Гарольд, последний король Англосаксонский - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 69

На этот раз собрание было гораздо многолюднее, чем во время суда над обвиненным Свейном, потому что границы гласности были расширены из-за важности обсуждаемого предмета: дело шло не только о Тости и возмутившихся против него подданных, но и о престолонаследии.

Понятно, что мысли всех были нацелены на Гарольда. Король, очевидно, был близок к могиле, а с ним прекращался род Сердика, так как об Эдгаре Этелинге не могло быть и речи из-за его неспособности занять английский трон. Не будь этого, его, быть может, и выбрали бы, несмотря на его малолетство и на то, что по закону запрещалось избрание на царствование сына некоронованного отца. Беспорядки, происходившие в государстве, старые, почти забытые предсказания, теперь снова восставшие из мрака, предчувствия Эдуарда, что Англии грозит великая опасность, слухи о происках Вильгельма Нормандского, подтвержденные Хаконом, все указывали на необходимость выбрать самого опытного воина и правителя, а им был только один Гарольд.

Больше всех других стояли за Гарольда жители Эссекса и Кента, которые были ядром всего английского народа и имели влияние, одинаковое с англодатчанами; кроме того, желали его избрания таны Ост-Англии, Кембриджа, Гунтингдона, Норфолька, часть Лондона, торговцы и главное – войско.

Даже многие таны забыли свою ненависть к роду Годвина, потому что Гарольд во время своих многочисленных походов ни разу ничего не украл из принадлежавшего им земельного имущества, как делал даже Леофрик. Против Гарольда были только приверженцы Моркара и Эдвина; эта партия была велика: к ней принадлежали все чтившие память Леофрика и Сиварда, таны Нортумбрии, Мерсии, Валлиса, часть населения Восточной Англии, но в конце концов оказалось, что и они готовы присоединится к друзьям Гарольда и ждут поощрения с его стороны.

Гарольд решился не подавать голоса в деле Тости; это значило бы поощрять насилие и своеволие, но и против Тости он тоже не хотел высказываться, тем более что ему было неприятно видеть, как Нортумбрия переходит в руки его соперников.

Тости, поселившись отдельно от Гарольда, в крепости близ оксфордских ворот, заботился очень мало о примирении с врагами или о приобретении новых друзей; он очень надеялся на заступничество Эдуарда, который не был расположен к семейству Альгара.

До открытия Витана оставалось всего три дня. Гарольд сидел у окна дома, в котором жил, и смотрел на улицу, когда вошел Хакон, сказав, что Гарольда желают видеть несколько танов и достойный Альред.

– Знаешь ты, что привело их ко мне? – спросил Гарольд.

Юноша побледнел больше обыкновенного и сказал почти шепотом:

– Исполняются предсказания Хильды.

Граф вздрогнул, и глаза его вспыхнули огнем радости под влиянием вновь проснувшегося честолюбия, но он овладел собой и попросил Хакона ввести к нему гостей.

Они вошли попарно; их было так много, что обширная приемная едва могла вместить всех. Гарольд узнал в них важнейших танов и удивился, заметив, что рядом с преданнейшими его друзьями шли люди, которые прежде были расположены к нему враждебно. Все остановились перед возвышением, на котором стоял Гарольд, и Альред отклонил его предложение взойти на помост.

Достойный старец произнес глубоко прочувствованную речь, в которой описал бедственное положение страны, коснулся близкой кончины Эдуарда, после которого прекращалась линия Сердика; признался откровенно, что имел намерение повлиять на Витан в пользу Эдгара Этелинга, несмотря на его несовершеннолетие, но теперь это намерение отклонено им с одобрения всех.

– А потому, – продолжал он, – все, кого ты теперь видишь перед собой, граф, явились к тебе после серьезного совещания. Мы предлагаем тебе свои услуги, чтобы возвести тебя после смерти Эдуарда на трон и утвердить тебя на нем так, как будто ты происходишь по прямой линии от Сердика. Мы знаем, что ты вполне достоин править Англией, что ты будешь охранять ее и защитишь от всех врагов...

