Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович - Страница 98

   Для нас общие исповеди проводились отдельно. Батюшка умолял научиться терпению, любви друг к другу и смирению, учил нас подражать Христу и ни на кого не обижаться. Мне как–то лично сказал на мою жалобу, что я очень обидчивая: «Манюшка, будь у меня терпеливая и кроткая и ни на кого не обижайся, а тем более на духовного отца». Я с удовольствием слушала Батюшкино учение, но говорила: «У меня. Батюшка, ничего не выходит». — «Постепенно научишься и все выйдет с помощью Божией. А как чувствуешь, что окаяшка подходит, беги скорее ко мне». Он Батюшку боялся. Батюшка отражал его от нас точно Архангел огненным мечом — своею святою молитвою. Как–то раз я бежала за Батюшкой по лестнице и очень запыхалась и говорю: «Батюшка, я очень устала!» — «Да ведь вы у меня старушки, а я молодой и вашего отца Сергия за пояс заткну». — «Батюшка, на меня напала апатия». — «Я неграмотный, этого не понимаю, а вот сейчас нам с тобой надо скорее–скорее ехать служить молебен, а потом соборовать и причащать. Ты готова?» — «Да, да, Батюшка, я тут». — «Ну вот то–то».

   Иногда Батюшка так внимательно посмотрит на тебя, что сердце сожмется, при этом скажет: «Как мне жалко тебя», — и приголубит и поцелует в голову и крепко–крепко прижмет. Батюшка видел приближающегося окаяшку, чувствовал, что ты не устоишь, но святою молитвою его отражал. «Батюшка, я боюсь его». — «Не бойся. Помни, что о. Алексей не даст тебя ему в обиду». Видите, какая сила духовная была у Батюшки — окаяшка его боялся! А поэтому так легко, радостно и благодатно было пребывание с ним. Был с ним рай! Никакой не было заботы ни о чем, только бы быть с ним, — это было постоянное желание! Это подобно тому, как было у учеников Христовых: они шли за Ним и никакой заботы и мысли у них не было кроме Христа!

   В свободные часы я зачастую сидела на подоконнике с распущенными четками и ждала, когда Батюшка пойдет или поедет на требу, о которой он меня предупредит, чтобы я его сопровождала. Вот подъезжает извозчик к воротам, и Батюшка точно Ангел летит и скажет: «Ну, Манюшка, поедем, нас там ждут!» Господи, какая радость и чувство внутреннего недостоинства: «Как это я сяду со святым Божиим человеком такая грешная!» И Батюшка на твои мысли отвечает: «Да, да, грешная, а грешников я очень люблю! И Господь пришел не праведников, а нас с тобой, грешников, спасать», — и при этом похлопает по щекам и улыбнется. А улыбка была ангельская, и глазки–то точно стрелочки вонзятся в твою душу. Пишу и плачу! Недостойна была иметь такого Великого старца. Но я тогда этого не понимала, и не давала себе никакого отчета, но любила его и всей душой прилеплялась к нему, как к святому человеку Божию. Я забыла мать, забыла всех своих сестер и весь дом свой. У меня был Батюшка и все в нем.

   Канонарх провозгласил и мы запели: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь…» Батюшка как великий грешник падал перед престолом и рыдал, рыдал! Рыдали и все мы. Невозможно передать тех чувств и переживаний! Рыдали не только мы, но был общий вопль всего народа, стоящего здесь! Это воистину было судилище совести каждого человека и общий вопль всех грешников кающихся разверзал небеса! Это наш дорогой Батюшка давал молитву молящимся и своим покаянием открывал сердца людей и все сливались в одно сердце и вопияли: «Господи, одежды не имам да вниду в онь!» Читалось Евангелие о смоковнице. Не передать тех чувств и переживаний, с которыми читал Батюшка. Нет, это не воспоминаниетого или другого момента Евангельской истории, нет, это сама жизнь! Батюшка старался из всех сил не только передать, но и вложить в наши души самую жизнь духа. Помню и никогда не изгладится из моей памяти ни огнем, ни мечем, как совершалась служба Великой Среды и Великого Четверга! Повторяю, это было воистину судилище Христово, где каждый плакал о своем окаянстве и все единым сердцем, и благодать всепрощения получали от нашего великого молитвенника старца о. Алексея, о. Сергия и других отцов.

