Лирика - Бараташвили Николоз - Страница 11

Ей моя забота и любовь.

Ты ж, пожалуйста, не поленися,

Вся для въезда в город приготовь".

И советник выехал в Тбилиси.

Утром он на следующий день

Ехал через Ксанское ущелье.

Он свою семью под эту сень

Поселил в тревожные недели,

И естественно, что он с тропы

Завернуть решил к своим домашним.

Направляя к ним свои стопы,

Думал он о вечере вчерашнем:

"Слава, господи, путям твоим,

Одному ты вверил власть над краем.

Дурень и мудрец равны пред ним,

И его приказ непререкаем.

Как игральной костью, мы даем,

Царь, тебе играть своею долей,

Но не с тем, чтоб отдавать в заем

В третьи руки нашу жизнь и волю.

Пользуйся свободой для себя,

Возвышай нас и к величью двигай,

Но, правами злоупотреби,

Не передавай в чужое иго.

Может, случай с крепостью привел

До того царя в ожесточенье,

Что виной предателя он зол

И на остальное населенье?

Но Ираклий знает, как любим

В Грузии он от низов до знати.

Почему ж он сделался другим

И переменил свои понятья?

Но как знать? Возможно, лишь ему

Видимо вполне, что краю надо,

И доступное его уму

Не открыто для простого взгляда?"

В этих мыслях к дому подскакал

Наш советник по двору и лугу,

И на галерее увидал

Софью, верную свою супругу.

Выбежав навстречу до угла

И обнявшись с мужем у ограды,

На его лице она прочла

След заботы с первого же взгляда.

"Что с царем?" - она спросила, вдруг

Угадавши, чем советник болен.

"Кажется, грузинами, мой друг

Софья, наш Ираклий недоволен.

Он молчит и хмурится. Хотя

Это спорно, я такого мненья:

Он нас всех намерен не шутя

Наказать за неповиновенье.

Кажется, он русскому царю

С Грузией отдастся под защиту.

То-то будет время, посмотрю!

Вкруг грузинок франты, волокиты!

В Петербурге чем не благодать?

В государе вы отца найдете,

В государыне - вторую мать.

Жизнь начнется в холе и почете.

Роскошь, просвещенная среда,

Развлеченья, пышные палаты

Вас забыть заставят без труда

Лязг оружья, войны и утраты.

Рядом будут люди вам под стать.

И средь образованного барства

Кто опять захочет увидать

Грузии истерзанное царство?"

"Пусть умру я раньше, чем пойду

Домогаться счастья на чужбину.

Изменив родимому гнезду,

Я вдали иссохну от кручины.

Можно ли к немилому жилью

Душу привязать отделкой редкой?

Голая свобода соловью

Все не милей, чем золотая клетка.

Стоят ли богатство и почет,

Чтоб лишаться ради них свободы?!

Дома загрустится от забот

Есть с кем обсудить свои невзгоды.

Разве так заманчивы места

У царя чужого и царицы?

И у нас есть царская чета

Ею следовало бы гордиться".

Думал ли советник, что средь бед

Будет сердце женское так твердо?

Крепко обнял он жену в ответ,

Радуясь ее словам и гордый.

Женщины былого, слава вам!

Отчего, святые героини,

Ни одна из женщин больше нам

Вас напомнить не способна ныне!

Стынет в женщинах душевный пыл.

Без него теплей в столичной шубе.

Ветер севера оледенил

В жилах их следы отчизнолюбья.

Что им там до братьев, до сестер?

Им бы только жизнью наслаждаться.

Грузия? Грузины? Что за вздор!

Разве важно, как им называться?

Царь стоял и слезы проливал

Над тбилисской страшною картиной.

Он нашел обломки стен, развал,

Дым пожарищ, кругозор пустынный.

Он нигде не встретил ни души,

Лишь, как горький ропот, то и дело

Раздавался плеск Куры в тиши.

Лишь она от персов уцелела.

Вновь в Тбилиси двинулся народ,

Услыхав, что царь опять в столице.

Частью вновь отстроясь, в свой черед

Город уж не мог восстановиться.

Мирно годы отдыха прошли.

Вновь Ираклий ощутил желанье

Вынуть меч за горести земли,

Персам и лезгинам в воздаянье.

Было в старости ему дано

На османов вновь обрушить силы,

Но все было раньше решено,

Ибо сердце царское давно

Твердо судьбы Грузии решило.

1839