Монтенегро (ЛП) - Исторический роман группа - Страница 15

Он грустил — не только потому, что сестры внезапно лишились всего имущества, но прежде всего потому, что землетрясение лишило их уверенности в собственном могуществе, а ведь они выросли с убеждением в своей силе.

Теперь же, покинутые богами, из исключительных, почти божественных созданий они превратились в обычных уродцев, сросшееся двухголовое существо с четырьмя ногами, а из защитниц и покровительниц своего племени в один миг стали изгоями.

Хотя, наверное, в том не было его вины.

Сьенфуэгос так привык к тому, что несчастья преследуют его по пятам, попутно обрушиваясь на тех, кого он любит, что и сейчас, вопреки желанию, не мог отделаться от мысли, что ему никогда не избавиться от своего проклятия, которое теперь свалилось на него с новой силой, заодно разрушив безмятежное существование пакабуев.

— Когда же наконец это кончится? — взмолился он, перевязывая руку клочком ткани, найденным в развалинах. — До каких пор меня будут преследовать все эти несчастья?

Он отшвырнул прочь один из огромных изумрудов, что рассыпались под ногами, и постарался сообразить, можно ли как-нибудь починить разрушенную хижину.

Но увы, едва ли это было возможно.

Центральная опора метровой толщины, вытесанная из черного дерева, переломилась, словно утлая тростинка; крыша обвалилась, разрушив стены, после чего сверху еще и упала высокая пальма, окончательно превратив в щепки все, что уцелело.

Просто чудо, что они сами остались живы.

Вода в реке до сих пор ходила ходуном, накатываясь огромными волнами на острова, а русло, обычно чистое и тихое, теперь было запружено стволами поваленных деревьев, вырванными с корнем кустами и раздутыми трупами утонувших животных, медленно уносимыми вниз по течению.

— Мусо нас возненавидел!

Он снова взглянул на беспрерывно рыдающую Кимари.

— Глупости! — ответил Сьенфуэгос, приблизившись. — К богам это не имеет отношения. Просто землетрясение.

— Земля трясется, когда гневаются боги.

— Пусть бы и так, — согласился он, чувствуя, что не в силах вступать в бессмысленный спор. — К вам это все равно не имеет отношения.

— Как раз имеет, — не пошевелившись заявила Аяпель. — Но что плохого мы сделали?

— Дотронулись до него.

Канарец боялся этого ответа, и потому его не удивило, что Кимари говорит так уверенно.

— Это не имеет значения, — заявил он. — Вы не понимали, что делаете.

— Не понимали. Не понимали, и это не имело значения. Но через некоторое время мы поняли, и это стало иметь значение.

— Но этого больше не повторится.

— Да. Не повторится.

— Тогда в чем же дело?

— Я хочу, чтобы повторилось.

— Да ладно тебе, Кимари! — отмахнулся канарец. — Или ты в самом деле так плохо думаешь о своих богах, что считаешь, будто они способны устроить столь страшное бедствие из-за такого пустяка?

— Наш проступок намного серьезнее, чем если бы это сделал кто-то другой, — ответила она. — Мы — избранницы Мусо. Мы храним его кровь.

— Кровь? Чепуха! Это же просто зеленые камни. Красивые, не спорю, но всего лишь камни.

— Замолчи! — вмешалась Аяпель. — А не то он еще больше разозлится.

— Еще больше? — изумился Сьенфуэгос. — Скорее я рожу ребенка!

— Для тебя что, нет ничего святого?

— Для меня многое свято, — неохотно ответил он. — И в первую очередь — ты, и я не позволю тебе казниться за то, что на самом деле всего лишь явление природы, — он нервно ходил взад-вперед, словно медведь по клетке. — Да, произошло землетрясение, согласен! Мы до смерти перепугались и подумали невесть что! Тоже согласен! Но это еще не причина, чтобы винить себя во всех смертных грехах.

Они смотрели на него с таким ошарашенным видом, словно канарец внезапно заговорил на чужом языке, и они не понимали ни слова. Наконец, после долгого молчания Аяпель спокойно произнесла:

— Оставь нас! Нам нужно подумать.

— А я не хочу, чтобы вы думали.

— Нам придется... — ее тон не предполагал ответа. — Пожалуйста!

