Джон Кипящий Котелок - Брэнд Макс - Страница 39

Я отвел глаза в сторону и развернул пегого навстречу тем двоим.

Они гарцевали на гнедых — самая распространенная масть среди чистокровок. А когда я был уже довольно близко, разом придержали коней, словно это был один седок, а не двое. Затем тот, что был левее, поднял руку, давая знак, чтобы остановился и я.

Вид у этой парочки, доложу я вам, был суровый. Трудно представить себе людей, еще больше непохожих на обычную городскую публику. В них не было никакой примеси цветной крови, ни мексиканской, ни индейской, — прямо-таки образчики настоящего американского помола, крупнее которого, насколько я могу судить, на свете не бывает. А этих двоих как будто специально отобрали для выставки.

Они походили на братьев. Такой тип людей нередко встречается в южных штатах, но эти могли служить эталоном. Их светло-голубые, а может, серые глаза смотрели сквозь тебя так, словно перед ними была целая миля пустоты. Высокие скулы, впалые щеки. Носы плотно обтянуты кожей. Рты как две щели — губ почти не видно. На красных шеях повязаны вылинявшие платки. На головы нахлобучены шляпы — старые шляпы из черного фетра, который стал почти серым от пота и пыли. Портрет каждого дополнял комок жевательного табака за щекой и пятидневная, выгоревшая на солнце щетина. Они были одеты в старые фланелевые рубахи, рукава которых обтрепались и были обрезаны по локоть, а из-под них до самых запястий свисали рукава нижнего белья из красной фланели, тоже не очень нового и чистого.

Одеяние дополняли грязные сапоги и широкие штаны; на поясе — полностью снаряженные патронташи и низко подвешенные кобуры с револьверами. Знающий человек сразу же отметил бы, что они используются часто и содержатся в полном порядке.

У каждого из длинной кобуры, прицепленной к седлу под правым коленом, торчал самозарядный карабин. И в довершение картины, парни восседали на жеребцах, достойных королевской конюшни. Я знал, что это за сорт людей, потому что среди таких родился и вырос. Я помахал им рукой и ухмыльнулся. Один из них ухмыльнулся в ответ.

Глава 33

МЕНЯ ПРИНИМАЮТ В ШАЙКУ

Несколько секунд мы молча сидели в седлах; они смотрели на меня, я — на них. Иногда не нужно слов, чтобы понять другого, особенно когда человек той же породы, что и ты сам. А парни знали, из какого я теста. Если сложить все то зло, которое я натворил за мою жизнь, оно, думаю, перевесило бы грехи этих двоих. И все же между нами существовало некоторое различие. Я всегда предпочитал драться на равных, не любил, когда налетают кучей на одного, и никогда не убивал из-за бумажника. Хотя, наверное, все это еще не давало мне права считать себя лучше их…

Подъехали еще трое. Индейцы? Полукровки? Нет, они могли бы сойти за родных братьев первых двух. Если чем и отличались, то лишь цветом шейных платков. И сидели на таких же чистокровных жеребцах с длинными шеями и маленькими, хорошо посаженными головами. Теперь нас стало шестеро, не считая старого Доктора.

Меня бандиты ни о чем не спрашивали, но вели разговор между собой. Попробуйте представить, каково вам будет, если вашу судьбу возьмется решать шайка китайских пиратов. Я оказался в схожей ситуации, с той лишь разницей, что понимал, о чем идет речь. И при этом знал, что пристрелить меня для них столь же пустячное дело, как отщипнуть кончик табачного листа, — это легко можно было прочесть на их лицах. Удержать от скорой расправы эту шайку могло лишь одно соображение, что я могу быть ей полезен!

Не слеша они свернули цигарки, закурили и, оглядывая меня с головы до пят, принялись спокойно беседовать. Кто-то был за меня, кто-то — против. Первым выступил тот, что выглядел постарше всех остальных, за исключением, естественно, Доктора.

