Когда не нужны слова - Бристол Ли - Страница 21

Майор несколько минут внимательно рассматривал рисунки и карту и, наконец, медленно покачал головой:

— С прошлого июня мы проделали большой путь. Через некоторое время все начинает казаться одинаковым.

Губы Мерсера дрогнули в довольной улыбке, все остальные тоже немного расслабились. Майор свернул карту, отдал Эшу рисунки и поднялся на ноги.

— Как по-вашему, Киттеридж, сколько времени мы потеряли? — спросил он.

— Думаю, около шести дней, сэр, — ответил Эш. Майор задумчиво кивнул.

Что-то в выражении его лица, должно быть, насторожило Мерсера.

— Неужели, сэр, вы больше поверите слову этого школьного учителя рисования, чем моему многолетнему опыту? — резко спросил он.

— И раньше случалось, что картографы ошибались. Не вы первый, — рассеянно сказал майор, с тревогой вглядываясь в горизонт. — К тому же вы ведь не прошлись пешком вдоль этого ручья до его истоков, не так ли?

— Конечно, нет, — задиристо сказал Свифт. — Иногда бывает достаточно логически поразмыслить…

— Когда возникает ситуация, подобная этой, — сказал майор, — я скорее поверю собственным глазам, чем положусь на логические размышления. Именно с этой целью мы взяли с собой художника.

— Художнику следует заниматься флорой и фауной. Он должен рисовать животных и растения для составления каталога, а не подвергать сомнению работу опытного картографа…

— Ну что ж, сэр, — спокойно сказал майор Боумен, — а моя задача — обеспечить безопасность экспедиции, чтобы рисунки не остались единственным напоминанием о нашем походе, поэтому мы немедленно выступаем. Мы вернемся вверх по течению ручья и начнем снова. До наступления темноты у нас еще есть около трех часов. — Заметив, что ошеломленные солдаты застыли на месте, он добавил более резким тоном: — Это не просьба, джентльмены! Райкер, Спеллинг, собирайте своих людей. Мы выступаем через полчаса.

Глава 8

Девушка сидела за большим письменным столом, склонив темноволосую голову над большой бухгалтерской книгой. Лоб ее был наморщен, кончик языка от усердия высунулся: она тщательно складывала колонки цифр. Контора занимала маленькую комнату, но благодаря царившему там безупречному порядку помещение казалось просторным. В северной стене было прорезано большое окно, закрытое прозрачной масляной бумагой — использовать для этой цели привозное стекло было бы слишком дорого, — и комната была залита светом.

Погруженная в свою работу, девушка была очаровательна. Ее кудрявые волосы, собранные в пучок и перевязанные розовой лентой, поблескивали на солнце. Кожа, тщательно охраняемая от солнца зонтиками, перчатками и широкополыми шляпками, была нежна, как свежие сливки. Платье из розового муслина с нежным рисунком было сшито в соответствии с последними модными журналами, полученными из Англии: короткие рукавчики-фонарики, завышенная талия, подчеркнутая розовым атласным пояском, и вышитый розовый платочек, прикрывающий плечи и шею. Она выглядела именно так, как положено выглядеть девушке из купеческого сословия, но была при этом исключительно хорошенькой.

— Мадди! — окликнул ее мужской голос откуда-то из глубины дома. — Петерсон привез светлое пиво. Сколько, ты сказала, нам потребуется его на этой неделе?

— Минутку, папа! — крикнула она в ответ и торопливо закончила складывать последнюю колонку цифр.

Она теперь без труда откликалась на имя «Мадди», как будто это было ее собственное имя. По правде говоря, оно действительно стало ее именем. С того момента, как она опустилась на колени возле кровати Маргарет Берне и взяла ее за руку, Глэдис Уислуэйт перестала существовать, и никому не приходило в голову воскрешать ее.

Маргарет прожила дольше, чем кто-либо, даже ее врач, мог предположить. С возвращением дочери у нее, казалось, появилась дюжина — нет, сотня! — причин продолжать жить. Даже физически угасая, она оставалась бодрой и целеустремленной до самого конца. Прошло менее года с тех пор, как она мирно умерла во сне, и никто не сомневался, что последний год жизни был для нее самым счастливым.

