - ткнул я Зоську. - Видишь, Цна подошла!

Мы подплыли к слиянию рек.

Теперь вверх до станции - пустяки, десяток километров, а по заливным лугам еще меньше.

- Эй, работай!..

Молча отдуваясь, мы погнали лодку на синеющий лес, за которым наше Спасово.

Навстречу плавно шла тихая вода Цны, и совсем не было льдин.

Лишь порою шуршали о лодку кустарники и взлетали вспугнутые птицы. Однажды проплыл куст - весь усеянный соловьями, как бубенчиками.

Мы так устали, что я не чуял рук. Вдруг навстречу нам выплыл кустистый островок. На нем чернели остатки сенного стога.

- Обогреемся? - предложил я, и приятно поежился при мысли о ласковом огоньке.

Зоська направил лодку к островку, и, когда она носом коснулась берега, от нас в кусты шарахнулись какие-то тени.