Обменные курсы - Брэдбери Малькольм Стэнли - Страница 4

Солнце сияет, здания белые, воздух полон предвкушением неведомого. Некоторые скажут, что мир, в котором мы живем, нивелируется, всё превращается во что-то другое, различия стираются, уступая место универсальному сходству. Сейчас это выглядит одновременно и справедливым, и нет. Аэропорты, разумеется, всюду аэропорты, функционирующие одинаково, со множеством абстрактных узнаваемых деталей. Однако за подобным сходством всегда скрываются мелкие отличия, создающие атмосферу конкретного места. Воздух здесь отчетливо пронизан голубизной, трава – густая и жесткая, словно предназначенная для уборки; и впрямь, между посадочными полосами ползет старенький трактор. Там и сям надписи, разом говорящие и непонятные; на крыше машины, за которой едет самолет, написано «ХИН МІ», на серой цистерне, выруливающей из закамуфлированного строения, по трафарету нанесено «БИНЬЗИНІ». Пустые синие автобусы, стоящие рядком у здания аэровокзала – видимо, чтобы забрать пассажиров с самолета и доставить их в новую жизнь, – старые, толстощекие, с лесенками сзади, выполненные в непривычно затейливом литературном стиле. Люди на крыше низкорослые и коренастые. За травой, бетоном и деревьями, высаженными по периметру аэродрома, торчит золотая луковица церкви. Дальше, на фоне садящегося солнца, летит большая белокрылая птица, кажется, журавль. Впрочем, через грязные стеклянные миски иллюминаторов видно плохо, так что, возможно, это обман зрения. А где-то не очень далеко за церковной маковкой должен быть город, над которым только что пролетал самолет. Он лежит посреди широкой зеленой долины, не очень густонаселенной и обрамленной со всех сторон зубьями гор. По всей Европе лето было сырое и дождливое – необычная погода, ставшая в последнее время самой обычной. Долина, частью возделанная, частью лесистая, частью голая, промокла насквозь; по ней, поблескивая, петляет одна из водных артерий Европы, несущая свои воды то ли наверх в Балтийское или Северное море, то ли вниз в Средиземное, а то и дальше к Босфору; одна из великих рек, памятных старшему поколению по газетным схемам наступлений и отступлений, путчей и контрпутчей времен Второй мировой. Сейчас она вышла из берегов, затопила долину, леса, лоскутки зеленых и бурых полей, хутора с темными крышами, над которыми вьется дымок, и даже окрестности самого города, где она взята в каменные берега и где, по мере того как самолет снижается, можно различить движущихся человечков.

Город умеренно велик. С воздуха различаются большое кирпичное здание ТЭЦ и металлические трубы, из которых в голубое небо валит оранжевый дым; явно промышленный район, где вдоль прямых магистралей рядами выстроились заводские корпуса и безликие многоэтажки, высокие городские дома европейского типа с прямоугольными окнами. На улицах, обсаженных деревьями, – редкие, быстро несущиеся автомобили и розовые трамваи на блестящих металлических рельсах. Потом собор, то ли недостроенный, то ли частично разрушенный, дальше река делает петлю, мелькают мосты, и на скале среди высоких деревьев стоит зубчатый замок из старых сказок, окруженный кривыми улочками с ярко покрашенными домами. Затем рынок – пестрые палатки вокруг центрального строения с башенкой, большая площадь, окруженная основательными каменными зданиями – видимо, правительственными, мощеная и до того чистая, что сверкает под солнцем; снова дома, снова заводы, снова зеленая полузатопленная сельская местность, занятая преимущественно огородами под полиэтиленовой пленкой, церковь с золотой маковкой, посадочные огни, аэродром.