В течение первого года между Кэлдером Бернсом и девушкой, ставшей теперь его дочерью, иногда возникала неловкость. Временами он вспоминал, кто она на самом деле, она тоже вспоминала, но они не говорили об этом, и постепенно неловкость исчезла. Он без труда позволил этой милой девушке заполнить пустоту, возникшую в его жизни. Ему было нетрудно перенести всю любовь к дочери на это доброе, миловидное и такое отзывчивое существо. Маргарет поверила, что эта девушка — ее дочь, и Кэлдер в конце концов тоже поверил в это. Она стала неотъемлемой частью его жизни, и ему было бы невыносимо больно потерять свою дочь дважды. Поэтому он гнал от себя все, что в какой-то степени угрожало отнять ее у него.

А что касается Мадди, то даже она с течением времени начала забывать, что была когда-то кем-то другим. Эти люди стали ее родителями, их воспоминания — ее воспоминаниями, а этот дом — ее домом если не по рождению, то по праву любви, и она даже не думала о том, что у нее могла быть какая-то другая жизнь. Прошлое стерлось из ее памяти, как волна стирает следы на песке. Только ночами Мадди иногда просыпалась в ужасе, влажная от пота, и вскрикивала при воспоминании о грубых руках, жестоких глазах и грязных, заросших бородами лицах. Тогда приходил Кэлдер, успокаивал ее и сидел рядом, пока ночной кошмар не рассеивался. Он никогда не спрашивал, что ей приснилось и почему ей страшно, но Мадди казалось, что он обо всем догадывался. А когда наступало утро, они никогда об этом не упоминали. Ночные кошмары, как и все прочее, что связывало Мадди с ее прошлым, и дочь и отец умышленно игнорировали, делая вид, что ничего особенного не случилось.

Изменения в ней происходили постепенно, так что она едва замечала их. Со временем она стала говорить, одеваться и даже двигаться так, как это делали представители среднего класса, к которому она теперь принадлежала. Она часами читала Маргарет классическую литературу, английские газеты и модные журналы, и постепенно вкусы Маргарет стали ее вкусами.

Даже теперь Мадди продолжала читать эти журналы, живо интересуясь сплетнями и последними тенденциями в моде, и доставляла отцу огромное удовольствие, читая ему по вечерам газеты и обсуждая прочитанное.

Кроме интереса к текущим событиям в Англии и любви к хорошим книгам, она научилась у Маргарет кое-чему еще. Мадди давно догадывалась, что своим успехом «Кулаба» обязана предпринимательской жилке Маргарет: Кэлдер был не в ладах с цифрами и плохо разбирался в бизнесе. Зная, что после ее смерти мужу придется худо, Маргарет обучила дочь кое-каким практическим вещам. Таким, например, как ведение бухгалтерского учета, заказ продуктов у поставщиков, способы привлечения клиентов. Мадди научилась всему этому, а вдобавок приобрела одну еще более важную способность: она научилась заранее предчувствовать потребности рынка и, не страшась риска, удовлетворять их.

Всего двадцать лет назад Сидней был не более чем аванпостом в не тронутом цивилизацией глухом краю, населенном враждебно настроенными необузданными племенами. Однако, несмотря на негостеприимную обстановку, первопроходцы, мужественно преодолевая трудности, насаждали здесь цивилизацию, и, к их немалому удовлетворению, им удалось в конце концов создать здесь, в этом суровом краю, свою собственную маленькую Англию.

— Они хотят одного: чувствовать себя как дома, — с присущей ей проницательностью говорила Маргарет. — За то, что напоминает им родину — будь это затейливое кресло, Диелковый жилет или напиток, вкус которого они помнят с прежних времен, — они готовы заплатить любые деньги.

Естественно, Маргарет имела в виду тех, кого ей приходилось обслуживать: скучающих по дому солдат, моряков, торговцев и купцов, снабжавших их товарами. Но Мадди, восприняв эту теорию, расширила ее рамки. Мелкие и средние землевладельцы, выписывавшие архитекторов из Англии, чтобы построить в Сиднее точную копию своих лондонских особняков, получали баснословные доходы со своих плантаций и не задумываясь тратили деньги на расписные кареты и рулоны дорогостоящего шелка. Несомненно, они будут рады иметь нечто вроде элегантного клуба, где могли бы скоротать вечерок-другой в обществе людей своего круга.