Ортис - десятая планета - Антипов Георгий Иванович - Страница 10

10

Учёные снова зачесали в затылках (тогда ортисяне чесали затылки, бить себя по лбу они стали позднее).

На этот раз им удалось найти такой препарат, который возвратил ортисян к своему привычному состоянию, то есть к тому, в каком они пребывали до болезни «ну-ну». Правда, учёные немного схитрили и сделали ортисян вдвое подвижнее, чем они были когда-то, но на это никто не обратил внимания.

Сутки на Ортисе стали продолжительностью в двенадцать часов. Шесть часов — день и шесть — ночь. Но раз ортисяне делают всё быстрее людей, их день, по существу, равен земному.

Для меня он оказался слишком коротким. Зато выход я всё же нашёл. Я заставляю себя делать всё быстрее вдвое. Вместо одного шага делаю два. Вместо двух строчек пишу четыре. Вместо двух минут болтаю всего одну. Так постепенно я приучу себя делать за шесть часов столько, сколько на Земле делал за двенадцать. Кинечу сказал, что тогда я проживу две жизни.

А ведь наши рабочие, которые вдвое перевыполняют нормы, наверняка тренировали себя так же. Знаешь, Степка, и не так уж это трудно, только стоит захотеть. Всё делать вдвое быстрее — домашние там задания, родительские всякие поручения, а потом гоняй в футбол сколько влезет.

Таинственное средство по борьбе с пережитками

Эпидемия «ну-ну» была побеждена, но пережитки её ещё долго сохранялись. Особенно в школе.

Как-то раз меня привели в такую школу. Послушал я разговор:

— Вега, хочешь мороженого?

— Хочу.

— И я хочу. Сходи, пожалуйста.

— Ну да, нашла дуру. Это же в самом конце коридора.

— Тогда давай автоматику готовить.

— Успеем. Лучше вздремнём.

И обе — на боковую.

«Эге, — смекнул я, — да это же настоящие лентяи». И попросил принести ремень пошире, чем у меня.

— Приводной ремень? — спросил меня Кинечу.

— Да нет, мне нужно от штанов!

— А у нас ремней нет.

Вот здорово, Степка, они и понятия не имеют, что такое ремень для брюк. Подумали о приводном ремне.

Что было дальше? Дальше я доказал, что земляне тоже не лыком шиты.

Вот что обо мне написала газета «Ох»:

«Таинственное средство по борьбе с пережитками прошлого»:

«Вчера наш гость с Земли Костя Востриков доказал, что земляне накопили большой опыт борьбы с пережитками прошлого. В течение одного часа он избавил от страшного родимого пятна «ну-ну» 75 школьников.

Наш корреспондент видел своими глазами, как из школы, с невероятной для «ну-ну» поспешностью, выскакивали несчастные и без оглядки бежали прочь. Замечено, что все излеченные крепко держались за то место, на котором обычно сидят. Из этого мы делаем вывод, что Костя с помощью уколов ввёл в организм несчастных какой-то неизвестный нам, но сильнодействующий препарат.

Сами счастливцы, избавленные от «ну-ну», отвечать на вопросы почему-то наотрез отказались. Вероятно, Костя использовал засекреченный препарат.

Правда, некоторые из свидетелей утверждают, что Костя неспроста попросил ремень.

Но ведь нельзя же всерьёз говорить о ремне, как о каком-то новейшем препарате. Кроме того, все видели ремень на Костиных брюках».

Вирус универсалус

За время борьбы с эпидемией «ну-ну» наука о вирусах так разрослась, что медицина взяла на себя лечение различных пороков. Зазнался, например, какой-нибудь ортисянин — и его друзья уже везут в больницу. Врач вводит больному так называемый вирус универсалус — и зазнайство как рукой снимает.

Таким же образом учёные стали бороться с хвастовством, болтовнёй, скупостью, карьеризмом и взяточничеством.

От хвастовства ортисян вылечивали очень быстро. Со скупостью тоже расправились сравнительно скоро. А вот с болтовнёй вышло затруднение: не хватило лекарства. Это было ещё до того, как придумали звукособиратель. Пока учёные готовили антиболтун (тоже вирус!), выздоровевшие снова заболели. Болтовня оказалась не только самым распространённым пороком, но ещё и заразным. Стоит одному пообещать и не сделать, как другой, глядя на него, наобещает ещё больше и тоже не сдержит слова. А может быть, болтовня оттого распространена, что обещать гораздо легче, чем делать.

