Зверь дышит - Байтов Николай Владимирович - Страница 8

8

— В Питер едете? — поинтересовался Игорь, выпив.

— Да, в Питер. По делам. — Перочинным ножом Мерц отрезал ломтик лимона, протянул ему.

— А что это за имя такое… как вы сказали? — Мерц? Это откуда?

— Давай на «ты», ладно? Мне так проще.

— Давай… Это похоже на «мертвец». Сокращение от «мертвеца»? — предположил Игорь.

— Мертвец? Опаньки! — Если б Мерц выпивал один и ему самому пришло бы это в голову, он бы перекрестился. Но тут он почему-то постеснялся. А надо было…

— Нет, — сказал он серьёзно. — Эта кликуха есть корень слова «ком-мерция». — «Merchant», «коммерсант», «меркантильный» — вот что это означает… Если знаешь, — латинское имя Марк — так это в переводе просто «купец». «Маркет» — отсюда. «Ярмарка»… А кстати и — Меркурий, бог торговли, а? — вдруг осенило Мерца.

— Может быть. Но у тебя это слабо проглядывает. У тебя какое-то мерцание. По тебе не скажешь, что ты — коммерсант.

— Ну спасибо!.. Нет, без шуток. Я просто счастлив, что произвожу такое впечатление. Даже не ожидал… А ты… э-э… чем занимаешься? И куда, так сказать, путь держишь?

— Еду с друзьями. В Питер, на фестиваль.

— Ты музыкант?

— Почему? — удивился Игорь.

— Ну, ты читал стихотворение про гитариста. Я подумал — ты себя имел в виду.

— Да нет как бы. Я — художник.

— Художник? — И это стихотворенье ты не сам сочинил?

— Нет.

— А кто?

— Не помню. Читал. Или слышал на вечере… Хороший поэт… Вроде он из Самары…

— Фамилию забыл, а текст помнишь?

Игорь пожал плечами:

— Так получилось. Избирательная память.

— Прочти ещё раз, — попросил Мерц, наливая ещё коньяку.

— Давай… Так ты, может, сразу запишешь, если действительно понравилось?

— Правильно. Запишу. — Мерц сунулся в саквояж за блокнотом. Игорь смотрел на него, медленно думая и — непонятно, о чём.

— А, я забыл… хотел же… мне надо мобильник подзарядить. А то на последнем издыхании. — Он полез в карман брюк… потом из другого кармана — из куртки — выудил зарядное устройство.

— Воткни вот сюда, — показал Мерц.

— А я думал, только там, возле туалета…

— Нет, в этом вагоне во всех купе розетки. «Первый класс», так сказать… А в твоём разве нет?

— Не знаю. — Игорь вяло пожал плечами.

2 Когда прогрохотал московский скорый вдоль матовых кладбищенских столпов, никто не слышал, как ещё нескоро улёгся гул в пустотах черепов. Лишь, тихо охнув в луже мерзкой жижи, почувствовал запойный гитарист, что ветер взвыл на четверть тона ниже и незаметно дрогнул нотный лист. И понял он, что всё не так-то просто, и надо как-то денег наскрести и переехать дальше от погоста. И, может быть, собаку завести. 3

Потом Мерц долго рассказывал. Поезд мчался и стучал. Мерц рассказывал свою жизнь. Игорь слушал, изредка крякая или вздыхая. Стороннему слушателю (например, коммерческому директору, который лежал на верхней полке и из деликатности притворялся спящим) могло представиться полной загадкой, каким образом эти доверительные откровения были инициированы, казалось бы, вовсе посторонним стихотворением — про московский поезд, кладбище и гитариста. Однако ни самому Мерцу, ни сочувствующему Игорю (они уже допили коньяк, и Мерц достал из саквояжа четвертинку водки) эта связь стихотворения с жизнью не казалась странной. Напротив, она была совершенно естественной.

Уже Мерц приступил к тому, как он, собственно, и стал коммерсантом. — Начало 90-х. — Он едет автостопом через Казахстан. (Перед этим он успел объездить Индию, Тибет и даже часть Китая (запад, где уйгуры)…)

Нет, ладно, не будем пересказывать его повести: она малоинтересна и в ряде деталей весьма сомнительна. А главное, она никак не связана со смыслом данного рассказа……

— Ты спишь, Игорь?

— Нет. Говори, говори. Я захвачен, я потрясён.

