Стимпанк - Ди Филиппо Пол - Страница 14

Мельбурн небрежно пожал плечами.

– С ней все прекрасно. Ее потребности просты и легко удовлетворяются. То есть почти все… если вы меня понимаете, э?

Космо открыл было рот, намереваясь воззвать к премьер-министру не переутомлять химерическое создание, но Мельбурн его опередил:

– Ну, отправляйтесь-ка домой. И не тревожьтесь: никаких юридических последствий не будет. Корона во всем разберется.

Из рощи вышел Макгрош в обществе Ганпатти. Мельбурн поднял пистолет, предвосхищая незамедлительное поползновение слуги отомстить за своего коварно убитого господина. Каупертуэйт также не сомневался, что преданный индус попытается отплатить за безвременную кончину лорда Чатинг-Пейна.

Однако индус только осиял их ослепительной улыбкой! Подхватив Макгроша на руки, будто малое дитя, он радостно зарысил к ним.

– Коготь, что…

– Все заметано, Кос. Я как раз кончил объяснять кое-что очень даже благодетельное для энтого вот Гунпата. Такое, кстати, у него настоящее имя в честь какого-то ихнего языческого бога. Мне удалось внушить ему кое-какие демократные идеалы, втолковать ему, что чуть его хозяин откинет копыта, как он станет свободным человеком и получит возможность разбогатеть благодаря своей красоте и восточным замашкам. Мы думаем подыскать ему работенку у Ф. Т. Барнума [19], который вскорости сюда при гастролирует. Он змей заклинает – пальчики оближешь.

Каупертуэйт вздохнул. Прискорбное отсутствие раскаяния и сожалений, куда ни посмотри.

Но жизнь ведь должна продолжаться, предположил он.

Должна… не правда ли?

7

То, о чем знали все остальные

Каупертуэйт проспал сутки с лишним. Его сны – если они вообще ему снились – были безболезненными и забылись, едва он открыл глаза. Над ним стоял Макгрош с подносом, на котором покоилась тарелка с обилием лепешек, щедро намазанных маслом, графин с чаем и хрустальная вазочка с крышкой, полная свежайшего земляничного джема.

– Я подумал, тебе пора подкрепиться, Кос. Каупертуэйт сел в кровати, взбив подушки у себя за спиной.

– Совершенно верно, Коготь. Время подкрепить тело, прежде чем взяться за стоящие перед нами проблемы духа.

– Я б и сам лучше не сказал.

Каупертуэйт жадно принялся за завтрак. Собственный голод его изумил, ибо он предполагал, что будет испытывать остатки тревоги, сопровождаемой потерей аппетита из-за смерти Чатинг-Пейна. Однако даже сходства земляничного джема с разбрызганным мозгом Чатинг-Пейна оказалось мало, чтобы вывести его из равновесия.

Насыщаясь, Каупертуэйт размышлял над проблемой Виктории.

Чатинг-Пейн объявил, будто знает, где она прячется. Несомненно, узнал он это только-только, так как во время их встречи на прошлой неделе – в заведении еврея-ростовщика, по слухам, иногда предоставляющего приют беглым детям, – Чатинг-Пейн был, безусловно, не более осведомлен, чем раньше. Следовательно, узнал он это непосредственно перед неприятной сценой уде Малле… Уде Малле! Каупертуэйт перестал жевать. Перед его глазами и отвисшей челюстью как живая возникла старая бандерша.

«Нечто tres speciale… Такой случай выпадает раз в жизни…»

Не может быть… или может? Заведение де Малле Мельбурн обыскал бы в первую очередь. Каупертуэйт был настолько в этом уверен, что сам не потрудился… И все же…

Сбросив одеяло, Каупертуэйт разметал свой завтрак.

– Коготь! Коготь!

Макгрош вошел неторопливой походкой в тот миг, когда Каупертуэйт пытался засунуть обе нижние конечности в одну штанину.

– Коготь, мы должны с елико возможной быстротой отправиться к мадам де Малле.

Макгрош подмигнул.

– Позаботиться о некоторых других потребностях, как погляжу.

– Ах, Коготь, вы безнадежны. Просто приготовьте экипаж.