Но и с этой болезнью справились. Ортисяне от радости готовы были носить медиков на руках. Те ещё больше стараться — да и перестарались. Они стали лечить всех подряд. Засмеялся кто-нибудь громче других — больной. Укол! Смейся как все! Решил задачу не так, как другие, — укол. Решай как все! Надел непохожий пиджак — укол!

И вот наступило время, когда все стали ходить в одинаковых костюмах, носить одинаковые причёски, любить одинаковые лакомства.

Настоящий скандал разыгрался одновременно почти во всех школах Ортиса. Писали сочинение. Каждый писал самостоятельно, к соседу не подглядывал, а когда учителя стали проверять, — у всех слово в слово. Кто у кого списал, разбираться не стали. В то время ещё не разводили цветок ирвен. Обвинили всех во лжи и направили в больницу — каждому по уколу, чтоб больше не обманывал.

Зато повара от вируса универсалуса были в восторге. Они не ломали больше голову над тем, чтобы угодить каждому. Что сам захотел, то и вари и жарь. Все оставались довольны.

Для портных тоже наступило лучшее время. Они тотчас же прекратили приём индивидуальных заказов и стали шить оптом, по одному фасону.

В общем, вирус универсалус сыграл с ортисянами немало злых шуток.

После «ну-ну» это был самый скучный период в истории Ортиса. От вируса универсалуса отделаться оказалось не так-то просто. Только спустя столетие жизнь на Ортисе пришла в норму. Над всеми открытиями установили строгий контроль, и пользоваться вирусами стали только в крайних случаях.

Письмо двенадцатое

Как появилась книга-мечтарь

Однажды все газеты вышли с крупными заголовками:

«Сатурн Бурёнкин будет спасён!»,

«Диагноз установлен»,

«Сатурна берётся вылечить писатель Тсатнаф».

Дело ясное — заболел какой-то важный ортисянин. Почему лечить его берётся писатель? Потому что врачи отказались: Они считают, что Бурёнкин совершенно здоров. У него нет ни насморка, ни кашля. Сердце на месте. Хоть и не сильно, но бьётся. Руки, ноги, глаза, желудок, печёнка, лёгкие, почки — всё без каких-либо изменений. Даже двенадцатиперстная кишка длиной ровно двенадцать пальцев — как у всех. Но лежит он всё-таки в больнице.

Сейчас Сатурн только лежит. Причём лежит так усердно, что даже с боку на бок его поворачивают санитары.

Он ничего не просит, потому что, кажется, ничего не хочет. Ест, что дают. Пьёт — тоже. Послушен, как пластилин. Стоит ему сказать: «А теперь, Бурёнкин, пора спать!» — он покорно закрывает глаза и спит.

Собственно, спит он почти круглые сутки: и ночью и днём. Разница только в том, что ночью он спит с закрытыми глазами, а днём с открытыми.

Самые большие медицинские авторитеты разводили руками и ждали от писателя чуда.

И вот вчера больного посетил писатель Тсатнаф. До этого он побывал в школе, где учился Бурёнкин, и долго беседовал с учителями. Навестил он также и родителей Сатурна и тоже разговаривал с ними очень долго. С больным же перекинулся только несколькими словами. Вышел и сказал:

— Он болен самой страшной болезнью, какой может заболеть человек. Перед ней бессильны все ваши микстуры, порошки, уколы, скальпели и даже советы вроде «Не расстраивайся, всё пройдёт». Сатурн Бурёнкин не имеет мечты. Где, когда и как потерял он её, установить не удалось. Но он живёт без мечты — и в этом его болезнь.

— Доказательства! — закричали медики.

— Пожалуйста, — спокойно сказал Тсатнаф и произнёс пламенную речь, прославившую его на весь Ортис. — Сатурн никогда не мечтал быть сильным — и рос самым слабым в классе. Его обижали не только мальчишки, но даже девчонки, у которых руки так и тянулись подёргать его за косички. Правда, косичек у Сатурна не обнаружено.