Шкатулка хитросплетений - Брукс Терри - Страница 11

— Я возьму себе во владение волшебные туманы, откуда меня изгнали, и буду повелевать теми, кто был свободен, пока я томился в заточении. Я сделаю их своими рабами, пока мне это не надоест, а потом запру в такой темноте, что они будут безостановочно вопить, чтобы смерть их освободила.

Хоррис Кью с трудом проглотил вставший в горле комок и даже забыл попятиться. Сидевший у него на плече Больши так стиснул когти, что Хоррису стало нестерпимо больно.

— Тебе, — тихо прошипел Бурьян, — я отдам Заземелье. Целиком, полностью, страну и ее людей — и делай с ними что хочешь.

Заполнившая пещеру тишина стала бездонной. Хоррис вдруг обнаружил, что потерял способность думать. Заземелье! Что он будет делать с Заземельем? Он попытался заговорить — и не смог. Он словно пересох весь, от кончика носа до мизинца на ноге, и вся его жизнь мага превратилась в смутное воспоминание, казавшееся таким же летучим, как дым.

— Вы Хотите отдать нам Заземелье? — вдруг проскрипел Больши, словно не расслышал.

Бурьян грубо и пугающе расхохотался:

— Этого в вашем изгнании не мог бы дать вам даже Скэт Минду, а? Но, чтобы заслужить такой дар, вы должны делать то, что я вам велю. Выполнять все в точности. Поняли?

Хоррис Кью кивнул. Больши тоже.

— Скажите! — резко зашипел Бурьян.

— Да! — выдохнули оба, ощущая, как на шее сжимаются невидимые пальцы. Пальцы сомкнулись и не» двигались немыслимо длинную минуту, а потом разжались. Хоррис и Больши задыхались и жадно глотали воздух во вновь воцарившейся тишине.

Бурьян снова отступил. Его вонь была настолько сильной, что на мгновение им показалось, будто в пещере больше не осталось воздуха. Хоррис Кью упал в почти полной тьме пещеры на колени. Его мутило, и он так боялся чудовища, что единственной мыслью его было повиноваться и делать все, что от него потребуют, лишь бы только ему не стало еще хуже. У Больши дыбом встал его белый хохолок. Он закрыл свои блестящие птичьи глазки и весь затрясся.

— Нам могут угрожать враги, — прошептал Бурьян, и голос его напомнил царапанье грубого наждака по дереву. — Чтобы можно было действовать, надо убрать их с нашего пути. Вы мне в этом поможете.

Хоррис молча кивнул. Говорить он не решался, опасаясь, что ляпнет что-нибудь не то, и ужасно жалел, что не научился раньше держать свой чародейский язык за зубами.

— Ты напишешь три письма, Хоррис Кью, — прошипело чудовище. — Напишешь прямо сейчас. — Скрывавший его сумрак шевельнулся, и глаза его (кажется) нашли Больши. — А когда он закончит, ты их доставишь.

На замок Чистейшего Серебра опустилась ночь. Солнце скрылось за горизонтом, окрасив небо в густо-красные и лиловые тона, которые сначала зажгли облака на западе, а потом и саму землю. Тени удлинились и стали еще темнее, отразившись от полированной поверхности замка и от окружавшей его воды, и, наконец, растворились в сумерках, освещенных всеми восемью лунами, которые были в той редкой фазе, когда появлялись в ночном небе одновременно.

Взяв Ивицу под руку, Бен Холидей поднялся по лестнице в спальню, время от времени улыбаясь своим мыслям. Он все еще был под влиянием новости относительно ребенка. Дитя! Казалось, он никогда не устанет повторять эти слова. При этом у него начинала кружиться голова, и он чувствовал себя чудесно и одновременно ужасно глупо. Сейчас уже все в замке знали о ребенке. Даже Абернети, который обычно не давал воли своим чувствам, узнав прекрасную новость, крепко обнял Ивицу. Советник Тьюс немедленно начал строить планы воспитания и образования ребенка на ближайшие двадцать лет. Казалось, никто не удивился тому, что будет дитя, — словно в рождении ребенка, здесь и сейчас, нет ничего странного.

Бен помотал головой. Это будет мальчик или девочка? А может, двое? Знает ли Ивица? Следует ли ему спросить у нее? Он жалел, что не знает, что делать кроме как повторять еще и еще раз, как он счастлив.

