Седьмой Легион - Баженов Руслан "[RA]Adolf" - Страница 7

— Тупость, тупость и еще раз тупость-вот, что самое страшное, — сплевывая на пол, тихо говорил сержант. — Тупость погубила старый мир, и она же погубит и нас.

— Не понимаю, — пожал плечами Шано. — Глупый человек, он же если даже и какую ошибку сделает, так ведь не со зла, а по незнанию. И старый мир погиб по совсем другим причинам.

— Я не про отдельных людей говорю, — пояснил сержант. — Тупость-это что-то вроде заболевания какого. Даже очень начитанный и аналитически мыслящий человек частенько бывает болен этой болезнью. Это бывает от хорошей и сытой жизни или, напротив, от пребывания в слишком тяжелых условиях. То есть, когда мысли человека замыкаются на том, как бы побольше нахапать, попробовать чего-нибудь эдакого, особенного. Работать не надо и как-то не тянет, и работа для таких становится развлечением. Пробудить их может только угроза лишения всех тех материальных благ, которыми они владеют. В случае крайней нужды, когда работа только способ выживания, она становится ненавистной. Единственное желание: все те же материальные блага и поиск дешевых удовольствий.

Кейл осторожно поправил повязку на шее и, свесив голову с верхней койки, посмотрел на сержанта. Тот дышал часто и неглубоко: берег сломанное ребро. Кейл вкрадчиво спросил:

— Так получается сержант, что лучше всего золотая серединка?

— Нет, что ты, — рассмеялся сержант и поморщился от боли в груди.

— Нет, — повторил он. — Я не хочу говорить, что лучше, просто в некотором равновесии между богатством и нуждой рождается больше выдающихся представителей человечества.

— А может быть их рождается больше там потому, что и сама эта прослойка больше по размерам, чем другие две.

— Она была больше… В некоторые времена… А теперь, я думаю, она изрядно потончала. Не так ли?

— Бедность, — сказал Кейл, — вот главный двигатель прогресса. В конце концов, посмотрите, кем мы были после бегства Избранных. Мы были все бедны и, как крысы, шныряли на радиоактивных свалках. Прошло двести лет — и посмотрите на нас!

— Да уж, — издеваясь, протянул сержант, — посмотрите на нас, — и выразительным жестом обвел все вокруг.

Кейл побледнел от бешенства и сузившимися зрачками посмотрел в глаза сержанту. Тот сидел спокойно, лишь слегка напряглись мышцы на бритом затылке. Кейл срывающимся голосом начал:

— Если бы не война…

— А что-если бы не война? — перебил сержант. — Ты деревенский парень, Кейл, ты жизни не видел. Все бедны… все равны… — передразнил он. — В городах, некоторые совсем неплохо устроились, неплохо подгребли под себя. И если бы не война, снова бы кто-то жрал в три глотки и толпу подхалимов кормил, а кто-то подыхал бы, как собака под забором, и дочь его шла бы продаваться за миску супа. Почему-то во время прошлогоднего нашего отступа, в Европу вместо раненых поехали неплохо откормленные и неплохо одетые… гос-по-да, — он выплюнул это слово. Ноздри у него раздувались и глаза смотрели твердо и жестко.

— Ну, ну разошлись, — торопливо вмешался Шано. Вам еще подраться не хватало. Много сволочи развелось в последнее время, никто не спорит, но все будет в порядке, верьте мне, — он улыбнулся широко и открыто. — Мы-то, легионеры, пока живы.

— Да… Пока мы живы… — эхом отозвался сержант.

Седьмой Легион отступал. Восьмая дивизия была охвачена танковыми клиньями Избранных, за ними наступала пехота. Бомбардировщики утюжили окруженные войска, редкие самолеты Седьмого Легиона сбрасывали легионерам продовольствие и боеприпасы. После неудачной попытки прорвать окружение, Восьмая дивизия отошла в развалины старого комплекса Избранных и закрепилась там. Через две недели кровопролитных боев она была уничтожена полностью. Только двести одиннадцать тяжелораненых легионеров из семи тысяч были взяты в плен. Обстановка на Восточном фронте резко осложнилась. Седьмая дивизия, выдохшаяся в наступлении, отходила с боями и вскоре оказалось прижатой к побережью, где ее остатки погрузили на морские транспорты и вывезли в тыл. Огромный участок фронта оказался обнаженным. В него хлынули Избранные. Командование лихорадочно бросало им навстречу наспех сколоченные заградительные отряды, плохо вооруженные и неподготовленные. Отряды в двести-триста легионеров вставали на пути танковых колонн и гибли в неравном бою.

