Кухтеринские бриллианты - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 27

Старуха, кажется, заплакала. Мужчина зло сплюнул.

Гайдамачиха: – Не плюйся. Иди, пора уже. А я никуда из Березовки не тронусь.

Мужчина: – Дура… Тебя ж милиция сразу заграбастает. Сгниешь в тюрьме.

Гайдамачиха: – Нечему уж гнить-то. Душа давным-давно выгнила, дупло осталось. Да и плоть тоже – косточки одни.

Мужчина: – Тюрьмы не знаешь, старая… И косточкам тошно будет.

Гайдамачиха: – Ишь ты, каким прокурорским голосом заговорил. В батю весь, родимый, удался – тот тоже в молодости прокурора разыгрывал. Ох, доиграетесь…

Мужчина: – Не стращай Хватит дуру валять. Выходи по старому тракту на шоссейку, там племянник на машину подберет.

Гайдамачиха: – Ты-то когда управишься?

Мужчина: – В завтрашнюю или следующую ночь… Мог бы раньше управиться, да… ковыряюсь, как жук в навозе.

Гайдамачиха: – Сам-то тож к племяшу прибудет?

Мужчина: – Чего ему там делать… В Новосибирске он давно. На железнодорожном вокзале дожидает.

Гайдамачиха: – Отчего он не схотел тебе помочь?

Мужчина: – Много будешь знать – сильней состаришься. Помощники… царя небесного… Ну хватит болтовней заниматься. Собирайся да улепетывай из Березовки.

Гайдамачиха: – Нищему собраться – только подпоясаться.

Мужчина: – Ну, все…

Гайдамачиха: – Иди уж, не рви мое сердце… Бог никогда не простит этого…

Myжчина: – Заканючила богомольная. Всем жизни переломала, дотянула…

Послышался резкий плевок. Чуть не наступив на Сергея, мужчина направился в сторону огорода. Проскрипела дверь избушки, все затихло. Сергей поднял голову, прислушался и, не разворачиваясь, пополз назад. Опять скрипнула дверь, лязгнул навешиваемый замок. Сергей замер, высунулся чуть-чуть из лопухов.

Сгорбленная Гайдамачиха задумчиво стояла у двери. Закинув за спину небольшой узелок, она перекрестилась и неслышно исчезла на деревенской улице.

Сергей торопливо заработал коленками и локтями. Выбравшись из лопухов, мальчишки со всех ног бросились вдоль деревни к колхозной конторе. Ружье больно колотило прикладом Димку по коленке, но он почти не чувствовал боли. В окнах конторы не было ни одного огонька. Димка устало перевел дух и спросил:

– Кто там был, Серы?

– Опять тот мужик, которого Гайдамачиха встречала утром на берегу озера… – Сергей несколько раз тяжело вздохнул. – Когда щуку с серебряным рублем поймали… Помнишь?

– Скорпионыч?

– Похож на Скорпионыча здорово, но не он… Кажется, тот кудрявый аквалангист, который летом часто приезжал в Березовку на зеленых «Жигулях» и охотился с подводным ружьем… – Сергей опять вздохнул. – Ты, Дим, сейчас запоминай, я тебе подробно весь услышанный разговор перескажу. Все-все запоминай, как буду говорить, на случай если я потом что-то позабуду… Димка от любопытства почти открыл рот. Когда Сергей, пересказав подслушанное, умолк, Димка швыркнул носом и спросил:

– Так это, выходит, сын Гайдамачихи был?

Сергей задумался, покрутил головой.

– Нет, кажется… По-моему, она его сынком так же называла, как нас с тобою внучиками, когда прощалась с озером.

– Борода у того мужика есть?

– Может, и есть, но я ничего не разглядел. Темно, да и капюшон лицо закрывает. Он все время вроде прячется. И тогда, помнишь, в тумане, утром?… Значит, кто-то знакомый, если боится, что его в Березовке узнают.

– Кудрявый аквалангист не прятался, – заметил Димка.

– Чего ему тогда было прятаться… Тогда он рыбачить приезжал, а сейчас что-то задумал с Гайдамачихой. Боится… Эх, дозвониться бы до Антона!… – Сергей резко схватил Димку за рукав. – Димк, пошли сестре твоей, Галине Васильевне, расскажем, а?…

– Она что, следователь?

– Попросим ее завтра утром позвонить Антону. Ей он лучше поверит… Ты не заметил, куда этот мужик двинул?