Они поднялись до площадки, выходившей на крепостной вал, и Ивица увлекла его под звездное небо. Они прошли к зубчатой стене и стали смотреть через озеро на темную землю. Они, взявшись за руки, молча стояли в тишине, касаясь плечом друг друга.

— Мне надо на время уйти, — тихо сказала Ивица. Это было настолько неожиданно, что на минуту Бену показалось, что он ее плохо расслышал. Она не смотрела на него, но ее пальцы предупреждающе сжали ему руку. — Дай мне закончить, ничего пока не говори. Я должна сказать о ребенке матери. Она должна знать, чтобы танцевать для меня. Помнишь, я рассказывала тебе, как нашу совместную жизнь предсказало переплетение цветов, служивших постелью при моем зачатии? Это было той ночью, когда я впервые увидела тебя в Иррилине. Я сразу же поняла, что для меня больше никто никогда не будет существовать. Это предсказание произошло благодаря танцу моей матери. — Теперь она посмотрела на Бена, и ее глаза стали громадными и бездонными. — Потомки эльфов видят в настоящем часть будущего, читают в том, что есть, то, что будет. Таким даром обладает каждый из нас, Бен, а для моей матери будущее часто является в ее танце. Так было и когда я видела ее во время поисков черного единорога. И теперь тоже так будет.

Казалось, она закончила свое объяснение.

— Ее танец расскажет нам что-то о будущем ребенка? — удивленно спросил Бен.

Ивица медленно кивнула, не спуская с него глаз. Ее безупречные черты в звездном свете казались мраморными.

— Не нам, Бен. Мне. Она расскажет только мне. Она будет танцевать только для меня, а не для чужака. Пожалуйста, не сердись, но я должна идти одна. Не сердись!

Он неловко улыбнулся:

— Но я могу пройти с тобой почти весь путь. По крайней мере до старых сосен. Она покачала головой:

— Нет. Пойми, пожалуйста. Это должен быть мой крест, а не твой. Это путешествие не только в Озерный край, но и в меня саму, и принадлежит оно мне одной. Я совершу его как мать твоего ребенка и как дитя потомков эльфов. В нашей жизни будут и другие путешествия, принадлежащие нам обоим, путешествия, в которых ты сможешь участвовать. Но это принадлежит только мне. — Она увидела в его взгляде сомнение и помедлила. — Я знаю, что это нелегко понять. Это имеет отношение к тому, что я пыталась тебе сказать раньше. В Заземелье детей вынашивают и рожают совсем не так, как в твоем мире. Существуют различия, которые связаны с магией, питающей нашу землю, дающей жизнь всем нам, но в особенности потомкам эльфов. Мы связаны с Заземельем как люди, которые всю свою жизнь заботились о нем и врачевали его. Это — наше наследие и наши узы.

Бен кивнул, чувствуя, что внутри у него что-то оборвалось.

— Не понимаю, почему мне нельзя пойти с тобой, Ивица!

Он увидел, как у нее перехватило горло. В глазах ее стояли слезы.

— Знаю. Я пыталась найти возможность рассказать тебе все, объяснить. Но, наверное, мне просто придется попросить тебя мне поверить.

— Я тебе верю. Всегда. Но понять мне трудно. И дело было не только в этом. Он встревожился. Он боялся расставаться с ней со времени их возвращения на Землю за Абернети и пропавшим медальоном, когда она чуть не умерла. Он заново пережил все кошмары смерти Энни и их неродившегося ребенка и гибели части его души, которая принадлежала им; Во время расставания с Ивицей, каким бы необходимым и коротким оно ни было, этот страх снова возвращался. И этот раз не был исключением. Скорее, это чувство еще усилилось из-за того, что ему так трудно было понять причины их расставания.

— Когда тебе надо уходить? — спросил он, все еще не примирившись с этой мыслью. Казалось, вся его радость куда-то улетучилась.

— Завтра, — ответила она. — На рассвете. Его отчаяние удвоилось.

— Ну по крайней мере возьми с собой Сапожка. Возьми кого-нибудь для сопровождения!

— Бен. — Она взяла его за обе руки и придвинулась так близко, что он увидел в ее глазах свое отражение. — Со мной никто не пойдет. Я пойду одна. Тебе не надо тревожиться. Я буду в безопасности. За мной не надо присматривать. Ты это знаешь. В Заземелье у потомков эльфов есть свои методы защиты. Я буду на родине моего народа.