Неразрешимое бремя - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 69

69

— А его никто не заставляет, ваша святость, — парировала я. — Вы позволите продолжить?

Отец Валуа кивнул чуть насмешливо. Он явно даже не подозревает, какую ловушку я приготовила. Для всех. Если раньше я просила вояга настоять на закрытом заседании, чтобы избежать лишней опасности, то теперь мне было абсолютно все равно, что может произойти.

— Агнесс, вы помните свою мать?

На лице несчастного отразилось сомнение. Он покачал головой.

— Не знаю, она умерла, когда я родилась…

— Простите, — с деланным сочувствием потупилась я. — Но Матильду вы помните?

Я кивнула в сторону старой женщины, она робко улыбнулась своему воспитаннику.

— Да, тетушку Матильду помню, я всегда ее навещаю, когда выдается свободное время…

— Она рассказывала вам про маму? Какая она была? Вам разве не было интересно?

Николас пожал плечами и промолчал.

— Вы знаете, что ваша мама очень любила шить? У нее хорошо получалось…

Он кивнул и улыбнулся, глаза слегка затуманились.

— Да, я тоже шью. Тетушка говорит, что это у меня от мамы.

— Как здорово, — протянула я, вновь подходя к столу защиты и вытаскивая заранее припасенную подушку. Красавчик проводил меня недоуменным взглядом.

— Ваша мама пела вам колыбельные?

Николас покачал головой.

— Я не помню, я же сказала…

— Напомнить одну? Ваша мама пела ее, пока ждала свою дочечку, — ничуть не смущаясь, я задрала подол платья, благо оно было свободно от груди, и засунула подушку, придерживая фальшивый живот. — Вот так, да? Она напевала ее, пока работала, пока кроила ткань, — следом выдернула из сумки кроваво-алый атлас, вытащила ножницы, облокотилась на свидетельскую стойку, начала медленно резать ткань. — Помните? Она напевала вот так…

Расти, расти, деточка, Зелёная веточка, Весенняя почечка — Сынок или дочечка…

— Прекратите этот балаган! — заорал кардинал, вскакивая с места, но уже было поздно. Поднялся шум, недоуменные перешептывания и отдельные громкие выкрики. Отец Валуа пытался призвать к порядку, стуча судейским молотком по трибуне, но его никто не слушал. Но всех перекрыл Николас. Его лицо поплыло, он схватился за голову и стал монотонно раскачиваться, громко повторяя:

— Сынок или дочечка? Сынок или дочечка? Сынок или дочечка?..

Я отложила ножницы в сторону, взяла его за подбородок и заставила сфокусировать на себе взгляд:

— Николас, вы меня слышите? Вы помните свою мать? Вы помните колыбельную? Или мне повторить? — и я переспросила еще жестче. — Повторить?

— Нет, — всхлипнул Николас, его голос стал тонким и детским. — Не надо, тетенька, пожалуйста, не надо.

Я погладила его по голове, успокаивая.

— Не плачь, Николас. Расскажи мне про того дядю, который тебя обидел.

Николас шмыгнул носом, вытер его рукавом плаща, опустил голову совсем низко.

— Он ругался. Плохо ругался. Схватил маму за волосы, я хотел вылезти, а она не пустила.

— Знакомая мамы?

— Да. Дядька злой. Он нож со стола взял, страшно было, я глаза зажмурил…

Николас схватился за волосы в отчаянии и дернул что есть силы, сорвав с себя парик. Застыл, недоуменно разглядывая его в своих руках. Редеющие седые волосы смешно растрепались у него на голове и торчали дыбом. Но я уже видела дрожащий маревом силуэт маленького испуганного мальчика за его спиной. Пока только я. Но я заставлю и других увидеть его.

— Почему мама не встает? Она должна встать! Мамочка! Проснись! — он закрыл уши руками, словно спасаясь от страшного шума. — Я не хочу, мама! Не могу… Мне страшно, не надо…

Его лицо застыло в страшном искаженном мгновении прошлого, глаза стали пустыми.

— У меня больше нет вопросов к свидетелю, ваша честь, — я поклонилась отцу Валуа, не удержавшись от нотки торжества в голосе. Слегка кивнула сидящему в зале Отшельнику, которому не смогла отказать в удовольствии дать услышать мой голос. Он церемонно наклонил голову и бесшумно зааплодировал.

