Гнев дракона. Эльфийка-воительница - Хеннен Бернхард - Страница 137

Шайя вгляделась в лицо стройной старой женщины. Оно было изнуренным и испещренным морщинами. В нем не было сочувствия. Табита хотела лишь одного — еще сильнее напугать ее.

— Я переживу и этот бой, Табита, как и все остальные сражения. И вернувшись, я по-прежнему буду единственной в Доме Неба, которой ты не можешь командовать.

На узких губах священнослужительницы заиграла улыбка.

— Что бы ни случилось, через год твоя кровь напитает сухую землю Лувии, а пепел твой развеют над полями. А потом я снова стану полноправной хозяйкой в Доме Неба. И буду продолжать жить в уверенности, чувствовать расположение Крылатой Ишты, придавшей моей жизни смысл, более глубокий, чем просто быть удобрением для полей. А теперь иди! Твоя час пробил, варварка.

Шайя глядела в толстые, надутые лица евнухов храмовой стражи. Если она будет противиться, они силой потащат ее к алтарю на зиккурате. Несмотря на утрату мужского достоинства, сила у них осталась. В борьбе с ними ей не выиграть. Единственное, чего она добьется сопротивлением, это того, что она предстанет перед бессмертным Муваттой избитой и униженной.

Шайя вошла в узкий, освещенный факелами туннель, ведущий под дворцом к зиккурату. Лишь проходя через магические врата, она успела бросить короткий взгляд на Изатами, город храмов. С тех пор ее водили по туннелям и подземным комнатам, мимо могил священнослужителей, из которых пахло миррой и ладаном, до подземной ванны, целиком сделанной из мрамора и служившей одной-единственной цели: чтобы один раз в год в ней купалась девственница, избранная бессмертным для Небесной свадьбы.

Ее последний путь теперь вел через туннель, стены которого были одеты в кроваво-красный порфир. В камне были вырезаны возвышенные картины. Все они изображали мужчину и женщину во время любовной игры на вершине зиккурата. Фигуры женщин были нарисованы золотым. Мужчины сияли серебром.

То, что видела Шайя, вызывало у нее отвращение. Изображенные пары проделывали вещи, которые она не могла себе даже представить. В этих картинах не было любви. На них изображались только власть и подчинение. Часто лицо женщины было искажено от боли. Каждый сделанный вперед шаг наполнял ее ужасом.

Вскоре Шайя дошла до лестницы. Табита говорила о ней. Воительницу ожидали более двухсот ступеней. Старуха, выглядевшая так, словно ни разу в жизни не спала с мужчиной, с наслаждением рассказывала ей, что подъем по лестнице должен разгорячить девственницу, чтобы она была готова к любовной игре.

Устремив взгляд вперед, Шайя пыталась не обращать внимания на рельеф на стенах. Она думала об Аароне и совете, данном ей Шен И Мяо Шоу. Она воительница, переживет и этот бой.

Шум праздника в городе слышался отчетливее с каждой ступенькой. В туннеле стояла удушающая жара. От едкого дыма факелов ее выворачивало наизнанку, пекло глаза. Она держалась очень прямо, гордо выпятив подбородок, прижав руки к бокам. Выйдя из туннеля на вершину зиккурата, она вся была в поту. Шелковое платье липло к телу, очерчивая каждую его линию.

Прямо перед ней стоял алтарный камень. Он тоже был вырезан из красного порфира, украшенный сценами Небесной свадьбы. По углам платформы стояли медные жаровни, в которых бушевало высокое пламя, окутывая алтарь в красноватый свет.

Шайя могла окинуть взглядом весь город. Повсюду горели огни. На улицах толпились гости, прибывшие со всех уголков империи, чтобы присутствовать на величайшем празднике Лувии — ее изнасиловании. И все смотрели снизу вверх, на нее. По крайней мере, ей так казалось.

Вокруг зиккурата находились дворцы имперских сановников. На плоских крышах бурно отмечали праздник. Некоторые дворцы были так близко, что в свете тысяч масляных ламп она могла разглядеть лица пирующих. Разрисованные физиономии баб, отдававшихся там без стыда, страстные крики которых заглушали пение цимбал, грохот барабанов и звуки флейт. И этот сброд осмеливается называть ее варваркой!

Шайя поглядела на звездное небо и подумала о Нангоге. Между двумя далекими небесными огнями появилась тень. Большая птица? Нет… Это Крылатая Ишта! Она несла на руках бессмертного, словно ребенка.

