Известие о похищении - Маркес Габриэль Гарсиа - Страница 16

Соученики и сослуживцы не понимали явной недооценки Пардо со стороны домашних, считая его умным, организованным и поразительно хладнокровным человеком, чья обманчивая замкнутость служила лишь защитной реакцией. Решая простые вопросы, он мог раздражаться, но занимаясь гиблым делом, проявлял невероятную выдержку и твердость духа, с примесью легкого, неистребимого юмора и лукавства. Видимо, еще президент Вирхилио Барко пользовался этой замкнутостью и склонностью Пардо к таинственности, поручая ему вести переговоры с повстанцами и курировать программы реабилитации боевиков в зонах конфликтов, в результате чего удалось достичь перемирия с М-19. Новый президент Гавирия, который и сам мог потягаться с Пардо в замкнутости и умении скрывать государственные секреты, поручил ему заниматься вопросами безопасности и общественного порядка в одной из самых нестабильных и взрывоопасных стран мира. Приступив к исполнению своих обязанностей, Падро весь свой офис носил в портфеле и недели две блуждал по чужим кабинетам, прося разрешения воспользоваться туалетом или телефоном. Зато президент часто советовался с ним по различным вопросам, а на важных совещаниях выслушивал мнение Пардо с подчеркнутым вниманием. Однажды, когда они остались в кабинете вдвоем, президент спросил:

– Скажите, Рафаэль, вас не беспокоит, что завтра один из этих типов явится с повинной, а у нас нет ничего, за что его можно было бы посадить?

В этом был корень проблемы: с одной стороны, преследуемые полицией террористы не решались сдаваться без гарантий безопасности для себя и своих близких, с другой стороны, государство не располагало доказательствами, достаточными для привлечения их к суду в случае поимки. Задача заключалась в том, чтобы найти юридическую формулу, которая заставила бы преступников признать свою вину в обмен на гарантии безопасности со стороны государства. Рафаэль Пардо начал работать над этой задачей еще при предыдущем правительстве и в день, когда президент спросил его об этом, уже носил в своем портфеле-офисе наброски предложений. Правда, касались они лишь принципов решения проблемы: тот, кто сдастся в руки правосудия, получает более мягкий приговор, если признает себя виновным в подсудных деяниях; дополнительное смягчение наказания предусматривалось для тех, кто вернет государству преступно нажитое имущество и деньги. Этим записи и ограничивались, но президент увидел в них решение всей проблемы, а предложенная формула отвечала его стратегии: ни войны, ни мира, но правосудие, которое выбило бы почву из-под ног терроризма, не отвергая института экстрадиции.

Президент ознакомил с проектом министра юстиции Хаймс Хиральдо Анхела. Министр подхватил идею на лету, поскольку сам давно размышлял над созданием правового поля для борьбы с наркомафией. Кроме того, он, как и президент, был сторонником экстрадиции, угроза которой вынудит преступников сдаться.

Хиральдо Анхел, человек знающий и увлеченный, любитель точных формулировок и ловкий законотворец, дополнив проект собственными идеями и положениями действующего Уголовного Кодекса, довольно далеко ушел от первоначального смысла текста. За субботу и воскресенье он отредактировал на своем портативном репортерском компьютере первый черновик, который с исправлениями и поправками от руки показал в понедельник утром президенту. Название документа, написанное сверху чернилами, звучало почти исторически: «Указ о подчинении правосудию».

Скрупулезно относящийся к проектам своих указов, Гавирия не представлял их в Совет министров, пока не был уверен, что их утвердят. Он внимательно изучил черновик и обсудил его с Хиральдо Анхелом и Рафаэлем Пардо, который, хоть и не был юристом, всегда давал дельные советы. Затем последний вариант текста направили в Совет безопасности, где Хиральдо Анхела поддержали министр обороны генерал Оскар Ботеро и директор Криминально-следственного управления Карлос Мехийя Эскобар, молодой, энергичный юрист, которому предстояло проводить указ в жизнь. Генерал Маса Маркес тоже не выдвинул возражений, хотя и считал, что в борьбе с Медельинским картелем любые методы, кроме силовых, бесполезны. «В этой стране не будет порядка, – любил повторять он, – пока жив Эскобар». Генерал был уверен, что Эскобар, если и сдастся, подчинившись правосудию, то лишь для того, чтобы, сидя в тюрьме под защитой правительства, продолжать свой наркобизнес.