Вскоре сонный и растрепанный мажордом уже впустил Каупертуэйта в пустые залы мадам де Малле. (Макгрош остался ждать снаружи: если догадка Каупертуэйта подтвердится, нельзя было допустить, чтобы присутствие этого неотесанного грубияна смутило тонкую чувствительность и деликатность женщины, которую он должен был вот-вот увидеть, в чем больше не сомневался.) В свете дня, просачивающегося сквозь тяжелые задернутые гардины, раззолоченная мебель и узорчатые обои выглядели дешевыми и безвкусными. В воздухе стоял тошнотворный запах разлитого шампанского и застарелых телесных выделений. Совсем ничего общего с вечерним великолепием. Каупертуэйт прикинул, утреннее или вечернее впечатление было ближе к реальности, или же оба равно имели с ней мало общего.

Каупертуэйт как раз положил руку на перила лестницы, когда мажордом попытался его остановить:

– Э-эй, мистер, в такой час девочек нельзя беспокоить…

– А, заткнись, любезный! Я пришел не для того, чтобы перепихнуться. Во имя Агассиса [20], ну почему все так дьявольски зациклены на своих гениталиях?

В коридоре верхнего этажа что-то неотвратимо повлекло Каупертуэйта к комнате, где прежде содержалась Виктория-саламандра. Он тихо постучал в дверь. Откликнулся женский голос:

– Уже вечер? А я словно бы почти не спала. Входите, входите же, я готова…

Каупертуэйт повернул ручку двери и вошел.

Окна в комнате были плотно занавешены, и ее освещала лишь одна свеча. Спичка, только что зажегшая сальный фитилек, как раз угасла под дуновением вытянутых губ женщины в постели.

Женщины, да. Теперь она, совершенно очевидно, уже не была девушкой.

Длинные волосы Виктории были мягко каштановыми на переходе от льняного цвета ее детства к будущему более темному оттенку ее зрелости. Лицо у нее было круглое и все еще каким-то образом хранило выражение невинности, нос и подбородок несколько торчали. Она, подумал Каупертуэйт, никогда еще не выглядела такой сияющей. Он знал, этот ее облик, как и другие, вскоре будут запечатлены Францем Винтергальтером, придворным художником.

Королева обладала властным взглядом, и Каупертуэйту лишь с трудом удалось оторвать от него свой собственный. Наконец, осуществив это, он обозрел остальное дезабилье Виктории.

Она лежала, откинув одеяла, облаченная только в прозрачнейший из пеньюаров. Ее бюст и бедра были полноватыми, уже намекая на будущее ее сходство с кубышкой, и казалось, она достаточно созрела, чтобы произвести на свет много детей. Каупертуэйт внезапно ощутил глубочайшую уверенность, что в недалеком будущем страну своим появлением обрадует новый маленький принц или новая маленькая принцесса.

Однако материнский аспект Виктории все еще был хотя и неотъемлемым, но не доминирующим. А в эти минуты вид ее и вовсе не походил на материнский. Ее обворожительное тело еще не знало ни единой беременности, и в соблазнительности она не уступала ни одной известной Каупертуэйту женщине.

На карточном столике в углу виднелась наполовину собранная из кусочков загадочная картина, одно из любимых развлечений Виктории. А рядом покоился ее вездесущий дневник.

Каупертуэйт преклонил колено.

– Ваше величество…

Голос Виктории был хрипловатым. Каупертуэйт знал, что она страдает воспалением миндалин.

– Можешь забыть о титулах, глупенький мальчик. Я здесь не королева. Тут в доме столько других, знающих гораздо больше, чем я, и больше заслуживающих этот титул. Но я учусь. Подойди же, и я тебе покажу.

Виктория умоляюще протянула к нему руки. Шокированный Каупертуэйт встал, подошел к кровати и сел на край, чтобы убедительнее изложить свои доводы.

– Ваше величество, я понимаю, что обязанности вашего высокого сана причиняли вам многие досады, и только естественно, что вы искали забыть свои заботы, приняв роль блудницы. Но вы должны понять, что нация нуждается в вас. До коронации остается совсем мало времени. И не забудьте, какие личные муки вы причинили вашему премьер-министру. Виконт Мельбурн в полном отчаянии, не зная, где вас искать…

– О чем вы говорите, глупый человек? Меня сюда поместил Мельбурн.

19

Барнум Ф. Т. (1810 – 1891) – знаменитый американский импресарио и владелец цирка, начавший свою карьеру с разных ярмарочных зрелищ и в 1838 году еще никому не известный.

20

Агассис Жан Луи (1807 – 1873) – швейцарский натуралист.