Маска Дантеса - Алферова Марианна Владимировна - Страница 7

– Прошу тебя, хватит историй! – оборвал племянника Андрей Константинович. – И не вздумай что-нибудь подобное рассказать Валерию Флакку.

– Он не будет смеяться?

– Даже не улыбнется, – предрек князь Андрей.

Флакк уже поднимался по лестнице, но вряд ли мог слышать их разговор. Стас поглядел на военного трибуна:

– О да! Он вылитый капитан Игнатов. – И пустился наутек. Бегом.

Корвин усмехнулся: даже смелые люди испытывали перед Флакком невольную робость. Особенно когда тот бывал не в духе. А сейчас трибун звездных легионеров был мрачен как никогда. Князь Андрей также нервничал, хотя и старался скрыть. Для этих двух людей, недолго связанных узами родства, нынешняя встреча оказалась первой. Два года они винили друг друга в гибели Эмми. Теперь, благодаря Марку, все разъяснилось.

– Мои соболезнования, трибун Флакк, – начал Андрей Константинович почти официально. – Вы убедились, наконец, что ни я, ни кто другой с Китежа не виновны в гибели вашей сестры.

– Да, я знаком с результатами расследования, – отвечал Флакк. – Надеюсь, князь Сергей полностью поправился.

Хозяин усадьбы изобразил вежливую улыбку:

– Он чувствует себя очень даже прилично, но… пока что он только ребенок. Пятилетний ребенок. И прошу вас, ничего не говорите ему об Эмми.

– А вы…

– Старались не напоминать. Сереже сказали, что он получил опасное ранение на войне. Он не помнит жену, не помнит Психею. Зачем ему знать об убийстве Эмми? К чему вновь переживать этот кошмар?

– Потому что он был ее мужем… – неожиданно повысил голос Флакк. Кажется, слова князя Андрея изрядно его разозлили.

– Вот именно, был… – вздохнул старик.

– Но он все равно узнает, – начал спорить Флакк. Как всякий уроженец Лация, он не верил в личное бессмертие. Жизнь после смерти возможна лишь как память, как добрая слава. А его любимую сестру стерли из памяти мужа, – это походило на новое, пусть и виртуальное, убийство.

– Так пусть узнает как можно позже… – будто нехотя уступил князь Андрей. – Когда его личность полностью восстановится. Никак не сейчас.

– Я увижу Сергея?

– Возможно… Если захотите. Надеюсь, вы погостите у меня подольше. Сейчас на Китеже замечательная пора. Осень только-только подкрадывается. По-летнему тепло, можно и купаться в Светлояре, и яблоки собирать. Повсюду золото листьев. Что говорить – “прощальная краса”.

Марк передернулся. Не любил он осень. На Колеснице в эту пору рабы убирали на полях ле карро, и почему-то всегда было страшно холодно.

– Пожалуйте в дом, господа! – обратился к гостям князь Андрей. – Вам приготовлены комнаты во флигеле. – Хозяин первым направился к дверям.

Комнатки в доме были небольшие, но уютные. Спальня, туалетная комната, ванная. Из спальни стеклянные двери открывались в верхний парк. Обстановка выглядела почти аскетической. Ничего похожего на роскошь усадьбы Сергея не наблюдалось. Мебель, обитая белым в красную полоску шелком, массивные лакированные комоды из красной китежанской березы, тюлевые занавески на окнах, акварели в рамках на стенах. Все мило, просто, по-деревенски.

Друз проверил комнаты на наличие жучков, но ничего не нашел. Что и не удивительно. На Китеже для прослушивания используют не электронику, а местный грибок, способный передавать акустические сигналы. Практически каждый квадратный сантиметр помещения работает в этом случае как отличный микрофон. У этих микозных шпионов только один минус: любые строительные материалы они разрушают с поразительной скоростью. Так что если покои на Китеже отдают запахом свежего дерева и сверкают яркими красками, знай: твоими разговорами кто-то очень интересуется.

Комнаты во флигеле не отделывали уже несколько лет… Милые трещинки на светлой охре добродушно подмигивали жильцам: не бойтесь, здесь безопасно. На всякий случай Друз установил на дверях и окнах датчики движения. Откроет кто-нибудь незваный дверь, и датчик разразится пронзительным визгом: опыт Психеи не прошел для центуриона даром.

