В ловушке - Штрауб Мария Элизабет - Страница 41

Взяв красное кресло, он вышел из дома и запер дверь на ключ. Оставалось лишь попрощаться с Глиссманами, и тогда глава в его жизни под названием «Бансграбен» закончится навсегда. Во всяком случае, он на это надеялся.

Дверь открыла Верена. Пахло жареным луком, из гостиной доносились какие-то клекочущие звуки. Йон отдал ей кресло.

– Ты с ума сошел, да? – воскликнула она. – Неужели оно тебе не нужно и ты хочешь от него отделаться? Красное кресло, Манни, красное кресло Шарлотты! Йон дарит его мне. – Она потащила кресло в комнату, где у телевизора сидел Манни – в рабочей одежде, с бутылкой пива и тарелкой жареного картофеля. На экране мелькали кадры подводной съемки.

– Не буду тебе мешать, – сказал Йон. – Хочу только попрощаться.

– Жалко, – отозвался Манни и убавил звук.

– Жалко! Жалко! – передразнила его Верена. – Жалко – не то слово. По-моему, все рушится на наших глазах. – Она села в кресло и любовно погладила подлокотники. Ее ногти были разноцветными. – Сначала накрылась моя работа, потом случилось несчастье с Шарлоттой, а теперь вот и ты уезжаешь. Но сидеть в кресле классно!

Она всегда восхищалась красным креслом. Когда-то Шарлотта заново обтянула его красным бархатом и обновила пружины и набивку. Верена вздыхала тогда: «Ничего не могу с собой поделать и завидую – кресло такое шикарное, что умереть можно». Шарлотта пересказала тогда Йону слова соседки, и они посмеялись. Кресло, с уродливыми, как у таксы, ножками, всегда казалось ему монстром. Его тоже презентовали дочери старики Пустовка, поэтому к нему надлежало относиться с почтением, а уже после смерти тестя и тещи нечего было и думать от него избавиться.

– Как ты думаешь, Шарлотта не обиделась бы за то, что кресло досталось мне? – спросила Верена.

– Конечно нет, – без колебаний ответил Йон. – Она всегда очень тепло относилась к тебе. И ты так часто нам помогала. Взять хотя бы то, что ты всегда присматривала за домом, когда мы уезжали, – поливала цветы, кормила кота и прочее. Что бы мы без тебя делали.

– Мы же свои люди, – вмешался Манни.

– Хотя ты сам никогда и пальцем не пошевелил, все делала я. – Верена вскочила и подвинула кресло к окну. – Вот тут для него самое место, а? Где же Лютта, куда запропастилась эта девчонка? Да она в обморок брякнется, когда его увидит! Даю гарантию!

– У своей клячи, – буркнул Манни. – Где еще она может быть?

– Вот только боюсь, что стану лить слезы каждый раз, когда на него взгляну. – Верена смотрела то на Йона, то на кресло; уголки ее губ поползли вниз.

Йон попытался переключить разговор на другую тему.

– Как обстоят дела с поиском работы?

– Пока что никак, – сообщил Манни, ткнул вилкой в жареный картофель и повернулся к телеэкрану. Кусочек упал на ковер. Верена закатила глаза и вздохнула, всем своим видом показывая, что ее терпение не безгранично.

– Во всяком случае, желаю успеха. – Йон оторвал взгляд от сочащегося жиром картофеля. Поднимать упавший кусок явно никто не торопился. – Что, интересная передача?

– Беззвучные убийцы, – ответил Манни.

– Про опасных хищников, которые живут в море, – пояснила Верена. – Манни любит такие вещи. Ты не поверишь, чего только нет под водой! Лично я после этого радуюсь, что родилась человеком, а не какой-нибудь каракатицей. Как быть с могилкой Шарлотты, нужно за ней ухаживать? А когда придут мастера, есть у них ключ? Ну, присядь хоть на минутку. У тебя сохранится прежний номер мобильного, да? Ты оставишь нам свой новый адрес?

Из предосторожности Йон не стал давать адрес на Манштейнштрассе, он рискует так и не избавиться от этой обузы. Конечно, при желании они без труда разыщут его, но попытаться не мешало.

– Я проживу там совсем недолго, так что оставлять вам адрес не имеет смысла. Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем я обрету под ногами твердую почву. – Немного помедлив, он добавил: – Я вам позвоню.

