Наполеон и женщины - Бретон Ги - Страница 15

На следующий день Бертье, начальник генштаба, вызвал к себе лейтенанта, который явился незамедлительно.

— Дорогой Фуре, — сказал он, — да Вы счастливчик, Вы скоро увидите Францию!

— Я?!

— Да, главнокомандующий, который очень доволен Вашей исполнительностью, посылает Вас отвезти важные депеши Директории. Вот приказ.

И обманутый муж в полном ошеломлении прочел:

"Гражданину Фуре, лейтенанту стрелков. Генштаб, Каир, 8-го фримэра VII года.

Приказывается гражданину Фуре, лейтенанту 22-го полка конных стрелков, отправиться первым же дилижансом в Розетту, оттуда — в Александрию, с тем чтобы отплыть на бриге с целью доставки во Францию прилагаемых депеш. Конверт на свое имя он вскроет, находясь уже в море, и прочтет изложенные в нем инструкции.

На путевые расходы и прочие издержки предоставляется три тысячи франков.

По распоряжению главнокомандующего

Бертье".

— Вы покинете Каир в течение часа, — добавил генерал, — карета и эскорт готовы.

— Я скажу жене, чтобы она собрала вещи поскорее, — ответил Фуре.

— Как, Ваша жена? — привскочил Бертье. — Даже и не думайте! Участие женщины в подобной миссии может вызвать скандал. А сверх того — вообразите только, что вас обоих может захватить английский крейсер! Каким опасностям подвергнется бедняжка… Опасностям разного рода; быть раненой… попасть в руки английских офицеров, которые месяцами не видят суши и соскучились по женскому телу… Будьте благоразумны, даже и не заговаривайте об этом. А мы тут позаботимся о гражданке Фуре…

Лейтенант, взволнованный неожиданным поворотом в своей судьбе, отправился укладывать вещи.

Жене он объяснил, гордо бия себя в грудь, что главнокомандующий наконец-то оценил его заслуги. Но, замечает герцогиня Абрантес, Полина, которая лучше мужа знала причины его назначения, «смеялась одним глазком, проливая слезы другим».

АНГЛИЧАНЕ ПРЕРЫВАЮТ ИДИЛЛИЮ БОНАПАРТА И ПОЛИНЫ ФУРЕ

«Англия помешала мне быть счастливым».

Лейтенант Фуре любил порядок. Раз и навсегда им было установлено, что каждое событие в жизни должно быть отмечено определенной церемонией, подчеркивающей его значительность и усиливающей восприятие окружающими успехов лейтенанта.

Но сейчас он был так стеснен недостатком времени, что не мог осуществить празднество, соответствующее торжественности отъезда с поручением самого главнокомандующего. Тогда он подумал, что званый обед придется заменить интимным «прощальным праздником» с женой, что не так уж плохо. Позвав Полину, он с прямотой солдата высказал ей свою идею и получил одобрение. Тогда муж подвел жену к постели, и они немедленно принялись осуществлять его проект.

Целый час, сообщает нам Леон Дюшан, «супруги наслаждались любовью, бешеной пляской сотрясая кровать».

«И ноги Полины, — в лирическом тоне добавляет он, — взвивались в воздух как флаги прощания с прошлым, с которым она собиралась порвать»'.

Когда лейтенант Фуре, покинув райские края сладострастия, вернулся на землю, он и не подозревал, что резвился с Полиной последний раз в жизни.

«Едва рассеялась пыль от копыт эскорта», сопровождавшего карету лейтенанта, из соседнего дома вышел Жюно и предстал перед Полиной.

Она еще находилась в том состоянии, в котором оставил ее лейтенант после «прощального сеанса» — в пеньюаре, растрепанная, задыхающаяся, рассказывал потом Жюно.

Адъютант щелкнул каблуками и отчеканил фразу, которую из предосторожности на этот раз Бонапарт велел ему во избежание недоразумений заучить наизусть:

«Гражданка, генерал просит Вас пожаловать к нему на обед, во дворец Эльфи-Бей сегодня вечером».

Полина, радостно взволнованная такой поспешностью, ответила:

— Приду!

