Отдел Химер - Бурак Анатолий - Страница 54

Несмотря на относительную близость железной дороги, чувствовалось, что до ближайшего города не один десяток километров. Воздух, лишенный различных примесей, которыми щедро сдабривают атмосферу промышленность и многочисленные двигатели внутреннего сгорания, имел какой-то особый вкус. А тишина казалась настолько пронзительной, что закладывало уши.

— А товарищ-то твой не знает, — раздался за спиной старческий голос.

Занятный созерцанием ночи, я не заметил, как хозяин вышел за порог и встал за спиной.

— Лихо вы, — смущенно пробормотал я. Глаза деда озорно блеснули.

— А ты что думал? Только-только вылупился, и уже герой.

— Да нет… — Я неуверенно пожал плечами. — Просто…

Старик засмеялся:

— Ничего не бывает просто. В этой жизни всё — одна сплошная закономерность. Вот ты, например, мог отказаться?

— От чего это?

— Да ладно, не прикидывайся. — Дед вдруг обнажил клыки и взлетел.

Я невольно отшатнулся.

— Так вы…

— Ты не юли, милый. Мог, спрашиваю, избрать другой путь?

— Да откуда ж я знаю. Нет, наверное.

— То-то. — Хозяин опустился на крыльцо. — Вот и я когда-то не смог…

— А… вы давно…

— С тридцать четвертого… В секретной лаборатории НКВД тогда велись — да уверен, что и сейчас ведутся, — разработки подобного рода. Наши исследования основывались не на гипотезе существования Бога или тем более наличия души, а на проблемах существования в космосе разума вообще. И на психологических феноменах, сопровождающих жизнь. И главным вопросом для нас было нахождение мыслей при физиологической работе мозга. И их влияние на материальный мир. В каком именно пространстве располагаются мысли, образы, идеи? Ведь, согласно одному из учений, мысль по своей природе не имеет права на существование. Есть лишь их материальное проявление. Такое, как слова, произнесенные вслух или написанные на бумаге. И, следуя этой логике, нет большой разницы между криком птицы и шевелением хвоста рыбы. А духовные проявления — всего лишь иллюзии, порожденные деятельностью нервной системы. И наслаждение, и боль лишь переферийные реакции и проявление разума здесь ни при чем. Мы разумны лишь в той мере, в которой нам позволяет Бог. Но подобное положение вещей затрагивает нашу гордость. Отсюда и пестование ведущей к заблуждениям иллюзии, что мы — сапиенсы.

Я не много понял в рассуждениях странного старца. Да, если честно, особо и не старался. Для меня жизнь проста и понятна. Обыденная штука без всяких выкрутасов, которую при желании можно потрогать руками.

— А здесь как оказались?

— Да так… — Он неопределенно хмыкнул. — Государство умеет хранить секреты… А в то время методы были, сам знаешь… Вот и пришлось убегать.

— И что, все эти годы вы так и живете отшельником?

— А много ли мне надо? — удивился он. — Когда принудили принять участие в бесовских опытах, мне исполнилось шестьдесят. Я был священником в небольшой деревушке под Киевом. И, уяснив, что кадровый состав лаборатории, занимающейся паранормальными явлениями, периодически обновляется, рискнул сделать ноги.

— Но почему здесь? — Изумлению моему не было предела. — В этой глуши, вдали от цивилизации?

— Так ты ничего не знаешь? — Он вскинул брови. — А я-то, наслушавшись речей твоего друга, думал, что вы в курсе.

— Что я должен знать?

— Скоро сам поймешь. — Он повернулся, собираясь скрыться за дверью. — А не догадаешься — значит, не судьба.

ГЛАВА 31

Хозяин скрылся за дверью, а я, ломая голову, что бы могли значить его слова, неторопливо взлетел, направляясь в ночь. Судя по всему, место это относилось к аномальным зонам. И, отпугивая людей с ограниченным восприятием, было притягательным для любого, обладающего паранормальными способностями. Себя, как вы понимаете, я ни в коей мере не причислял к нечисти или к вурдалакам, считая всего лишь человеком, которому повезло приобщиться к тайне. А то, что для поддержания жизненного тонуса нам с Майей требуется убивать… Так ведь любое живое существо занимается тем же. Что же касается общественного мнения, то Шопенгауэр недаром говорил: человек способен понять лишь то, до чего дорос его собственный ум, а всё, что выше, вызывает у него одну ненависть.