Гарольд слушал с потупленной головой, и когда восклицания одобрения, которыми была принята речь Альреда, умолкли, поднял голову и сказал:

– Достойнейший Альред и вы, таны и товарищи по оружию! Если бы вы теперь могли заглянуть в мое сердце, то увидели бы, что в нем заключена не радость честолюбивого человека, достигшего исполнения своих желаний, а искренняя благодарность вам за вашу любовь и доверие и вместе с тем – опасение, что я не достоин стать вашим королем. Не думайте, что я не завидовал участи того, кому предназначено править этой прекрасной страной! Мне просто нужно, прежде чем я дам вам окончательный ответ, обдумать хорошенько ваше предложение, чтобы знать, в силах ли я нести возлагаемую на меня ответственность. У меня есть тяжесть на душе, которую я могу высказать лишь самым избранным из вас. Надеюсь, что они не откажутся дать мне совет, которому я заранее обещаюсь последовать.

В кротких глазах Альреда, устремленных на графа, выразились участие и одобрение.

– Ты избрал верный путь, – проговорил он, – мы сейчас же удалимся, чтобы избрать из своей среды тех, которым ты можешь открыться и вполне довериться.

Все собравшиеся вышли из комнаты.

– Неужели ты хочешь сознаться в клятве, которую дал Вильгельму Нормандскому, дядя? – спросил Хакон.

– Да, это мое желание, – сухо ответил Гарольд.

Хакон хотел отговорить его от этого намерения, но граф сказал решительно:

– Если я обманул против воли нормандца, то не хочу сознательно обманывать англичан... Оставь меня, твое присутствие действует на меня, как загадочность Хильды... Иди, я не виню тебя, понимая, что во всем виновата фантазия человека, невольно поддавшегося глупому суеверию... Позови ко мне Гурта: он мне нужнее всех в эту минуту.

Хакон молча удалился и через несколько минут в комнату вошел Гурт. Немного спустя вернулся и Альред с шестью старшими танами, выделявшимися умом, знаниями и опытом.

– Ближе, Гурт, подойди ко мне, – шепнул Гарольд. – Мое признание нелегко! Твоя близость поддержит меня.

Он оперся рукою на плечо брата и красноречиво рассказал танам, слушавшим его с величайшим вниманием, о том, что произошло с ним в Нормандии.

Различны были ощущения, вызванные словами Гарольда у слушателей, но больше всего преобладал испуг. Для танов ложная клятва не имело большого значения; самая большая ошибка саксонских законов состояла в том, что при малейшем поводе заставляли произносить такую массу клятв, что это стало привычкой. Кроме того, клятва, которую дал граф против желания, постоянно нарушалась всеми вассалами, и даже сам Вильгельм часто нарушал клятву, которую давал Филиппу Французскому.

Танов смущало, что подобная клятва была произнесена над костями умерших.

– Я очистил свою совесть перед вами, – продолжал Гарольд, – и объяснил единственную причину, которая удерживала меня принять ваше предложение. Достойнейший наш Альред освободил меня от клятвы, вырванной у меня хитростью. Буду ли я королем или останусь подданным, я искуплю вину добросовестным исполнением своих обязанностей. Теперь вы должны решить, можете ли вы, приняв к сведению то, что вы сейчас узнали, настаивать на своем прежнем желании видеть меня королем или вы выберете другого!

Гарольд сошел с помоста и удалился с Гуртом в соседнюю молельню.

Взгляды танов обратились на Альреда, и он начал объяснять им разницу между произнесением вынужденной клятвы и исполнением ее и доказал, что первое может быть прощено, второе же – никогда. Он добавил, что именно это обстоятельство и склонило его подумать об избрании Этелинга, который оказался неспособным управлять государством даже в мирное время, не говоря о том, чтобы охранять его от вторжения нормандцев.

– Если же, – добавил он, – найдется человек, не уступающий Гарольду ни в одном из положительных качеств, то предпочтем его.

– Гарольд незаменим! – воскликнули все таны, и старейший добавил:

– Если Гарольд придумал всю эту историю, чтобы добиться трона, то он рассчитал даже очень недурно... Мы теперь, зная, что Вильгельм точит на нас зубы, не можем отказаться от единственного человека, который в состоянии избавить нас от нормандцев... Гарольд дал клятву? Кто ж из нас не произносил такого же рода клятвы и потом не отказывался от ее исполнения, очистив свою совесть весомым вкладом в храм? Избирая Гарольда королем, мы избавляем его от любой возможности поддаться искушению сдержать свою присягу. Это убедит герцога, что король Эдуард не имел права обещать ему трон.