Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 48

48

1965

«…Сидим ужинаем в штабе Чуйкова…» (К. Симонов)

…Сидим ужинаем в штабе Чуйкова. Рейхстаг, который почему-то в последние дни боев стал для всех нас символическим центром Берлина, заняли другие войска — армия Кузнецова, но зато именно Чуйков принял капитуляцию берлинского гарнизона. Тот самый Чуйков, который в сентябре, октябре и ноябре сорок второго года оборонял Сталинград. А точнее сказать, не Сталинград, а три последних узких куска берега Волги под Сталинградом и несколько десятков домов, стоявших ближе всего к этому берегу. Видимо, сама история потрудилась над тем, чтобы капитуляция Берлина выглядела особенно символично. У Чуйкова традиция — ужинать вместе со всем своим штабом, если позволяет обстановка. Сейчас она позволяет. Сидим на окраине Берлина в мещанском особняке. Первые полчаса проходят весело, поднимают тосты за победу, за взятие Берлина, за Сталинград, а потом все как-то вдруг притихают и от ужасной усталости всех последних дней, и от странного ощущения, что завтра не воевать… Долго, каждый день, говорили: «Вот дойдем до Берлина, разгромим фашистского зверя в его логове, возьмем рейхстаг, захватим имперскую канцелярию…» Все именно так и вышло: и рейхстаг взят, и имперская канцелярия захвачена, и все мы сидим здесь, в фашистском логове, и ничего большего, чем взятый нами Берлин, взять уже нельзя, и ничья смерть уже не будет иметь такого значения, как смерть Гитлера… И это было странно и, несмотря на торжество, даже тревожно. Предстоит жить дальше, хотя самое главное было уже сделано…

(Из дневников К. Симонова)

«Его зарыли в шар земной…»

Его зарыли в шар земной. А он был лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой Без званий и наград. Ему, как мавзолей, земля — На миллион веков, И Млечные Пути пылят Вокруг него с боков. На рыжих скатах тучи спят, Метелицы метут, Грома тяжелые гремят, Ветра разбег берут. Давным-давно окончен бой… Руками всех друзей Положен парень в шар земной, Как будто в мавзолей…

1944

«Вот человек — он искалечен…»

Вот человек — он искалечен, В рубцах лицо. Но ты гляди И взгляд испуганно при встрече С его лица не отводи. Он шел к победе, задыхаясь, Не думал о себе в пути, Чтобы она была такая: Взглянуть — и глаз не отвести!

1945

Мой лейтенант

Как давно я не ходил в атаку! Жизнь моя идет в тепле, в тиши. Где-то без меня встают по знаку В бой с позиций сердца и души. Нет, они не стерлись, как окопы На опушке леса зоревой, Но давно уж к ним пути и тропы Заросли житейской муравой. Жизнь прошла с тех нор — Не просто годы. А за ней, там, где огни встают, В сполохах январской непогоды, Возле самой смерти на краю, Скинув молча полушубок в стужу, Лейтенант в неполных двадцать лет, Я ремень затягиваю туже И сую под ватник пистолет. Больше ничего со мною нету, Только вся Россия за спиной В свете догорающей ракеты Над железной башней ледяной. Вот сейчас я брошу сигарету, Люк задраю, в перископ взгляну Через окуляры на полсвета И пойду заканчивать войну. Я ее прикончу вместе с дотом, Ближним и другим, в конце пути, На краю земли. Бело болото. Только бы его сейчас пройти. Страшно ли? А как же, очень просто С ревом треснет черная броня, И в глаза поток упрется жесткий Белого кипящего огня. Только что в сравнении с Россией Жизнь моя, — Она бы лишь была С ливнями, с мальчишками босыми, С башнями из стали и стекла. Далеко-далёко, спотыкаясь, Черный танк ползет, как жук в снегу. Далеко-далёко, чертыхаясь, Лейтенант стреляет по врагу. А земля огромна, фронт безмерен, Лейтенант — песчинка средь огня. Как он там, в огне ревущем, верит В мирного, далекого меня! Я живу в тиши, одетый, сытый, В теплом учреждении служу. Лейтенант рискует быть убитым — Я из риска слова не скажу. Бой идет. Кончаются снаряды. Лейтенант выходит на таран — Я не лезу в спор, где драться надо. Не простит меня мой лейтенант! Он не хочет верить в поговорку: Жизнь прожить — не поле перейти. Там друзья, там поровну махорка — Я ему завидую почти. Надо встать и скинуть полушубок И нащупать дырки на ремне. Встать, пока еще не смолкли трубы В сердце, как в далекой стороне. Далеко не все добиты доты. Время хлещет тяжко, люто, зло. Только бы сейчас пройти болото, Вот оно лежит белым-бело. Ох как трудно сигарету бросить, Глянуть в окуляры лет — и в путь! Я один. Уже подходит осень. Может, он поможет как-нибудь? Добрый, как Иванушка из сказки, Беспощадный, словно сам Марат, Мой судья, прямой и беспристрастный, Гвардии товарищ лейтенант.

1963

«Ты в жизни жег хоть раз мосты…»

Ты в жизни жег хоть раз мосты В своей? Как жгут мосты саперы, Настилы руша с высоты И за рекой оставив город. Он бел. Над ним плывут сады, Сверкают шпили колоколен, Но сожжены к нему мосты, И надо уходить по полю. И лучше не глядеть назад. Там над безгрешною рекою Мосты горят, мосты горят — Твоею зажжены рукою. Ты в жизни жег хоть раз мосты? Вот так, а может быть, иначе, На пламя глядя с высоты, Сто раз оборотившись, плача. Саперам что! Они пройдут Огонь и дым, но час настанет, — Мосты саперы возведут И город вновь в их лица глянет. А в жизни жгут мосты навек, И в прошлое возврата нету, В тот город за разливом рек, Где мост горит в разгаре лета.