Похититель моего сердца - Валентино Донна - Страница 15

– Но кто придумал такой хитроумный план? – воскликнула Джиллиан. – Вы ничуть не похожи на Карла Стюарта!

– А вы так хорошо его знаете?

– Я ведь только что сказала вам – мой отец лечил его отца, и в детстве я много раз видела Карла Стюарта.

– Он с тех пор изменился.

– Он не мог изменить свое лицо. Вы оба действительно высокие темноволосые мужчины, но у Карла Стюарта неприятное лицо, а у вас… напротив.

Все существо Камерона затрепетало от удовольствия. А почему бы и нет? Ведь она почти призналась, что находит черты его лица более приятными, чем у короля.

– Карл долго находится в изгнании, и мало кому его лицо знакомо так, как вам, Джиллиан. Солдаты знают только, что должны быть начеку, встретив высокого темноволосого мужчину. Я думаю, каждый солдат, увидев меня в первый раз, подумает, что я король; именно этого я и добиваюсь. Когда вы убедите их, что я всего лишь ученик, они потеряют интерес к высокому темноволосому мужчине, разъезжающему в вашем фургоне, и Карл сможет проскользнуть у них под носом, а они будут думать, что это я.

Теперь, когда он соизволил подробно все объяснить, она вынуждена была нехотя согласиться, что в его плане присутствовал здравый смысл, но вслух признавать это не стала.

– Почему вы прямо не попросили нас о помощи? Зачем все эти уловки?

– Добровольно вы не стали бы мне помогать, Джиллиан, поскольку всем своим существом держитесь за привычную, налаженную жизнь. Вы ведь не любите рисковать?

– Рисковать опасно. Рискуя, можно лишиться возможности осуществить мечты целой жизни. – Ей было непривычно вслух защищать принципы, которым она подчинила свою жизнь. Вероятно, скептицизм Камерона вызвал в ней желание доказать ошибочность его суждения о ней, желание настолько сильное, что она немедленно солгала. – Хотя возить вас по округе в своем фургоне не представляется мне таким уж рискованным делом.

Камерон успокоился и, скрестив руки на груди, повернулся к ней спиной.

– Никогда не преуменьшайте опасность, Джиллиан. За пособничество королю вас в лучшем случае могут арестовать, а в худшем – казнить.

– Значит, вы подписали нам смертный приговор, – прошептала она.

– Нет, если мы сохраним в тайне то, о чем вы сейчас узнали.

– Понятно. Мы с отцом рискуем своим именем, репутацией, жизнью, наконец, ради того, чтобы в случае удачной доставки Карла Стюарта во Францию вы и король радостно пошли каждый своей дорогой. Нам же останется скрывать свою роль в этом деле, и хвала Господу, если удастся!

– Если у нас все получится, Карл позаботится о том, чтобы вы смогли вернуться в Лондон, – примирительно произнес Камерон, – Он найдет место вам и вашему отцу, а также слуг, которые умеют держать язык за зубами.

– Я не вернусь в Лондон. Никогда.

– Джиллиан, это может потребоваться независимо от вашего желания.

– Так, значит, вы действительно приговорили меня к смерти!

Он снова повернулся к ней, явно озадаченный.

– Но ведь вы большую часть жизни провели в Лондоне и вряд ли предпочитаете это спокойное, скучное существование светской столичной жизни…

– Для такой женщины, как я, Лондон – скучное место.

– Что вы имеете в виду, говоря о «такой женщине»?

У него же есть глаза, и он не может не видеть, что она не обладает тем очарованием, которое привлекает мужчин. Джиллиан, конечно, не имела в виду недостаток миловидности; иначе Камерон, проявив поразительное стремление вести себя по-джентльменски, будет вынужден говорить банальности, стремясь убедить свою собеседницу в том, что считает ее привлекательной.

Джиллиан также не хотела, чтобы он, отбросив этот поверхностный повод, обнаружил унизительную правду: в Лондоне она никогда не выходила из дома. Одна только мысль об отъезде из Арундел-Форест, об утрате обретенной здесь свободы безумно пугала ее.

– Я не могу… я не могу отсюда уехать.

Теперь Камерон смотрел на нее с такой же заинтересованностью, с какой доктор Боуэн разглядывал человеческий орган, перед тем как начать его препарировать.