— Да не подходит он нам! Не той закваски! Во-первых, до выпивки охоч, а Коршун пьяниц не жалует. Во-вторых, это он столько крови попортил нам в Эмити. Так взял за горло Джунипера, что тот чуть нас всех не сдал. И сдал бы, если б его вовремя не пришлепнули. Мое слово: кончать с ним надо! Я его с удовольствием уложу, только дайте…

Тут быстро вмешался Доктор:

— Сэмми, у тебя хорошая голова на плечах, но, должен сказать, ты не все знаешь. Я давно приглядываю за моим другом из Луизианы. Видел, как он сам с собой борется, как хочет завязать и вообще взяться за ум. Все мы рано или поздно хотим взяться за ум, а если парень и был в чем виноват, ну так он, слава Богу, исправился! Пусть не сразу, пусть сначала сошелся с теми, кто воюет против Коршуна, однако все это время медленно, но верно, сам того не зная, шел к нам! Да, это была долгая дорога, только теперь он хочет играть за, а не против нас. И…

— Погоди, старче… — перебил его Сэмми.

Но тут заговорил я сам, глядя прямо в глаза Сэмми:

— Послушайте, ребята! Если уж вы взялись всерьез меня обсуждать, отодвиньтесь на пару ярдов и говорите тихо, потому что у меня нет никакой охоты вас слушать. Не бойтесь, не удиру, на моем пегом от вас далеко не уедешь. Но если я от кого услышу высказывания вроде тех, что позволил себе ваш безмозглый Сэмми, ей-богу, не прощу! Я допускаю, что ваши пересуды могут обернуться для меня доброй порцией свинца в голову. Но на тот случай, если вы меня примете, хочу предупредить сразу: тому, кто мне мешал, потом припомню!

Высказавшись таким образом, я повернулся к ним спиной и тоже стал скручивать цигарку. Это был смелый ход, хотя, если честно, сердце у меня ушло в пятки. Услышав мою речь, кто-то из парней рыкнул так, что было слышно за четверть мили, и предполагаю, что половина из них была готова тут же меня пристрелить, однако остальные колебались.

Расчет мой был прост: я хотел показать парням, что имею все основания рассчитывать на их гостеприимство. Поэтому-то и держался с такой наглостью, будто уже был с ними. Так или иначе, но они последовали моему совету и удалились на почтительное расстояние, откуда теперь до меня доносился лишь неразборчивый рокот. Только два голоса выделялись из общего шума — Сэмми, уже высказавшего свое мнение, и Доктора, который всеми правдами и неправдами старался меня защитить.

Чувствовал я себя, прямо скажем, неважно. Представляете, что испытывает подсудимый, пока присяжные решают, виновен он или нет, причем известно, что в первом случае его отправят на виселицу? Но тут было даже похлеще. Присяжные — это двенадцать честных обывателей, которые задались целью докопаться до истины, но, если она зарыта слишком глубоко, сохраняют преступнику жизнь. Здесь же меня бесцеремонно обсуждала кучка негодяев. В любой момент кто-то из них, устав спорить, мог угостить меня свинцовым леденцом в затылок. Словом, ничего приятного в этом не было.

Однако через некоторое время мои шансы выросли. Я все чаще слышал Доктора, а когда подавал голос Сэмми, его тут же заглушал возмущенный гвалт. Значит, все-таки подошел, смекнул я и оказался прав, потому что очень скоро кто-то крикнул:

— Хорошо, малыш, ты наш!

Поставив пегого на дыбы, я развернул его на месте и гаркнул:

— Это что еще за «малыш»? Да я любому из вас в дедушки гожусь, кроме, пожалуй, Сэмми да еще Доктора, который своим годам счет давно потерял. Чтоб больше этого не слышал! Шерберн меня зовут!

Направившись к ним, я увидел, что все на меня окрысились, но затем, когда подъехал ближе, они перестали скалить зубы и заулыбались по-доброму. Победа была за мной! Им нужны были крепкие ребята, они почуяли, что я хоть куда.

Испытав облегчение, я тут же вплотную подъехал к Сэмми и высказался во второй раз:

— Кто знает, Сэмми, может, мы с тобой еще и подружимся. Но если этому не бывать, нам лучше не сталкиваться. Предупреждаю, я буду на тебя посматривать. Если заметишь, что я зазевался и встал к тебе спиной, можешь прострелить мне затылок. Но если ты сделаешь хоть одно неверное движение, я не буду задавать вопросов. Это все!

Я отнюдь не блефовал. Сэмми действительно мне не нравился: отчасти из-за того, что он так торопился меня прикончить, отчасти потому, что у него были пренеприятные глазенки. Ему было лет тридцать пять или около того — чуть больше, чем мне; годы отчетливо обозначались на его лице, и каждый отложил лишь мрачный отпечаток.