Когда не нужны слова - Бристол Ли - Страница 35

Когда сэр Найджел уже собрался — с некоторым облегчением — уходить, Крысолов взял со стола свою чашку и неспеша отхлебнул чаю, показывая всем своим видом, что разговор еще не закончен. Сэр Найджел весьма неохотно вновь опустился в кресло.

— Я слышал, что вы собираетесь направить в горы экспедицию на поиски банды Корригана. — Сэр Найджел вздохнул с облегчением, потому что речь шла об организованном им мероприятии, которым он заслуженно гордился.

— Именно так. И нам удалось для выполнения этой миссии заручиться услугами одного из самых выдающихся исследователей в мире.

Казалось, Крысолова его слова позабавили.

— Как же, как же, Киттеридж, — пробормотал он. — Я о нем слышал. Пожалуй, я хотел бы встретиться с ним до его отъезда — так, из любопытства.

— Ну что ж, я уверен, это можно организовать. — Сэр Найджел так обрадовался безобидности этой проблемы, что у него даже потеплел голос. — Он каждый вечер бывает в «Кулабе», а поскольку я и сам собирался заглянуть туда сегодня, то был бы рад, если бы вы присоединились к нам. Лицо Крысолова снова стало холодным и замкнутым.

— Едва ли я смогу, сэр Найджел, — с нескрываемым презрением сказал он. — Я не посещаю и не одобряю такие рассадники порока, как ваша «Кулаба». Потворствовать порокам — признак слабости, а слабость я не могу допустить ни в себе, ни в моих сподвижниках.

Сэр Найджел почувствовал, что краснеет. Он не знал, как на это ответить.

— Да, — промямлил он наконец. — Да, конечно. Возможно, мне удастся организовать вашу встречу в более нейтральной обстановке. Скажем, к концу недели.

Хозяин поднялся на ноги и слегка поклонился.

— Я был бы крайне признателен вам. Благодарю за визит, сэр Найджел.

Разговор оборвался так же внезапно, как и начался. Сэр Найджел, неуклюже пробормотав что-то на прощание, поспешил удалиться. Он вышел на изнывающую от зноя улицу с чувством глубокого облегчения и, усевшись в экипаж, поспешно приказал везти себя прямо домой. Ему хотелось поскорее чего-нибудь выпить, чтобы прогнать неприятное ощущение, словно он прикоснулся к чему-то мерзкому.

Мадди вышла из экипажа на повороте дороги, строго приказав своему телохранителю из аборигенов не сопровождать ее, хотя он обычно никогда не отходил от нее дальше чем на двадцать шагов. Она осторожно поднялась по пологому склону на вершину утеса, откуда хорошо был виден океан. Внизу поблескивал в лучах солнца ее экипаж, а рядом, сложив руки на груди, стоял с непроницаемым выражением лица телохранитель, наблюдавший за каждым ее шагом. Он был недалеко: стоило крикнуть — услышит. Мадди оказалась наедине с рокотом прибоя и шелестом ветра. Впервые почти за две недели она чувствовала себя в безопасности.

Все дела, назначенные на четверг, она закончила почти час назад, но почувствовала, что не в состоянии возвратиться в «Кулабу». Последние семь лет — самые важные семь лет ее жизни — «Кулаба» давала ей чувство защищенности и уверенности. Однако за последние две недели она стала местом, где Мадди испытывала страх и угрозу; она уже не хранила ее тайну, а грозилась разоблачить ее. Проходя, как обычно, по знакомым залам клуба, она все время испытывала напряженное ожидание, так что сегодня, не выдержав, вынуждена была сбежать сюда.

Теплый бриз легко раздувал ее пышные юбки и поигрывал нарядными оборочками зонтика. Капризный ветерок то и дело менял направление, хлопал лентами ее шляпки и оставлял на губах привкус соли. Далеко внизу рокотал, словно отдаленный гром, прибой и расстилалась синева гавани. Покачивались на волнах рыбацкие лодки, торговые и пассажирские суда, а Сидней с такого расстояния казался маленьким, аккуратным и спокойным, словно игрушечный.