– Джиллиан, я когда-то тоже был глубоко привязан к дому, но сердце можно излечить от тоски, если есть чем его отвлечь.

– Не существует на земле такого мужчины, который смог бы оторвать меня от дома.

– О, любовь не единственный способ отвлечься, дорогая барышня. Существует еще месть.

Ах вот как! Оказывается, Камерон жаждал мести… Любопытно, какое зло ему причинили, если ради мести он смог бросить дом и все, что знал и любил.

– В моем сердце нет места ни для мужчин, Ни для мести, мистер Смит. Я стремлюсь только продолжать то, чем занималась до вашего вторжения, и молю Бога, чтобы вы все не уничтожили. Без этих редких вызовов к больным отец был бы по-настоящему несчастен, и скорее всего ему стало бы совсем плохо.

– Вы могли бы вести его практику.

– Это невозможно. Крестьяне ни за что не примут медицинскую помощь от женщины.

– Вы недостаточно доверяете себе и этим людям, Джиллиан, и напрасно стараетесь держаться в тени. Если вы добавите немного риска в свою жизнь, перед вами непременно откроются новые возможности.

Замечание Камерона попало именно в ту часть ее души, в которой она не хотела копаться, и Джиллиан решила на корню пресечь это исследование.

– Больше никаких вопросов и никаких ответов. Не будем продолжать этот разговор. Вы заставляете меня помогать королю, мистер Смит, и заодно вынуждаете меня терпеть ваше присутствие, но вы никогда не сможете убедить меня, что мне это нравится.

Он скрестил на груди руки и сердито посмотрел на нее.

– И еще, мистер Смит, пожалуйста, принесите для себя воду и печенье сами.

Глава 6

Остаток утреннего времени они провели, слушая анатомическую лекцию доктора Боуэна. Несмотря на утверждение отца, что ей не надо присутствовать на уроке, Джиллиан схватила стул, на котором до этого сидел Камерон, и уселась на него с решимостью наседки, садящейся на яйца, для надежности вцепившись пальцами в края сиденья. Камерон тут же представил, как призрак его отца говорит, что настоящий мужчина сбросил бы ее со стула и забрал стул себе, а заодно напомнил бы ей, кто хозяин положения.

И тем не менее он принес себе другой стул. На самом деле Камерон собирался мысленно повторить детали своего плана, но оказался поглощен двойным удовольствием: от лекции и от наблюдения за Джиллиан. Благодаря восторженному изложению доктора Боуэна тема увлекла его, а Джиллиан схватывала каждую крупицу информации с таким интересом, с таким явным желанием научиться, что и в него вселила такое же желание. Она напоминала ему воробья, обманчиво неприметного до тех пор, пока к нему не приблизишься настолько, чтобы заметить радужный блеск оперения, живую сообразительность, умение выбрать самое невероятное место для гнезда и твердость, с которой птичка за него держится. Внезапно Джиллиан повернулась к нему.

– Перестаньте на меня смотреть, как будто собираетесь проглотить, – тихо сказала она.

Камерон никак не ожидал, что его интерес столь заметен; он издал короткий смешок, чтобы замаскировать свою досаду.

– Прошу прощения, но я подумал… что вы очень похожи на воробья!

– На воробья? А себя вы, наверное, воображаете ястребом?

– Что? Гм… да, возможно…

– В самом деле? – Джиллиан подняла бровь. – А вот я сравнила бы вас с кукушкой – с птицей, которая захватывает чужое гнездо и уничтожает все, ради чего трудился бедный воробей. А потом она улетает. Воробью же приходится выгребать грязь, оставленную кукушкой.

– Я пока не улетаю, маленькая пташка. – Он сам не знал, хотел ли этим предостеречь ее или нечаянно проговорился и дал понять, что образ жизни Боуэнов его покорил.

В возможности изучать тайны человеческого тела Камерон находил чарующую притягательность. Ему приятно было осознавать, что это не только его тайны и что то же самое происходит у всех. В голове его даже промелькнула неосознанная и дразнящая надежда, что однажды его знаний окажется достаточно, чтобы помогать людям вылечиться. Он невольно начал понимать, как его младший брат смог легко позволить втянуть себя в дело, которое так дорого обошлось ему.