Вокруг на самых высоких крышах зазвучали тромбоны. Шум праздников стихал, пока до вершины зиккурата не стал доноситься лишь шепот.

— Добро пожаловать, Шайя, принцесса из широких степей ишкуцайя, — голос Муватты был полон силы. Он пронизывал ее, хотя и не кричал. Шайя была уверена, что его слова слышны во всем городе. Может быть, это заклинание Ишты?

— Это самый долгий день в году, и нам предстоит время величайшей летней жары. Время, когда решится, будет ли урожай, или же зимой во дворцах и хижинах воцарится голод. Будучи бессмертным, я — дитя неба, и, подобно тому, как этой ночью я спускаюсь с неба, так же пришел я когда-то, чтобы взять корону Лувии. А ты, Шайя, моя невеста, воплощаешь в себе землю от Верхнего до Нижнего моря, оттуда, где растут кедры, до самой равнины Белоголовой травы. В тебя хочу я излить свое семя, чтобы оплодотворить тебя, как станет плодородной земля, если чары, которые мы сплетем, коснутся сухой земли.

Муватта высвободился из объятий Ишты и легко приземлился на алтарь. Протянул ей руку.

Шайя знала, чего от нее ждут. Она взяла протянутую руку, и Муватта втащил ее на алтарь. Бессмертного окружал приятный аромат. Его натерли розовым маслом, и кожа его блестела серебром в лунном свете.

Муватта схватил ее за плечи и разорвал платье, вместо того, чтобы расстегнуть красивые броши. Руки скользнули по ее телу, но глаза остались холодны.

— Встань на колени! — На этот раз он говорил тихо. Он снова схватил ее за плечи, попытался надавить, но она не поддалась.

— Не думай, что в эту ночь что-либо произойдет по твоему желанию. Подчинись, дитя человеческое! — Рядом с алтарем приземлилась Ишта. Она коснулась ноги Шайи, и все силы оставили ее. Девушка обмякла.

— В эту ночь ты принадлежишь мне, так же, как и ему, — голос богини звучал у нее в голове. — Ты воплощаешь меня. Некоторые там, внизу, сомневаются в мужественности Муватты. Когда эта ночь минет, сомнений больше не будет!

— Позволь мне стать сосудом твоей любви, бессмертный! — Губы Шайи произнесли эти слова, но не она выбирала их. На этот раз заклинание, разносившее слова над городом, было в ее голосе.

Словно в ответ вокруг зазвучали цимбалы.

Шайя боролась за обладание своим телом. Она хотела проклясть Муватту, но на этот раз ее рот не открылся. Вместо этого ее руки развязали его набедренную повязку. Вздох восхищения сорвался с ее губ, которые перестали ей повиноваться. По щекам бежали слезы ярости и отчаяния.

— Ты сделаешь для него вещи, которые не сделали бы большинство шлюх. И весь город будет при этом наблюдать за тобой.

Шайя попыталась заслониться от голоса, звучащего внутри нее, в то время как ее руки ласкали тело Муватты. Она снова вспомнила Шен И Мяо Шоу. Он показал ей, как сбежать отсюда. С богиней бороться бессмысленно, решила она, вызывая в памяти образ лун-близнецов в небе Нангога. Она целиком и полностью погрузила свою душу в это воспоминание. Забыла о том, что происходит здесь и сейчас.

Она чувствовала запах Аарона. Аромат его намасленной маслом бороды. Вспомнила ночь, когда они показывали друг другу шрамы, когда они были близки, как никогда прежде. Она отчетливо видела его зеленые глаза, его чувственные губы. Она полностью утратила ощущение своего тела. Целиком погрузилась в воспоминания.

Лицо Аарона сверкало серебром в свете лун-близнецов. Его черты казались мягче, расплывались, борода вдруг исчезла. Шайя глядела в лицо Ишты.

— Нет такого места, куда ты сможешь сбежать от меня.

Шайя подумала о том, что говорил ей Шен И Мяо Шоу о свете. О том, что она не должна приближаться к нему слишком близко, если хочет жить. Эта жизнь кончена. Уйти ото всех унижений и отправиться к свету — таков был бы ее триумф.

— Единственное, что сможет сбежать, это твой разум, Шайя, — богиня жестоко улыбнулась. — Этот выбор я тебе оставляю. Будь здесь всеми своими чувствами и переживи то, что сделает с тобой Муватта, или отдайся безумию.