Проект указа представили в Совет министров с разъяснениями, что он не предусматривает никаких переговоров с террористами и не ставит перед собой цель спасти человечество от бедствия, за которое в первую очередь несут ответственность страны-потребители наркотиков. Более того, речь идет о том, чтобы в борьбе с наркомафией извлечь максимальный юридический эффект из института экстрадиции, предложив отмену этой меры наказания в качестве главного аргумента в пакете стимулов и гарантий тем, кто готов сдаться правосудию.

Основная дискуссия развернулась вокруг вопроса о крайнем сроке преступлений, который предстояло учитывать судьям, Предлагалось не подводить под амнистию ни одного преступления, совершенного после принятия указа. Руководитель администрации президента Фавио Вильегас, главный противник установления крайнего срока, привел сильные доводы: по истечении срока амнистируемых преступлений правительство потеряет в этом вопросе рычаги влияния. Все же большинство согласилось с мнением президента: в настоящий момент отмена крайнего срока означает предоставить террористам патент на разбой, которым они будут пользоваться до тех пор, пока не захотят сдаться. Чтобы защитить правительство от подозрений в тайных и недостойных переговорах с террористами, Гавирия и Хиральдо договорились не принимать во время судебных процессов никого из прямых представителей Подлежащих Экстрадиции и не обсуждать ни с ними, ни с кем бы то ни было никакие положения указа. Иными словами, предметом переговоров могли быть не принципиальные, а лишь оперативные вопросы. Все официальные контакты с Подлежащими Экстрадиции или их полномочными представителями поручались директору Криминально-следственного управления, который не назначался исполнительной властью и не зависел от нее. Любые переговоры предписывалось фиксировать на бумаге, а записи сохранять.

Проект указа обсуждался с лихорадочной поспешностью в обстановке беспрецедентной для Колумбии секретности и 5 сентября 1990 года был принят. Это был Чрезвычайный Указ 2047: тот, кто готов сдаться и признать свою вину, не подлежит экстрадиции; тому, кто, признав вину, согласится сотрудничать с правосудием, срок заключения сокращается на одну треть за добровольную сдачу и признание вины и еще на одну шестую за сотрудничество и помощь правосудию. В итоге срок заключения, предусмотренный законом за одно или несколько преступлений, вызвавших запрос об экстрадиции, мог быть сокращен наполовину. Правосудие предстало в самом простом и чистом виде: сколько веревочке ни виться… Демонстрируя общественности, что новое правительство готово отказываться от экстрадиции только в рамках данного указа, Совет министров, принявший этот указ, тут же отверг три запроса об экстрадиции и три удовлетворил.

Собственно, дело было не в новом указе, а в президентской политике, явно нацеленной на борьбу с терроризмом, развязанным не только наркомафией, но и преступностью вообще. На заседаниях Совета безопасности генерал Маса Маркес молчал о том, что на самом деле думал об указе, но несколько лет спустя, баллотируясь на пост президента страны, он безжалостно развенчал документ, назвав его «примером лицемерия того времени». «Этот указ оскорбил величие правосудия, – писал генерал, – и загубил традицию почитания уголовного права».

Указу был уготован долгий, нелегкий путь. Подлежащие Экстрадиции, признанные к тому времени во всем мире социальной опорой Пабло Эскобара, вначале отвергли документ, оставив, однако, двери полуоткрытыми, чтобы поторговаться. Их главное возражение заключалось в том, что в указе не говорилось прямо об отмене экстрадиции. Кроме того, наркодельцы настаивали на статусе политических заключенных и соответствующем обращении, как в случае с повстанцами из М-19, которых помиловали и признали политической партией. Теперь один из ее членов занимал пост министра здравоохранения, а сама партия в полном составе участвовала в выборах в Конституционную Ассамблею. И наконец, Подлежащих Экстрадиции беспокоила ненадежность тюрьмы, которая должна была защищать их от врагов-конкурентов, а также гарантии безопасности для родственников и соратников.