Наслаждаясь полетом, неторопливо — относительно, конечно, — продвигался над поросшей редкими кустами пустошью. Охота, которую мы заменили покупкой на базаре различной живности, будоражила кровь, заставляя трепетать каждую клеточку. Словно гончая, я вынюхивал след потенциальной жертвы, используя при этом все шесть чувств.

У большинства живых существ постоянно присутствует стремление попасться, так что искусство ловли состоит в основном в том, чтобы не мешать им в этом. Не спугнуть. Полагаясь более на инстинкты, позволившие миллионам поколений предков добывать пропитание охотой, чем на разум, я несся над землей, ухитряясь при этом размышлять на совершенно отвлеченные темы.

Охота — вещь во всех отношениях замечательная. И даже тот, кто не родился с первобытным инстинктом, кто боится вида крови и ни разу не был на рыбалке, всё равно подвержен этой страсти. Ибо нет такого пусть до мозга костей городского жителя, который бы не любил природу. А что есть охота, как не брошенный вызов, не попытка выяснить, кто — кого?

Я летел, вдыхая полной грудью, различая мельчайшие шорохи. На темном, синем, переходящем в черноту небе кое-где мигали звезды. Холодный, чуть влажный ветерок время от времени обдавал легкой волной. Голые ветви деревьев еле слышно шумели, подобно неясному шепоту ночи. И редкие, освещаемые щербатой луной, они отбрасывали еле различимые тени. Пролетая мимо небольшого озера, над которым поднималось едва заметное испарение, я ненадолго остановился, размышляя, не поймать ли пару рыбин. Но рассудил, что нечестно, ибо ограниченные берегами обитатели естественного водоема не имели против меня никаких шансов. Да и, если по правде, лень было раздеваться. А появиться в мокрой одежде перед Олегом я бы не рискнул.

В конце концов обнаружив лису, гнавшуюся за зайцем, я рванул следом. И, забавляясь, выхватил добычу из-под носа у рыжего хищника. Придушив косого, с усмешкой смотрел вслед улепетывающей лисе и, дав той метров сто форы, в мгновение ока догнал и лишил жизни.

Есть люди утверждающие, что нет общего для всех палача, а у каждого имеется свой демон-мучитель. Не пытаясь оправдаться, всё же хочу сказать, что никогда и ни в коей мере не считал себя таковым. Просто, являясь одной из составляющих природы, осуществлял свое право. Право сильного. Право на жизнь.

Узкая полоска неба на востоке начала светлеть, отдавая красным. Внутренний голос подсказывал, что скоро рассвет. И, не желая ненужных вопросов, я повернул к временному пристанищу, облюбованному странным стариком, которому, если верить его словам, более ста тридцати лет.

Тихонько войдя в дом, улегся на край лавки и закрыл глаза. Олег мирно посапывал. Я же, насытившийся и впервые за столько месяцев оттянувшийся по полной программе, невольно задремал. Ничуть, впрочем, не опасаясь, что не смогу проснуться днем. В конце концов, всё оказалось не так уж и страшно. Просто нужно побольше кофе. Ну и, конечно, энергии. Чужой, живой, в чистом виде энергии, которую получаешь, лишь забирая чью-то жизнь…

— Рота, подъем! — гаркнули над самым ухом, и я встрепенулся.

Будучи сверхчеловеком в ночное время суток, днем я превращался в господина Обломова, с трудом отрывающего филейную часть от дивана. И в который раз я посетовал на то, как несправедливо устроено мироздание. Слишком уж разительным был контраст между ночным всесилием и вялым, полусонным дневным существованием. Но, как известно, человек привыкает ко всему. Подстегиваемый запахом кофе, я слез с лавки и отправился на двор умываться.

Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.