Одиннадцать сребреников - Асприн Роберт Линн - Страница 47

— Я приду на встречу, когда ты скажешь, и тогда мы все устроим.

— Хорошо. Н-да, Ганс, я просто потрясен, что вы со Стриком назвали друг другу свои имена. Стрик очень осторожный человек, а ты, как мне кажется, не веришь вообще никому.

Ганс ответил ему спокойным взглядом. Однако за этим спокойствием скрывалась нешуточная угроза. «На сей раз ты уколол глубоко, о друг Стрика. Еще немного, и тогда мне придется указать тебе на дверь».

Анорислас был опытным человеком и торговцем. Он с ходу понимал то, о чем говорит выражение глаз или поза человека. Он также знал, когда его укол попадал в больное место — преднамеренно или нет. И еще он чувствовал, когда следует остановиться.

— Я приду снова в полдень или чуть попозже, Ганс. Ганс кивнул, и они вышли из конюшни.

Возвращаясь в трактир, Ганс думал о том, как он пристыдит Мигнариал за то, что нехорошо засыпать, когда говорят с нею; потом он подождет, пока она извинится, а затем скажет ей пару ласковых пустяков, и на этом их ссора закончится. Все будет хорошо, и они вместе пойдут на поиски постоянного жилья.

Однако в трактире Ганса встретил Кулну, который передал ему устное послание Мигнариал: она отправилась на базар, чтобы навестить своих новых друзей. Наблюдая за молниеносной сменой эмоций на лице Ганса, трактирщик хотел было сказать ему что-то, но решил промолчать.

— Ах, да, — произнес Ганс, быстро придя в себя. — Она собиралась к ним с утра пораньше. Я и забыл об этом. У меня в полдень назначена здесь встреча с Анорисласом. Соберите мне какой-нибудь еды для котов, хорошо?

В ожидании завтрака для котов Ганс думал: «Быстро же она смылась из комнаты. Она наверняка не хотела, чтобы я, вернувшись, застал ее здесь! Проклятье! Одни сплошные неприятности!»

Главная неприятность состояла в том, что теперь Ганс не знал, куда ему идти и что делать, чтобы убить время до полудня. Однако он знал, что он уж точно не будет делать: он не пойдет на базар, пусть даже там его ждет новая туника. Взяв еду, он поднялся наверх, к котам.

— Наверное, пойду прогуляться. Проклятье, Нотабль, время от времени я жалею, что ты не собака. Собака могла бы пойти со мной на прогулку. Но кто слышал о том, чтобы кот шел у хозяйской ноги — на поводке или сам по себе? Особенно такой здоровенный рыжий котяра…

Нотабль сидел и сосредоточенно трудился языком над своей лапой — так усердно, как будто хотел слизать всю шерстку. Услышав голос Ганса, кот замер с поднятой лапой, внимательно посмотрел на хозяина, а затем произнес «мяу» сладким до отвращения голосом.

— Ты хочешь убедить меня в том, что ты такой тихий и мирный, а, рыжая бестия? Клянусь, Нотабль, я очень хорошо к тебе отношусь, — но я не могу взять тебя на прогулку по городу!

Нотабль опустил лапу, укоризненно взглянул на Ганса и вспрыгнул на подоконник. Там он уселся с выжидательным видом. Ганс понял намек и открыл окно, чтобы выпустить кота на крышу. «Быть может, стоит завести для него какую-нибудь лохань с песком», — подумал Ганс, притворяясь, что не видит фокусов Нотабля.

Гансу понадобилось еще двадцать минут, чтобы заманить проклятую животину обратно в комнату.

Только после этого Ганс отправился погулять, поскольку больше ему было совершенно нечего делать. Совершенно незаметно для себя Ганс вернулся к прежнему образу мышления — прогуливаясь, он машинально посматривал вверх. Он оценивал, насколько высок этот дом и как крут наклон крыши, можно ли вскарабкаться по этой стене и поставить ногу вон на тот выступ, как можно добраться до того или этого окна. Всю свою юность Ганс занимался именно этим. И в ту пору ему приходилось решать только самые простые вопросы: будет ли у него ужин вечером и завтрак утром, найдет ли он девушку, с которой можно приятно провести ночку? Теперь все было иначе, и Гансу приходилось привыкать к этому.

Однако вот так ходить и рассматривать город глазами опытного вора было интересно и к тому же давало возможность хоть как-то убить время.

