Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович - Страница 139

   Я побежала к батюшке. Он велел в тот же день, как ложиться в больницу, придти ей к нему исповедываться.

   Утром рано тихонько удрали мы из дому. Еще темно, приходим к батюшке. С нами к нему вошла жена о. Сергия. Она принесла батюшке его внучка за благословением. Он очень любил его и уж и дружба у них была! Он благословил ребенка и мальчик весь так и потянулся к нему.

   — Батюшка, — сказал я, когда они вышли, — вот вам Манька. Она ужас какая хорошая, но очень боится даваться резаться.

   Батюшка весело посмотрел на меня и усмехнулся.

   — Увидим, какая она хорошая, — сказал он.

   — Батюшка, а может мне идти на беседу к X. Я не могу у о. Константина спроситься.

   Он пристально посмотрел на меня.

   — А о. Константин как?

   — До сих пор всегда пускал к нему.

   — Ну, если пускал, тогда идите. Только смотри.

   И он посмотрел так, точно, казалось, видел тебя насквозь, — не врешь ли? Батюшка не допускал ни малейшего разногласия между собой и о. Константином. Если бы ему и захотелось что позволить, он не пошел бы против его воли.

   Долго исповедывалась моя Мария. Вышла сияющая. Батюшка сказал, что болезнь ее не опасна. Обещал молиться за нее все время, пока она будет в больнице. Дал ей просфору, которую непременно велел съесть перед операцией.

   Он не позволил ей ни под каким видом давать снимать с себя крест. И велел в тот же день, как выпишется, придти снова поговеть у него.

   Он рассказал ей ее жизнь, говорил о ее родных, которые плохо жили между собой: хозяин пил и пропадал из дома. Батюшка записал их имена и сказал, что они скоро будут жить хорошо. Что и оправдалось. Он обличил ее в грехах ее и строго запретил ей ссориться со своим мужем.

   Он строго исповедывал ее: заставлял ее говорить все до мельчайших подробностей и объяснял ей то, что она сама не умела осознать. И когда она, растрогавшись, начала со слезами каяться, обласкал и утешил ее, как он это делал всегда.

   От батюшки мы пошли в церковь. Все домашние проводили нас как родных и велели, если опоздаем к Причастию, вызвать о. Сергия и все ему рассказать. Он причастит особо. Все обошлось благополучно. Отстояли молебен и поехали в больницу. Там она сделала, как батюшка ей велел, и все удивлялись, как спокойно она перенесла операцию и как весело лежала. Уход за ней, по ее словам, был очень хороший.

   Выписавшись, она не тотчас пошла к батюшке и когда мы с ней собрались к нему, то он строго пробрал ее за это, и опять долго исповедывал и наставлял, как жить с мужем. О. Сергий не хотел было ее причащать, так как тогда у них уже было правило, чтобы все подходили к нему за разрешительной молитвой. Я хотела идти ей на выручку, но обошлось без меня. Отстояли молебен, на котором она особенно горячо молилась за своего мужа. Радостно поехали мы домой.

   Эту женщину я мало знала, но полюбила как сестру. И так было всегда: кого к батюшке сведешь, с тем чувствуешь себя как с братом или сестрой и являлась у тебя с этими людьми на всю жизнь какая–то связь. Мечтали мы с Маней, как они с мужем приедут поговорить к батюшке, но, к сожалению, им не пришлось это осуществить. Настало опасное время и к батюшке перестали пускать. Муж ее очень жалел об этом.

   Как она плакала, когда узнала о батюшкиной кончине.

   — Век не забуду его, — сказала она. — Что он мне сделал–то! А как за меня грешную молился! Всю жизнь буду подавать за упокой его души и детям накажу!

   Молясь за нее, батюшка исцелил ее телесно, а исповедью исцелил ее душу, огрубевшую в житейских заботах и скорбях. Он сумел пробудить в ней полнейшее покаяние и сознание своих грехов.

   С большим трудом мы с одной знакомой собирались к батюшке. Она была очень слабого здоровья, и зимой никуда не выходила. Хороший человек была она. Любимое ее занятие было чтение духовных книг и молитв. Молилась она больше по ночам.