Сьенфуэгос понял, что сейчас их бесполезно в чем-либо убеждать, и, ворча что-то себе под нос, ушел на другой край острова и стал молча смотреть на картину страшного опустошения, в мгновение ока сменившую мирный и спокойный пейзаж.

— Черт бы их всех побрал! — ругался он. — Черт бы побрал этого Мусо, Акара и всех прочих, кто развлекается, отравляя мне жизнь! Только-только все стало налаживаться...

Это было, вне всяких сомнений, самое счастливое время в его жизни, и теперь тяжело было признать, что оно так внезапно и трагично закончилось, но канарец перенес уже достаточно страданий, и горький опыт не позволял ему тешить себя надеждой, что все останется по-прежнему.

Пакабуи были, несомненно, мирным и гостеприимным народом, но при этом глубоко суеверным, а потому весьма вероятно, что очень скоро они обвинят в случившемся рыжего вонючего чужеземца.

— Боюсь, мое счастливое будущее пошло прахом, — сказал он себе. — Вопрос лишь в том, куда теперь держать путь.

Сьенфуэгос лег на спину, глядя в небо, по-прежнему безмятежно-чистое, без единого облачка. Спустя два часа он с изумлением обнаружил, что все это время крепко проспал, несмотря на серьезность свалившихся на него проблем. Единым махом он вскочил на ноги и встряхнулся, что всегда помогало собраться с мыслями в самых неблагоприятных обстоятельствах.

Кимари и Аяпель по-прежнему сидели там, где он их оставил. Сьенфуэгос подошёл к ним и беззаботно воскликнул:

— Я ухожу!

— Почему?

— Потому что пакабуи наверняка захотят меня убить.

— Это же бред! — заявила Аяпель. — С чего бы им тебя убивать?

— За то, что я хотел украсть яиты, и Мусо разозлился и заставил землю трястись.

— Но это же не так!

— Я знаю... И вы знаете. Но пакабуи не знают, и потому поверят в это, — он улыбнулся, словно это была шутка. — Они будут искать меня и оставят вас в покое. Даже больше! Вы завоюете славу.

— Хочешь сказать, что мы должны солгать собственному племени?

— Я просто хочу помочь вам выбраться из трудного положения, — он присел перед ними на корточки и ласково посмотрел на сестер. — Я так вам благодарен. И знаю, как ни тяжело сейчас, потом вам будет еще труднее. Куда вы пойдете? Кто о вас позаботится? — он ласково коснулся руки Кимари. — Самое лучшее, что я могу для вас сделать, это сбежать.

— А если тебя схватят?

— Пакабуи? — засмеялся Сьенфуэгос. — Они меня и за год не догонят!

— Откуда тебе знать?

— Потому что я хорошо их знаю. Они боятся сельву, им придется ходить кругами целую вечность, но они так и не найдут следов.

— Да хоть бы и так... — произнесла Кимари своим нежным голоском. — Несправедливо, что ты берешь на себя нашу вину.

— Я уже сказал, виноват только я, — твердо ответил канарец. — И я даже выбрал те камни, которые собираюсь унести.

— Врешь! — уверенно заявила Аяпель.

— Откуда тебе знать?

— Потому что я тебя знаю.

— Никто не может опознать вора, пока тот не заберется в дом.

— Я прочитала о тебе всё по той яите, которой ты касался.

— А яита не рассказала тебе, насколько я честолюбив? Что ты знаешь о честолюбии или о том, как порой ведут себя люди моей расы? Этого нельзя прочитать ни по какой яите, — с этими словами он раскрыл ладонь и показал самый большой и красивый изумруд, какой смог найти среди развалин хижины. — Вот, посмотри — добавил он с вызовом. — Теперь ты мне веришь?

Возможно, они ему не поверили, но он не оставил им времени для раздумий и сомнений. Нежно поцеловав на прощание обеих, канарец прыгнул в воду и поплыл, отдавшись на волю течения.

Чуть позже, бросив последний взгляд на остров, где был так счастлив на протяжении этого недолгого времени, он ухватился за плывущее бревно и отправился в длинный путь, зная, что никогда не вернется.

Покинув широкое озеро и оказавшись в русле реки, он почувствовал себя одной из тех перепуганных обезьян, которых подземные толчки неожиданно сбросили в воду, и теперь животные, промокшие насквозь, дрожа, словно в горячке, отчаянно цеплялись за плавающие в воде стволы поваленных деревьев, не смея даже подумать, чем же кончится неожиданное и опасное плавание.