Я прошла на свое место, словив настороженный взгляд законника. Старый плут наконец понял, с кем имеет дело. Ну что же, это к лучшему, не будет лишнего искушения обмануть меня.

— Обвинение? — спросил севшим голосом судья, обращаясь к кардиналу. Тот покачал головой. — Я не понимаю линию защиты, госпожа Хризштайн, но если вы закончили, то…

— Нет, — вдруг вылез с возражением инквизитор, поднимаясь со своего места. — У Святой Инквизиции в моем лице есть вопросы, ваша честь.

Я перехватила его за запястье и больно сжала, потянув вниз.

— А ну сядьте на место!

Красавчик легко скинул мою хватку, даже не обратив внимания. Не дождавшись согласия судьи, он прошел к свидетельской стойке и склонился над застывшим Николасом. Какого демона он влез? Ведь опять все испортит, мерзавец!

— Вы — опасная женщина, госпожа Хризштайн, — прошептал мне поверенный.

— Только для врагов, господин Цомик, — сквозь зубы ответила я, наблюдая, как инквизитор прожигает взглядом Николаса. — А моим союзникам опасаться нечего. Вы ведь на моей стороне, не так ли?

— Не сомневайтесь, госпожа, — законник едва заметно усмехнулся.

— Николас, это вы убили девушек госпожи Розмари? — спросил инквизитор, не отрывая от него взора. — Лиену, Изабеллу, Ивонну. Это вы сделали?

Лицо Николаса не дрогнуло, он никак не реагировал на слова красавчика. Зато я успокоилась и откинулась на скамье, чуть прикрыв глаза. Демон, только бы не уснуть, пока инквизитор будет терзать бесполезными вопросами Николаса.

— Вы их помните, Николас? Вы жили с ними под одной крышей, в борделе, шили для них, как шила ваша мать! Вы меня слышите?

Находясь в точке невозврата, в том мгновении, когда он переступил границу дозволенного и потерял свою душу, Николас-мальчишка просто не в состоянии осознать текущую действительность, как бы не старался инквизитор. Словно сон, который ты видишь сквозь явь, не в силах проснуться и прогнать… Господи, как же хочется спать…

— Господин инквизитор, довольно, — прервал наконец красавчика судья. — Вы же видите, что свидетель не в себе. Зачем его мучить вопросами.

— Как вы заставили их двигаться после смерти? Это же вы сделали! Как? Отвечайте! — Кысей не выдержал и схватил Николаса за плечи, стал трясти в попытках поймать ускользающий пустой взгляд двоедушца.

— Довольно, я сказал! — стукнул судейским молотком отец Валуа, и я открыла глаза, сбрасывая липкие оковы пьяной дремы. — Допрос свидетеля окончен, проводите его на место.

Он кивнул приставленному к Николасу душеведу из Академии, который тут же, особо не церемонясь, подхватил за шкирку несчастного и провел к скамье. Николас еле передвигался, поэтому, к счастью для меня, душевед усадил его в передний ряд скамей. Вот и отлично, не придется далеко обращаться.

— Если у стороны защиты больше нет свидетелей, то я…

Я больно ткнула законника локтем в бок, тот встрепенулся, зашуршал бумагами.

— Есть, ваша честь. Мы вызываем для дачи показаний нашего подзащитного, помчика Прошицкого, — поверенный покосился в мою сторону с сомнением, потому что его свидетельства мы заранее не обсуждали. — Опрос проведет госпожа Хризштайн.

Кысей сцепил зубы так, что его скулы побелели, провожая взглядом помчика, что важно прошествовал за свидетельскую стойку. Как же ему к лицу, когда он злится. Тогда его смуглая кожа немного бледнеет, лишь на щеках появляется гневный румянец, глаза становятся совсем бездонными, оттененными ресницами, такими длинными и пушистыми, что невольно начинаешь завидовать… Демон, я чуть не полезла его потрогать! Впрочем… Почему и нет? Придвинулась ближе и прошептала на ухо:

— Это просто преступление, с такой внешностью — идти в инквизиторы и давать глупые обеты. Держу пари, что на поприще душеведа вы бы стали местным любимцем у всех дамочек этого городка, они бы сами бегали за вами…