– Через огород, кажется, к кладбищу.

Сергей опять дернул Димку за рукав:

– Пошли на кладбище, еще одну засаду сделаем.

– Нет, – категорически отказался Димка. – Пойдем лучше сеструхе расскажем. Она, честное слово, может даже сегодня дозвониться до Антона.

18. Золотой перстень

Обычно Антон Бирюков не жаловался на отсутствие сна, но почти каждый раз в начале раскрытия преступления, когда не вязались концы с концами, мозг продолжал работать и во сне. Вот и на следующее утро после самоубийства Крохиной Антон проснулся ни свет ни заря. Состояние было такое, будто ночь прошла в полудреме.

Вчера в конце дня ему удалось из кабинета Голубева дозвониться до Березовки, отыскать Сережку и, несмотря на плохую слышимость, узнать подробности мальчишеских приключений, которыми так было перепугал его Слава Голубев. Зная непоседливый характер и фантазию младшего брата, Антон был далек от мысли принять рассказанное мальчишкой за чистую монету. Однако обстоятельства складывались так, что над ними стоило задуматься серьезно. Если бы не отравление старика на полустанке и не самоубийство Крохиной, Антон немедленно договорился бы с подполковником Гладышевым и срочно выехал в Березовку. Сейчас же выезжать из райцентра было нельзя – слишком стремительно начинала развиваться история с лотерейным билетом. Интуитивно, но смерть Крохиной Антон все-таки связывал с этим билетом. Он даже пытался выстроить логическую связь между событиями, обдумать и понять поступки супругов Крохиных, простака-выпивохи Торчкова, передового механизатора Птицына. Ничего путного пока из этих умозаключений не получалось.

На работу Бирюков отправился пораньше. Дежурный по райотделу, ответив на приветствие, предупредил:

– Там, у кабинета, посетитель тебя ждет.

Антон взглянул на часы – до начала рабочего дня времени оставалось еще больше часа.

– Из Ярского какой-то парень приехал, – пояснил дежурный.

Бирюков поднялся на второй этаж. По коридору нетерпеливо расхаживал Птицын. Завидев Антона, он нескрываемо обрадовался, как будто повстречал старого друга. Размахивая шлемом и защитными водительскими очками, торопливо двинулся навстречу. Еще издали заговорил:

– Повадился я к вам. Сегодня по собственному желанию приехал, прошу учесть. – И словно спохватился: – Здравствуйте, товарищ Бирюков.

– Здравствуйте, товарищ Птицын, – с плохо сдерживаемой неприязнью, в тон ему, ответил Антон, вставляя ключ в замочную скважину и прикидывая в уме, какая спешка привела спозаранку этого механизатора-зазнайку в милицию.

Поздоровавшись, Птицын замолчал, будто не знал, что говорить дальше. Антон открыл дверь, пропустил посетителя вперед себя и прошел к своему столу. Оба сели. Бирюков вопросительно поднял глаза. Птицын вроде бы чуть смутился. Опустив на пол шлем и очки, он сунул руку во внутренний карман куртки и, ни слова не говоря, положил на стол золотое кольцо со вставленным красивым камешком.

– Это все или еще есть? – стараясь скрыть удивление и ничего не понимая, пошутил Антон.

– Нету больше. Только одно дал.

– Рассказывайте по порядку, спешить некуда.

Птицын потупился, ладонью откинул свалившийся на глаза чуб.

– Сегодня буду толковать без всякой спешки. Вчера поторопился, хватит, – открыто уставился Антону в глаза. – Соврал вам вчера насчет платы за мотоцикл.

– Ай-я-яй… – Антон укоризненно покачал головой, стараясь сообразить, к чему клонит механизатор из Ярского. – Врать – это плохо, уважаемый товарищ Птицын. Детей за такие штучки наказывают.

– А взрослых надо в тюрьму сажать, – хмуро обронил Птицын.

Антон помолчал, разглядывая перстень.

– Тюрьма, опять же, не к спеху, – сказал он. – Есть еще возможность, что называется, чистосердечно рассказать и от тюрьмы избавиться.

Птицын угодливо кивнул головой.

– Постараюсь… Дохохмился, одним словом… – кашлянул, поморщился не то в усмешке, не то в болезненной гримасе. – Короче говоря, насчет мотоцикла, как правильно вы вчера подсказывали, я с Крохиным договорился заранее. На рыбалке. Он раньше к нам часто приезжал, сейчас в Березовку повадился.