Ей вспомнилось, как она впервые усидела этот маленький городок на берегу гавани, когда стояла на палубе судна, прибывшего из ада; она вспомнила стоны каторжников и зловоние, доносившееся из порта. Каким великолепным, каким многообещающим он тогда ей показался и каким абсолютно недостижимым. С тех пор все изменилось, но сегодня она была такой же растерянной и испуганной, как и семь лет назад.

В течение двух последних недель Эштон Киттеридж ежедневно приходил в «Кулабу» — иногда с друзьями, иногда один. Он всегда приезжал рано, но иногда, когда у него были назначены другие встречи, задерживался совсем ненадолго. В остальные вечера он оставался до закрытия. Он никогда не мешал ей, не заговаривал с ней и не смущал ее, был самым вежливым и благовоспитанным из джентльменов. Он просто наблюдал за ней. Куда бы она ни пошла, она чувствовала на себе взгляд его глаз, словно подернутых дымкой.

Она вздрогнула, несмотря на жару, и позволила ветру отклонить назад зонтик, так что солнечные лучи упали ей на лицо. Вкус свежего ветра и тепло солнечных лучей напомнили ей, что она свободна, а тогда, семь лет назад, она думала, что свобода для нее недостижима. Но какие бы мрачные мысли ее ни посещали, каким бы неопределенным ни было ее будущее, она могла вволю вдохнуть свежего воздуха, подставить лицо солнцу и подумать: «Это по крайней мере принадлежит мне. И не будет больше темных углов и убогих каморок, пока я могу дышать». Но все дело в том, что она больше не чувствовала себя свободной: ее преследовало прошлое, где было множество тесных запертых комнат, из которых она не могла найти выхода, как ни старалась.

Почему он приходит каждый вечер? Почему так пристально смотрит на нее? Что ему от нее надо? Возможно ли, что после стольких лет он все-таки вспомнил ее? В таком случае почему он не заговаривает об этом? Что он против нее замышляет? И сколько времени придется ей терпеть эти мучения и оставаться в неведении, пока он не нанесет удар?

Хотя разум подсказывал Мадди, что его следует по возможности избегать, какой-то более мощный инстинкт упорно заставлял ее исподтишка наблюдать, чтобы узнать как можно больше о нем — человеке, державшем в руках ее судьбу. Когда по прошествии стольких лет она услышала его имя, то испугалась, а когда увидела его лицо, ее сердце учащенно забилось, причем не только от испуга, но и от непонятного предвкушения. Она думала о нем день и ночь, просыпалась и засыпала с мыслью о нем, он снился ей по ночам. Какая-то неведомая сила тянула ее к нему, хотя она чувствовала опасность, исходившую от него. Эштон Киттеридж держал в своих руках ее жизнь, и она не могла вырваться из его рук, да и не хотела, как ей вскоре стало понятно.

Она часто слышала его имя: Эштон Киттеридж был знаменитым исследователем, и его приезд в Сидней произвел настоящую сенсацию. Джентльмены, часто бывавшие в «Кулабе», были страшными сплетниками. В этом искусстве они перещеголяли своих жен, и по обрывкам разговоров, которые ей удавалось подслушать, она узнавала о прошлых подвигах Эштона и его планах на будущее, о том, чья дочь пользовалась за последнее время его вниманием, какая из честолюбивых матрон надеялась «заарканить» его и на что еще могут решиться хозяйки местных салонов, чтобы заполучить к себе этого нового и весьма желанного гостя. Однако она узнала также, что Эштон держался отчужденно и равнодушно и, будучи вежлив со всеми, остерегался отдавать кому-нибудь предпочтение. Разумеется, это до крайности будоражило воображение романтически настроенных молодых леди. Но Мадди, иногда исподтишка наблюдая за Эштоном, когда тот играл в карты, видела у него совсем иное выражение лица. В компании других мужчин, когда ему не нужно было притворяться, выражение его лица становилось непреклонным, а взгляд — жестким. Он весь подбирался, настораживался, движения его тонких пальцев художника становились быстрыми и точными.

И тогда она понимала, что многого о нем не знает и не знала никогда. С тех пор как он однажды неуклюже сунул ей в руки сделанный угольным карандашом набросок, он побывал в таких местах и занимался такими вещами, что ей и не снилось, и в нем, как и в ней, произошли немалые изменения. Он стал человеком властным, решительным и может, если пожелает, причинить ей немалый вред.