На территории, захваченной Избранными, остались десятки тысяч мирных жителей, которые не смогли вовремя эвакуироваться. Впервые Избранные не проводили политику тотального геноцида. Всех оставшихся зарегистрировали и разрешили жить в своих домах.

Радиоволны разнесли эту новость по всему континенту. Многие сломались. Жители, измученные войной, стали ждать прихода Избранных как избавления. Больше не будет бессонных ночей в ожидании авианалета! Больше никто не заберет сына в армию, и не пришлют похоронку со словами соболезнования! Больше не придется отдавать последние крохи голодной армии! И некому было сказать «НЕТ!»-все, кто могли это сделать, сражались в рядах Седьмого Легиона и гибли, как всегда, первыми. Состоятельные горожане, отсиживавшие все дни войны в уютных квартирках, готовились произносить верноподданические речи перед новым правительством. Наиболее активные из них пытались сорвать эвакуацию военных заводов и государственных учереждений. Народ отвернулся от Седьмого Легиона и покорно шел менять хозяев.

Это было началом конца.

Комплекс атаковали уже вторые сутки. Ракеты системы ПВО закончились, и теперь бомбардировщики безнаказанно кружились над комплексом. Стены содрогались от взрывов авиабомб, и временами с потолка с шумом обрушивались куски бетона, за ними на пол тонкой струйкой стекал песок. Нижний уровень заливало водой (разбило водопровод), пока не догадались открыть люки шахт. Водопады воды, бешено крутя обломки мебели и мусор, обрушились внутрь, уходя на многие сотни метров под землю. Штурмовики изредка выходили на поверхность и бросались в контратаки, но без поддержки тяжелой техники они успеха не имели. Кейл, Шано и сержант Лидан находились в резерве, прикрывая артиллерийские гнезда, и томились от бездействия и неизвестности.

— Да… — протянул Шано, — а ведь мы когда-то сами тут немало ребят потеряли.

— Когда-то? — переспросил сержант. — Четыре недели назад, друг мой, всего лишь четыре недели.

— Да ну? — удивился Шано. — А ведь кажется, будто прошло целых двадцать девять дней, — и засмеялся первым, сильно запрокидывая назад голову.

— Нашли развлечение — дни считать, — проворчал Кейл.

Автоматическая пушка, стоящая сбоку в стальном кожухе, задергалась, выплевывая очередную порцию снарядов по наступавшей тяжелой пехоте. Гильзы, звеня, падали внутрь кожуха и через подаватель выбрасывались наружу. Одна из гильз, еще горячая, подкатилась к Кейлу, он поднял ее и обхватил ладонями.

— Холодно здесь, — пожаловался он.

— Ничего, это не страшно, — веселился Шано. — Сейчас похоронную команду вызовем, запихнем тебя в печь-отогреешься.

Кейл кинул в Шано гильзой, тот отбил ее стволом винтовки и продолжал:

— А не хочешь в печь, так можно…

— Помолчи, пожалуйста, — перебил сержант. Потом посмотрел на Кейла пристальным взглядом как бы раздумывая. Вздохнул и начал:

— Если со мной что-нибудь случится…

— Ну вот начинается, — погрустнел Шано. Потом плачущим голосом, передразнивая сержанта, продолжил:

— … похороните меня на высоком холме и… — тут он натурально всхлипнул, — … напишите моей маме, что сын ее погиб… не могу больше, — и, рыдая, уткнулся в плечо сержанта.

Лидан улыбнулся и легонько стукнул Шано по голове:

— Я же серьезно, дурак…

— … погиб… серьезно… как дурак… — продолжал он всхлипывать.

— Ну все! Пошел ты к чертовой матери. Тут люди гибнут, а ему все хаханьки!

— Так люди всегда гибнут, — ответил Шано, поднимая покрасневшее от смеха лицо. — Лучше уж это сделать весело.

— Лучше уж вообще этого не делать, — вмешался Кейл.