   Мне как–то пришлось спросить Батюшку: «Батюшка, а почему вы так всегда плачете за богослужением? Как мне хочется так научиться плакать!» — «Манюшка, я прежде всего чувствую себя великим грешником перед Богом и плачу о своих грехах, а потом плачу и о всех вас, чтобы Господь вас помиловал и принял ваше покаяние, и сподобил нас всех и там быть вкупе как здесь». — «А как же, Батюшка, и мне научиться плакать?» — «Я помолюсь за тебя, чтобы Матерь Божия дала тебе слезы на очищение грехов. Помолимся вместе, и Матерь Божия даст. А ты придешь в храм, припади к Феодоровской иконе Божией Матери и скажи Ей: «Царица Небесная! Дай мне слезы, да омыю грехи мои. Она тебя и услышит». И вот когда служился молебен после Литургии Феодоровской Царице Небесной, Батюшка особенно сильно молился Ей. Он не молился, а просто разговаривал с Ней. Он как–то особенно торжественно взывал к Ней словами одного икоса, воздевая свои руки: «Радуйся, Красото несравненная, радуйся, Доброто несказанная! — и после этого баритончиком притянет, — Радуйся, Мати Божия Предстательнице и Заступнице наша усердная!»

   «Батюшка, научите меня переживать Литургию!» — «Вот возьми книжку о. Иоанна Кронштадтского и прочти как он переживал, а потом придешь и расскажешь мне». И тут он мне поведал, как пришлось ему побывать у о. Иоанна: «Я приехал к нему в скорби, когда у меня умерла матушка, и осталось у меня четверо ребят. Стоя в соборе посреди толпы в десятки тысяч людей, я вдруг увидел взгляд о. Иоанна и услышал его голос: «Скорбящий отец Алексей, поди–ка ко мне». Затрепетало мое сердце. Толпа расступилась и я очутился на амвоне. Он возложил на меня руки и сказал мне безмолвствующему: «Свое горе разделяй с горем народа и твое горе будет вполгоря». И дальше продолжал: «Утешай, благословляй, молись за людей и помогай как и чем можешь, а сейчас будешь служить со мною Литургию». Во время Литургии не помню, где я был, точно на небе. Я не чувствовал под собою пола, точно стоял в воздухе, обливаясь слезами. А батюшка о. Иоанн рыдал и был весь в свете. После Литургии он подарил мне свои три носовых платочка, измоченных слезами и сказал: «Вот так и ты плачь о грехах своих и людских». Вот он, молитвенник земли Русской, научил меня молиться, а поэтому я тебя к нему посылаю: попроси и ты у него дар слез. Молитва без слез это сухая ветка», — сказал в заключение Батюшка.

   Помню как я девочкой особенно обращала внимание на молитву после акафиста. Когда Батюшка доходил до слов «И научи мя, како Тебе молитися подобает», — я рыдала и кричала к Ней: «И научи мя, како Тебе молитися подобает!» И воистину Она меня научила в сонном видении. Вот Ее слова: «Когда идешь исповедывать свои грехи, то повторяй слова: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое». (Этого псалма я еще не знала наизусть). И с этими словами Она от меня отошла. Благодарю Господа и Пречистую Его Матерь, что Она за святые молитвы моего Старца не лишила меня исполнения моей просьбы. Я много плакала, и как еще от грехов моих остаюсь зрячей. Правда, Матерь Божия дала мне слезы, но я во всю жизнь свою употребляла их на обиды, когда–когда проглянет луч — поплачу и о грехах. Боюсь, что и за этот дар буду перед Богом отвечать, так как не умела его употребить на покаяние. Как–то один из батюшек сказал мне: «Какая вы, Мария, счастливая, что имеете дар слез!» И боюсь, что буду перед Богом в ответе, что не умела употребить этот дар на покаяние.

   Но вот наступают еще великие Литургии: Великого Четверга и Великой Субботы. Кончилось судилище Христово. Церковь облачена в белые одежды и омыта таинством покаяния. Все в радости, в слезах благодарения приступают к Святой Чаше Христовой. Мы, певчие, поем тихо, спокойно: «Вечери Твоея Тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими…» А Батюшка, дорогой наш старичок, подобно ангелу Божию, в белой ризе, в радости духа за чад своих и за мир и покой, с великим подъемом духа и с великой любовью отверзает нам кающимся, омытым слезами покаяния, двери Царства Небесного. «Не ленитесь, не будьте нерадивы, приступайте к Чаше Жизни, ко Христу. Я, о. Алексей, пока жив, отверзаю вам двери Царства Небесного!» — так и слышатся его слова, некогда сказанные нам.