   Долго она с ним говорила. И так полюбили они друг друга, что впоследствии друг про друга без слез не могли вспоминать. Он обнадежил ее насчет сына, иконочкой благословил. Она сказал мне, что когда взошла к нему, сразу почувствовала точно всю жизнь его знала. Душа ее раскрылась и она все свои горести оставила у него. А он почувствовал силу молитвы, какая была у нее. Впоследствии часто большие просфоры посылал ей батюшка, а это было великой милостью у него.

   Когда я от ее имени пришла благодарить батюшку за оказанный ей прием, то он так ласково и задумчиво сказал:

   — Да. Человек…

   — А я, батюшка, думала, что она, как и другие, даже на некоторых думала лучше (т. е. на свои «души» и как они подходили к батюшке). Удивительно. А на вид, как все.

   — То–то и есть на вид… А молитва? — сказал он, все так же глядя вдаль.

   Поразительно, как христианские души сразу почувствовали и поняли друг друга. Здесь была огромная разница в степени совершенства, но в молитве у них было сродство душ, которое сейчас же почувствовалось.

   Привела я раз к батюшке двоюродную сестру свою. Муж ее служил в самом пекле и много крови было на нем. Семью свою он почти что бросил. У нее было трое детей. Много нужды она видела с ними. Мужа своего она очень любила и ни за что не хотела разводиться с ним, хотя ей это было бы очень выгодно.

   Батюшка, как всегда, утешал ее. Сказал ей, что муж ее вернется к ней сам. что уговаривать его не нужно, а нужно только молиться за него. Очень верно сказал ей, как жить, что неправильно она теперь делает, и велел ей особенно беречь детей.

   Она осталась очень довольна его приемом и дорогой говорила мне, как батюшка внимательно ее все время слушал.

   — А вот когда после меня пришла женщина и стала долго и безтолково рассказывать ему о своем материальном положении, спрашивая его совета, то он слушал ее равнодушно и даже под конец зевнул. — Скучно ему стало, — добавила она.

   Я ей объяснила, что батюшка слушает одинаково всякую нужду, но что он просто устал: нездоровится ему, служба накануне утомительная была, а днем народ. И поспать–то ему как следует не дадут.

   Это было всегда так: мы забывали, что он не безплотный дух, а человек, требующий такой же жизни, как и все. Он должен был жить жизнью каждого из нас, не чувствуя усталости.

   И как Господь только нас терпел!

   Нынешний год, четыре года спустя после батюшкиной кончины, муж этой моей двоюродной сестры вернулся в семью. Душевное его состояние было ужасно. От видений, мучивших его ночью, он не может вечером оставаться один. Жену свою не отпускает ни на шаг от себя. Постепенно все же успокаивается и надо надеяться, что у них жизнь снова наладится.

   Тот знакомый, который был раз в батюшкиной церкви и за которого он помолился перед образом Спасителя, снова захотел побывать у него. Он был интеллигент, очень образованный и хороший человек. К церкви был близок и в роду у него были монашествующие и духовные люди. В жизни ему не везло. С первой женой разошелся и со второй был не более счастлив.

   За батюшкой в то время очень следили. Попасть к нему было очень трудно. Батюшка дал мне клочок, на котором его рукой был написан как бы пропуск. С такой бумажкой домашние пропускали к нему. Одни принесут ее батюшке, он ее другим передает.

   Вечером я страшно устала и муж был дома, а при нем уходить надолго, да еще с мужчиной, было нельзя — расстроится. Как ни прискорбно было моему знакомому, но пришлось ему идти одному с пропуском. Батюшка долго с ним разговаривал. Он рассеял туман его души, книжку подарил.

   На другой день прихожу к батюшке, а он мне вдруг:

   — Вы зачем присылали ко мне? Я опешила.

   — Это ваш был вчера с моей запиской? Зачем прислала, а не сама привела?

   — Я очень устала, батюшка, и так… вообще.

   Он пристально посмотрел на меня, понял в чем дело и сказал:

   — Александра должна всегда приходить сама со своими, а без себя не присылать.

   — Простите, батюшка, больше не буду.

   Он сказал это строго, но взгляд его был веселый и какой–то радостный. Я не поняла, причем здесь я была нужна, но уж, конечно, впредь, если и ног под собой не чувствовала от усталости, все же сама приходила со своими.