Самолет подъезжает к аэровокзалу и начинает поворачиваться. На бетонной площадке внизу военные смотрят на большой «Ил»; внутри пассажиры, пристегнутые к креслам с высокой спинкой, таращатся через миски иллюминаторов на военных, на размахивающую руками толпу, на багажные грузовички и цистерны с топливом, подъезжающие ближе, на другие самолеты возле ангара, на синие автобусы рядом с дверью под табличкой «ИНВАТ», на деревья по периметру летного поля, на птицу – то ли журавля, то ли нет – в небе. Красное солнце светит в иллюминаторы, в салоне по-домашнему пахнет клецками. На передней переборке горят зеленые надписи: «ЛУПІ ЛУПІ» и «НОКІ РОКІ». Из динамика льется какой-то военный марш, пассажиры сидят очень тихо. Три комфлуговские стюардессы поднялись со своих мест и встали в передней части самолета, возле кухни. Их создал какой-то международный модельер: крепкие телеса обтягивает ярко-зеленая форма, на головах жесткие шапочки вроде жокейских касок. Мир снаружи застыл, полный неведомых обещаний. Люди на крыше, которые машут, машут, машут, и военные с «Калашниковыми» пока еще не реальны. Надписи на зданиях – загадочные иероглифы, предназначенные для других; ты фиксируешь их взглядом, но понимаешь только частично. Жизнь идет, но ты к ней пока не принадлежишь; люди и дома, обычаи и привычки выглядят осмысленными, но смысл их пока не ясен. Это некая реальность, причем даже историческая, та, которую Карл Маркс обещал как «диктат истины», однако она совершенно нереальна.

Есть предварительное описание. «Аэропорт расположен на открытой местности на расстоянии 8 км (5 миль) к востоку от города, – сообщают «Краткие советы британским бизнесменам» в кармане у доктора Петворта, гостя по культурному обмену, который сидит у прохода и пытается разглядывать жизнь за двумя пассажирами в коричневых костюмах. – Можно доехать автобусом до центрального здания «Комфлуга» на Водйи-муту, 217 (регистрация пассажиров не производится). Билеты следует приобретать заранее в государственных табачных киосках под вывеской «Литті», так как вагон следует без кондуктора».

Банки, правительственные учреждения и государственные торговые организации закрыты по субботам и воскресеньям. Следует ездить только на государственных оранжевых такси. Напряжение 110 вольт. Здесь было много битв и сражений. После героического освобождения в 1944 году построено более 2 млн. квартир; жилплощадь на человека приближается к 10 кв.м. Замок, безусловно, заслуживает посещения. Влоски из страны вывозить запрещено. Беспечная детвора играет в солнечных парках, пенсионеры наслаждаются заслуженным отдыхом, влюбленные мечтают о будущем. Искусство стоит на реалистической основе, народно-патриотические писатели и художники сумели избежать декадентских влияний. Регулярно исполняются народные танцы в фольклорных костюмах. Многочисленные мемориальные доски павшим в национально-освободительной борьбе увековечивают память о героических временах. Лотки, на которых продают цветы, оживляют улицы. Профсоюзы руководят социалистическим соревнованием и обеспечили успех движению рационализаторов. Работы художника-экспрессиониста Льва Прика, выставленные в Народной галерее государственного искусства (Гальеррі Пролыйяниіі), показывают, что страна не осталась в стороне от величайших достижений мировой мысли. Парк особенно хорош в мае, когда цветут магнолии. Маловразумительный отрывок из летописи киевского монаха Нострумия позволяет предположить, что первоначальное население страны составили выходцы с Босфора, однако это многими оспаривается.

У регулировщика, который размахивает сигнальными флажками, чтобы остановить самолет в требуемом месте, под шлемофоном плоское татарское лицо. Большая птица по-прежнему летит на горизонте, на крыше аэровокзала люди по-прежнему машут, машут, машут. Льва Прика нигде не видно. Военный марш смолкает, стюардесса говорит в микрофон: «Рести стули, поки фитыгрыфики». Пассажиры, сидевшие совершенно неподвижно, начинают легонько ерзать. На бетонной площадке татарин размахивает сигнальными флажками, потом финальным жестом складывает их на груди. Самолет, последний раз взревев моторами, замирает. Внутри всё тихо, снаружи – движение: военные берут самолет в кольцо, синие автобусы очень медленно трогаются от двери под табличкой «ИН-ВАТ», выезжает трап. Переднюю часть салона заливает алый свет – это стюардесса открыла дверь.

Отстегнувшись, доктор Петворт, гость по культурному обмену, привстает и тянется к багажной сетке за ручной кладью, глядя в проход, который выведет его в новый город.