– Ну вот, теперь мы можем поговорить без помех! – воскликнул Друз, закончив несложную свою работу. – Что скажешь, Марк? – Он явно ожидал похвалы.

– Скажу, что ты болтун! Только твоего дядюшки нам здесь не хватало! Мы же договорились: никому ни слова, пока не найдем твоего отца!

– Но это же его родной брат! – с обезоруживающей непосредственностью возразил центурион. – Как я мог что-то скрыть от дяди?! Мы столько лет считали отца погибшим, и вдруг оказалось, что он жив!

– Что ты так шумишь, Марк? – вмешалась в разговор Лери. – По мне, просто отлично, что дядюшка Друза на Китеже послом. Он устроит нам поездку в Блистбург и аудиенцию у Великого князя. Говорят, такого великолепия, как в великокняжеских палатах, нет даже во дворце императора Неронии.

– Он будет следить за тем, что мы делаем. – Довод получился не слишком убедительный. Но Корвин и сам не знал, чем ему так не нравится прибытие на Китеж нового посла. Не нравится – и все. Знакомый голос нашептывал: “Плохо”… А почему “плохо” – не объяснял.

– Не преувеличивай его влияние, – пожал плечами Друз.

– Ты нарушил договоренность, центурион! – вмешался в разговор Флакк. – Впредь… – последовала многозначительная пауза, и Друз невольно опустил голову. – Впредь никогда этого не делай!

Друзья еще не успели закончить разговор, как появился слуга – высокий, подтянутый, с зализанными на висках волосами старик во фраке и шелковых панталонах до колен. Белые чулки обтягивали худые икры. Едва он распахнул дверь, как включилась сирена. Друз кинулся ее отключать. При этом слуга и глазом не моргнул, стоял на вытяжку, ожидая, когда вой смолкнет.

“Затея с сиреной идиотская”, – подумал Корвин, краснея.

– Дорогих гостей приглашают в малую столовую, – сообщил старик с поклоном.

Корвин ожидал увидеть князя Сергея за обедом вместе с отцом и сестрой. Но нет. Андрей Константинович, Ксения, даже Стас – все господа присутствовали. Сергея не было.

– Мой сын ест в детской, – объяснил хозяин, не дожидаясь вопроса. – Ему рано садиться за общий стол.

Общий стол, длинный, накрытый хрустящей крахмальной скатертью овал, занимал почти всю площадь скромной столовой. Ножки стульев касались стен, когда гость поднимался из-за стола. Андроидов в качестве прислуги не держали: блюда подавали две краснощекие девицы в вышитых кофтах и сарафанах. По дому они расхаживали босиком, то есть совершенно бесшумно. Служанки, не скрываясь, прислушивались к господскому разговору; прыскали, заслышав удачную шутку, да и сами порой отпускали меткие замечания. Хозяин подобное поведение одобрял и красоткам подмигивал. Впрочем, такое обращение ничуть не снижало дистанцию, что лежала между аристократами и прислугой.

– Я уже два года не выезжаю никуда из усадьбы, – признался Андрей Константинович. – Затворник. Отшельник. “В забытой сей глуши”.

– Похоже на изгнание, – заметил Марк.

– Добровольное. Я был горячим сторонником союза с Лацием. Но “латынь из моды вышла ныне”. Настаивать на прежнем смысла нет – можно лишь испортить то малое, чего удалось достичь и сберечь. А менять свои взгляды или хулить то, что прежде любил – не в моих правилах. Так что лучше отойти в сторону и ждать. Предаться вольной праздности.

– Чего ждать? – не понял Друз. – Изменения орбиты? Или планетарного потепления?

– Насколько я знаю, – Корвин осторожно пытался нащупать приемлемую нить разговора, – аристократы Китежа предполагали заключить союз с нобилями Лация.

– Отдельные аристократы. И отдельные патриции. “Иных уж нет, а те далече”… Сторонников можно пересчитать по пальцам, – в голосе Андрея Константиновича отчетливо послышалась горечь.

Он пожертвовал собственным положением, карьерой сына и его жизнью – почти – ради осуществления плана, который с самого начала был обречен на неудачу.

– Я слышал, у вас на Лации все патриции наделены генетической памятью? – спросил Стас. – То есть помнят, что делали их папа с мамой и даже дедушка с бабушкой?