Наконец-то настал полдень. Еще три часа Ганс провел в компании Анорисласа и его друга. Они вывели лошадей за главные ворота города, и оба фиракийца принялись проверять, как ведут себя животные под седлом. Ганс в основном наблюдал за ними, стоя в сторонке. А потом ему предоставился случай убедиться в честности Анорисласа.

— Это очень хорошие животные, Ганс. Даже онагр. Быть может, он уйдет из города с первым же караваном. Ты узнал или догадался о том, что хорошая лошадь стоит около дюжины огников, верно? — Анорислас умолк и заговорил снова только после того, как на лице Ганса появилась легкая улыбка в подтверждение того, что фиракиец был прав. — Так оно и есть. Но, видишь ли, тейанские лошади высоко ценятся, и я, вероятно, смогу продать каждую из них за пятнадцать огников. Было бы несправедливо не предупредить тебя об этом. Я хотел было промолчать, но решил быть с тобой откровенным и честным.

Ганс был весьма изумлен, хотя последние слова прозвучали как явное хвастовство. Он всегда относился с подозрением к людям, которые заявляли о своей безукоризненной честности.

— Но сейчас я не могу купить хороших лошадей — у меня не так-то много денег. Я хотел бы сделать так: я плачу тебе пятьдесят огников и забираю у тебя пять голов. Потом мы заходим в контору ОР и подписываем соглашение, по которому я обязываюсь уплатить тебе остальную сумму, когда продам животных. Я уверен, что ты получишь по дюжине огников за каждую лошадь и семь — за онагра. Это составляет в целом пятьдесят пять монет. Именно об этой сумме ты говорил, помнишь? И я обязуюсь заплатить тебе половину тех денег, которые я выручу за любую из лошадей сверх стоимости в пятнадцать огников.

Ганс смотрел на него, чувствуя, что не понимает почти ничего.

— Не знаю, что и ответить — то ли «Мне нет смысла даже торговаться с тобой», то ли «Почему я должен тебе верить?». А что такое ОР?

— Общественный регистратор. Мы оба подписываем официальный документ, а он является свидетелем. Если я нарушу соглашение, я попаду в тюрьму. Понимаешь, ты как бы даешь мне деньги взаймы без расчета на прибыль. С другой стороны, теперь уже не тебе, а мне придется заботиться о лошадях — кормить их, найти конюшню и все такое. Твоя прибыль будет в той доле, которую я выручу сверх пятнадцати огников. Думаю, что сумею это сделать.

Ганс всей душой желал, чтобы ему не предлагали подобной сделки. Это было одно из самых трудных решений, которые когда-либо приходилось принимать Шедоуспану — бывшему бродяге, сироте, ставшему вором и давным-давно усвоившему простую истину, никому нельзя верить ни в чем. И все же, все же…

В конторе Ганс внимательно смотрел, как невысокий человек, именуемый общественным регистратором, записывает то, что говорил ему Анорислас. Коротышка посыпал документ мелким песком и приготовился поставить печать, как вдруг Ганс повернулся и вышел. Анорислас и ОР уставились друг на друга. Менее чем через минуту Ганс вернулся в контору, ведя с собой хорошо одетого мужчину. У мужчины был такой ошеломленный вид, словно его напугали, оскорбили и похвалили одновременно.

— Я нашел самого честного с виду человека в городе! — жизнерадостно объявил Ганс. На самом деле он ухватил за рукав первого же прилично одетого прохожего. — Господин, я умоляю вас — прочтите вслух эту бумагу, которую только что составил ОР!

У мужчины по-прежнему был весьма смущенный вид, однако под таким градом восхвалений он не смог устоять. Он прочел документ, и Ганс услышал именно те слова, которые продиктовал писцу Анорислас, с некоторыми добавлениями, которые явно были призваны оградить обе стороны от неприятных последствий. Горячо поблагодарив прохожего, Ганс проводил его взглядом, а затем поклонился ОР и торговцу лошадьми, которые стояли, открыв рты. Затем Ганс медленно, но гордо вывел свое имя печатными буквами внизу страницы.

Анорислас рассмеялся:

— Это один из самых мудрых поступков, которые я когда-либо видел в своей жизни, — сказал он, в свою очередь склоняясь над договором. — Я охотно признаю это. И не удивляйся так. Бломис, ты же знаешь, что я тоже не умею читать!