3 ошибки наших родителей. Конфликты и комплексы - - Страница 52

52

Конечно, помочь Тамаре было непросто. Отношения с матерью оставили на ее психике неизгладимый отпечаток, а прожитые годы были так бездарно ею потрачены, что рассчитывать на чудо преображения поначалу не приходилось. Самое большее, чего мы смогли добиться, так это излечения ее депрессии. Кроме того, я рекомендовал Тамаре максимально сильно изменить свою жизнь, изменить ее так, чтобы она совсем не напоминала ей ту жизнь, которую она вела со своей матерью. Тамара поняла и приняла мои предложения, ей удалось разменять жилплощадь и выехать из коммуналки, где она жила с матерью, в однокомнатную квартиру.

Спустя какое-то время Тамара устроилась нянечкой в детский сад и была очень довольна своей новой работой — возможностью общаться с детьми и чувствовать себя полезной. Постепенно она стала освобождаться от своей психологической зависимости от матери и навязанного ею образа жизни. У Тамары появились новые знакомые, новые отношения, и постепенно она преобразилась. Хотя, конечно, упущенные годы были потеряны безвозвратно.

Вся эта история и до сих пор кажется мне почти невозможной. Трудно себе даже представить, чтобы родители имели такое влияние на своих детей и могли таким образом его употребить. Но оказывается, что иногда личные проблемы родителей способны так чудовищно изуродовать жизнь их детей. И когда думаешь об этом, то понимаешь, что, несмотря на все оговорки, детям волей-неволей приходится отвечать за грехи своих родителей. Да, история Тамары — история особенная, такое случается не часто. Однако она как нельзя лучше свидетельствует о том, какую неограниченную власть может подчас иметь мать над своей дочерью.

Чувство неполноценности и его следствия идентифицируются с ощущением женственности, которое компенсаторно выключает защиту в психической надстройке, чтобы удержаться в мужской роли, и смысл невроза часто скрыт в двух основных мыслях-антагонистах: я женщина (или как женщина), а хочу быть мужчиной.

Альфред Адлер Неудовлетворенность: пути выхода

Подведем итоги второй части книги. Сейчас мы попытались рассмотреть проблему отношений родителей и детей в ракурсе иерархического инстинкта — этой второй составляющей нашего общего, в сущности, единого инстинкта самосохранения. И если чувство беззащитности, столь характерное для современного человека, свидетельствует о страдании инстинкта личного выживания, то чувство неудовлетворенности — собой, жизнью, тем, что мы делаем, — возникло здесь, в структуре нашего иерархического инстинкта.

Наши родители, как это ни покажется странным, конкурировали с нами за некую власть, за некий виртуальный «верх». По всей видимости, они играли с нами в ту же игру, в которую когда-то с ними играли их родители (наши бабушки и дедушки). Из поколения в поколение, таким образом, передается это болезненное стремление к подавлению своих детей, а дети тем временем ищут возможность восстановить «статус-кво» и делают это, к сожалению, за счет подавления собственных детей.

Итог этой патологической страсти родителей к доминированию над своими детьми, как мне представляется, может быть сформулирован таким образом. В процессе формирования нашей личности мы столкнулись с непреодолимыми препятствиями, которые травмировали наш иерархический инстинкт. Мы стали, во-первых, испытывать чувство хронической неудовлетворенности собой и своей жизнью; во-вторых, заразились болезненной страстью к борьбе и противостоянию в отношениях с другими людьми; в-третьих, мы сформировали в себе виртуальные образы наших родителей, в бесплодной дискуссии с которыми мы теперь и находимся.

Чувство хронической неудовлетворенности

Чувство неудовлетворенности собой, жизнью и тем, что ты делаешь, знакомо каждому человеку. Иногда закрадывается мысль, что не испытывать этих чувств — значит быть самодовольным глупцом, непроходимым тупицей. Как вообще можно удовлетворяться тем, что ты делаешь? Недаром же блистательному Сальвадору Дали принадлежит острый афоризм: «Не бойтесь стремиться к совершенству, вы его все равно не достигнете». Впрочем, тут закономерно встает вопрос: если достичь совершенства невозможно, то не является ли стремление к нему какой-то невротической причудой? Действительно, если чего-то не может быть, потому что не может быть никогда, разве не глупо пытаться получить это? Желание найти философский камень, конечно, похвально, но не безумие ли потратить на это жизнь?

Да, наши родители задали нам поистине сфинксову задачку. Они сначала заставили нас чувствовать собственную несостоятельность, а по том поманили неким идеалом, которым, как им казалось, мы должны были быть. Нам же грезилось, что попади мы в этот идеал, в это придуманное для нас прокрустово ложе, и мы будем любимыми. Последнее же значило для нас, как мы теперь знаем, не просто чувство защищенности; ощущать себя любимыми значило для нас — быть первыми. Ведь мы всегда делили любовь родителей с кем-то — с родителями наших родителей, с нашими братьями и сестрами, с их делами, которым они отдавали свое время, наконец, с посторонними людьми, которыми наши родители восхищались.

Любовь — чувство эгоистическое. Если тебя любят, тебе хочется, чтобы тебя любили, во-первых, целиком, то есть за все, что ты делаешь и что собой представля ешь, а во-вторых, только тебя. Разумеется, родители не могли нам подарить такую полноту любви, а мы в свои юные годы не могли понять, что нельзя быть настолько идеальными, чтобы замкнуть на себя их целиком, так, что бы были только мы и они, наши родители, те, которые нам особенно и безгранично дороги.

Мы не нашли в своих родителях той полноты любви, на которую рассчитывали. То, что это невозможно в принципе, не было нам понятно, ведь ребенок не видит дальше собственного носа. Ему важно только то, что происходит с ним; ему кажется, что этим, собственно, окружающий мир и ограничивается. Вполне естественно, что, разочаровавшись в любви своих родителей, мы принялись конкурировать не только с другими людьми за любовь своих родителей, но и с самими родителями. Здесь, впрочем, мы снова оказались в заведомо проигрышной позиции.