Вечером, сидя по правую руку генерала, «она освещала своей яркой красотой празднество, устроенное в ее честь». С легкостью адатации, которая свойственна женщинам, бывшая каркассонская работница вошла в роль метрессы. За десертом ее уже можно было принять за хозяйку дома.

В полночь, стоя рядом с Бонапартом у дверей гостиной, она прощалась с гостями.

Когда все разошлись, главнокомандующий, который за обедом был нежным и веселым, увлек молодую женщину в спальню и под видом радушного приема проделал с ней то же самое, что Фуре проделывал недавно в виде прощания.

В то время как любовники, забыв обо всем, предавались наслаждению, лейтенант катил в Александрию. На первой остановке в Ом-Динар он вскрыл письмо, которое передал ему Бертье, и прочел приказ, уточняющий детали его миссии:

Корабль, на котором Вы отплываете, направится на Мальту. Вы вручите прилагаемые письма адмиралу Вильнёву и главнокомандующему Мальты.

Затем Вы отправитесь в Париж и пробудете 8 или 10 дней; после этого Вы постараетесь отплыть в Египет из какого-либо порта Неаполитанского королевства, конечный пункт — не Александрия, а Дамьет.

Вы постараетесь до отъезда увидеть одного из моих братьев, члена Законодательного собрания, — он вручит Вам все документы, опубликованные после мессидора. В выполнении вашей миссии — передачи Правительству писем и доставления ответов — я рассчитываю на Ваше усердие и умение справиться с непредвиденными затруднениями.

Подписано:

Бонапарт".

Этот текст, который приятно взволновал Фуре, ставит проблему перед историками: верил ли Бонапарт в возможность предписанного маршрута, когда англичане были хозяевами Средиземного моря и непрерывно патрулировали перед Александрией. Скорее всего не верил, что доказывается незначительностью передаваемой через Фуре информации: известие об оккупации Суэца генералом Боном, об экспедиции в Верхний Египет Десэ, о распоряжениях, касающихся порядка в армии, о сосредоточении турок в Сирии. Итак, чтобы удалить неудобного мужа, Бонапарт готов был пожертвовать военным кораблем и его экипажем.

Да, как пишет Марсель Дюпон, «великие люди не останавливаются перед тем, что смутило бы людей обыкновенных».

28 декабря Фуре взошел на борт сторожевого корабля «Стрелок» под командой капитана Лорана.

Тот не скрыл от лейтенанта серьезных трудностей, связанных с его миссией. «Перед нами находится английская эскадра из пяти кораблей; я не хотел бы показаться пессимистом, но думаю, что у нас всего лишь один шанс из четырех прорваться сквозь этот заслон. Я попробую сделать это ночью. „Стрелок“ — отличный парусник, и если мы выйдем с потушенными огнями, при благоприятном ветре и не напоремся на английское судно, то на рассвете мы будем уже в шестидесяти милях от берега. Тогда у нас будет какой-то шанс…»

В семь часов вечера «Стрелок» поднял якорь и покинул порт. Фуре, охваченный беспокойством, не пошел в свою каюту, а оставался всю ночь на мостике, рядом с капитаном. Двенадцать часов подряд он слушал завывания ветра и скрип мачт, и вглядывался в морскую даль, опасаясь, что вдруг на горизонте возникнет громада английского корабля.

На рассвете он спустился в кают-компанию, чтобы выпить стакан подогретого вина, и как раз в этот момент дозорный вскричал

— За нами парус!

Капитан Лоран взял подзорную трубу:

— Это английский корабль… Через пять часов он нас настигнет… Уничтожьте ваши депеши?

Но Фуре, надеясь на чудо, спрятал плотно свернутые бумаги на себе.

В полдень «Стрелок» был настигнут. Экипаж его убрал паруса и сбросил в море четыре пушки. В час дня два английских офицера с группой матросов поднялись на борт «Стрелка» для досмотра. Капитан Лоран, Фуре и остальные в два приема были перевезены на английское судно «Лев».

Когда выяснилось, что Фуре — глава секретной миссии Бонапарта, он, как пишет герцогиня д'Абрантес, «был обыскан до рубашки», и письма «к высоким адресатам» были обнаружены. Но английский капитан не обнаружил в них ничего, кроме общих мест, и даже вспомнил, что все сведения, содержащиеся в них, несколько недель назад были опубликованы Директорией в «Монитёр».