– Обещаешь? – Верена вытаращила свои кукольные глазки так сильно, что Йон испугался, как бы они не выпали из орбит.

– Все равно я буду постоянно появляться в этих местах, – сообщил он и повернулся, чтобы уйти. Еще минута, и он спасен.

Верена вздохнула:

– Ясное дело, могила дорогого человека. Такие вещи привязывают навсегда.

– Ну, до свидания. Держи хвост пистолетом, – сказал Манни и заговорщицки подмигнул.

– А тебе – побольше фильмов про беззвучных убийц. – Йон мысленно поклялся никогда в жизни больше не общаться с людьми, с которыми приходится вести подобные диалоги.

Верена проводила его до двери и напоследок не отказала себе в удовольствии броситься ему на грудь и оросить слезами.

– Ведь она могла бы дожить до ста лет! Или хотя бы до девяноста. Если бы только не прикладывалась к бутылке. Я рада, что у тебя остался верный друг. Он по-прежнему заботится о тебе?

– За меня не волнуйся, – заверил ее Йон. – Думай о себе. И всего хорошего вашей дочке. – Он сел в машину и поехал. Ему даже не требовалось заглядывать в зеркало заднего вида – и без того знал, что Верена, обливаясь слезами, машет ему вслед. Так, чтобы ее увидели все соседи. Нет, никогда больше он не вернется на Бансграбен.

28

На следующее утро, когда Йон собирался повесить Раушенберга в своем новом кабинете, над столом, пришла Юлия и принесла ему подарок на новоселье. Плоский, завернутый в упаковочную бумагу предмет, перевязанный бечевкой, размером добрых сорок на тридцать сантиметров.

– Сама сделала, – сообщила она. – Надеюсь, тебе будет приятно. Хотя бы недолго.

– Почему только недолго?

– Распаковывай. – Она огляделась по сторонам с одобрительной миной на лице. – Как я вижу, ты почти закончил работу. Где будет висеть твой Раушенберг? Над письменным столом?

– Да, – подтвердил Йон и порадовался, что и она находит это место самым подходящим для картины.

– Классный ящик для инструментов. – Она вытащила молоток. – Ого, да это прямо музейный экспонат.

– Ты что-то нарисовала для меня? – Через бумагу Йон нащупал рамку. – Крюк уже есть, вон на столе.

Она взяла крюк и, прищурив глаз, посмотрела на стену.

– Я вообще ничего не буду говорить. Сам увидишь. – И она тремя точными ударами загнала крюк в стену.

Он перерезал бечевку и разорвал бумагу. Под стеклом, в рельефной серебристой рамке, испещренной мелкими пятнышками, оказался коллаж. На белой шершавой бумаге были выложены лесной ландшафт, карликовый лес, таинственная чаща. Миниатюрные стволы с мелковетвистыми кронами. Из ярко-зеленых растений.

– Петрушка? – спросил он. – Лес из петрушки?

– Да, из петрушки двух разных сортов, – ответила она. – Оказывается в гладких сортах на двадцать процентов больше витамина С, чем в кудрявой петрушке. Ты знал об этом?

– Потрясающая идея! Как она пришла тебе в голову?

– Ну, я же экспериментировала, для выставки, ты ведь знаешь. Вот и натолкнулась на петрушку. Только долго она не держится, вянет и желтеет, понятно? Рано или поздно просто превращается в пыль. И лес этот тоже рассыплется. Я даже люблю, когда произведения создаются не для вечности. В конце концов, мы ведь тоже не вечны. – Она повесила Раушенберга на крюк, поправила, чтобы было ровно, отошла на два шага и сцепила руки за спиной. Из выреза оранжевой майки выглянула узкая красная бретелька.

– Значит, картина будет исчезать на моих глазах? – спросил Йон. – И я смогу наблюдать этот процесс?

– Сможешь, – подтвердила она. – Если повесишь коллаж на солнце, это произойдет довольно быстро. Я нарочно решила не делать плотную рамку, – чем больше света и воздуха проникает к петрушке, тем быстрей она разрушается.

Йон перевернул рамку. Обратная сторона была аккуратно заклеена, на клеящих полосках виднелись крошечные дырочки. В углу он обнаружил надпись, сделанную мелким, с левым наклоном, почерком Юлии: «Этюд. Йону от Юлии».

Йон положил коллаж на стол, обнял Юлию и сунул палец под красную бретельку.

– У меня тоже кое-что для тебя есть. Но тебе придется поискать.