— Иронизируешь? Чем же ты потрясён?

— Я не знаю. Вроде всё как надо. Как обычно. Но — потрясён… Наверное, ты талантливый рассказчик, Мерц… — мерцающий…

— Но на самом деле ты спишь.

— Да нет… Но я, пожалуй, пойду… Два часа осталось…

— Иди, что ж. Какое твоё купе?

— Восьмое.

— А может, ещё встретимся в Питере?

— Хочешь, загляни на фестиваль…

— Это куда?

Игорь достал из кармана мятую программку. Мерц взглянул:

— В Манеже?

— Да. Приходи часам к трём. Или позже… В три — открытие…

4

Мерц лёг, не раздеваясь, на нижнюю полку и прислушался к звукам, которые обнаружили себя в наступившем безмолвии. Поезд мчался очень быстро, почти без стука и раскачиванья. «Там было слово „прогрохотал“. Это слово — неправильное», — подумал Мерц, покосившись на столик, где он оставил блокнот рядом с пустыми бутылками. Про поезд можно было сказать, что он стремительно скользит, и Мерцу казалось — он слышит шорох воздушной струи за двойным стеклом окна. «Но, может быть, снаружи слышно совсем другое…»

Он стал задрёмывать, потом очнулся посреди каких-то бессвязных мыслей, попытался что-то сообразить — и, похоже, всё-таки уснул… Но ненадолго, всего будто бы минут на десять — пятнадцать, — уже шёл по вагону проводник и стучал в двери купе. Мерц продолжал лежать. В коридоре начались хождения и голоса. Коммерческий директор зашевелился, зевнул, поднялся — «ну что, подъезжаем?» — пошёл в туалет. Мерц смущённо глянул: бутылки стоят — «надо было убрать хоть под стол… а, да ладно…», — встал наконец и тут увидел мобильник, забытый Игорем. Пошёл его искать. Заглянул к нам:

— Э-э… простите… доброе утро… а Игорь где?

— Игорь? — не поняли мы.

— Это восьмое купе?

— Да, восьмое.

— Ну, с вами едет человек, художник… Забыл у меня мобильник. Поставил на зарядку и забыл… Он едет на фестиваль какой-то… Вы на фестиваль едете?

— Да, — мы переглянулись. — Мы едем. Вот — нас трое. А разве кто-нибудь ещё туда едет?

Мерц удивлённо оглядел купе. (Сосна ещё спал.)

— А на четвёртом месте кто?

— Никого. Четвёртое так и было пустое с самой Москвы. Может, вы напутали? Он сказал, что здесь едет?

— Да. В восьмом купе.

— Странно, — сказал я. — Кто это мог быть?.. И он нас знает?

— Ну да, вроде…

Света взяла у Мерца мобильник и заглянула в контакты.

— Смотри-ка, — показала мне, — тут и мы с тобой!.. И Элмар… И ещё куча народу…

— Очень интересно! А как он выглядит?

Мерц кратко описал.

Света посмотрела на меня.

— Похоже на Соловьёва… — сказала она тихо.

— А кто этот Соловьёв? — спросил Мерц, почуяв неладное.

— Художник, да, — вздохнул я. — Наш друг. Только его здесь быть не могло никак. Он умер год назад.

Света положила мобильник перед собой на столик и взяла свой. Отыскала соловьёвский номер, набрала. Телефон на столике зазвонил.

ВРЕМЯ, ИНТЕРВАЛ, СМЕРТЬ, СКУЧНО

Когда я читаю рассуждения Адольфа Грюнбаума о метризации времени, мне вспоминается поговорка, бытующая в русских застольных компаниях: «Между первой и второй перерывчик небольшой».

Я вовсе не хочу сказать: «вспоминается, увы» — напротив, я сказал бы: «вспоминается, к счастью».

Мне кажется, что это неуловимо-изящное выражение: «перерывчик небольшой» — схватывает метрику времени живей и точнее, чем вся расплывчатая пятисотстраничная книга Грюнбаума.

«Если считать верными рассуждения Эддингтона по поводу банального смысла конвенциональности в понимании Римана и Пуанкаре, то из таких же аргументов могло бы следовать, что формулирование Эйнштейном конвенционального характера одновременности является не более чем изложением в напыщенном стиле поверхностного соображения о том, что неопределённое слово „одновременный“ можно использовать, как нам нравится».