Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Кампфнер Джон - Страница 8

Сингапур гордится тем, сколько платит чиновникам высшего ранга. По последним подсчетам премьер–министр ежегодно зарабатывает 2,6 миллиона долларов США, самый низкооплачиваемый член кабинета — «всего» 1,3 миллиона. Чтобы привлечь на государственную службу лучших, правительство платит им на уровне частного сектора. В апреле 2007 года глава госслужбы получал 1,5 миллиона долларов в год: это больше, чем суммарное жалование президента США и премьер–министра Великобритании. Небольшая, как мне объяснили, плата за то, что страна хочет развиваться. Идея в том, чтобы обеспечить поступление на государственную службу самых одаренных или хотя бы сотрудничество с ними.

Поиск талантов — официальная политика. Государство стремится любой ценой привлечь в Сингапур новых людей, если это позволит восполнить нехватку квалифицированных кадров. Госслужащих командируют в небольшие городки Малайзии и Индии. Все чаще они прочесывают и Китай. Правительство Сингапура видит в сохранении межнационального согласия одну из главных целей своей деятельности. Любое потенциально расистское высказывание немедленно осуждается — и в то же самое время негласно поддерживается доминирование китайцев над многочисленными малайским и индийским меньшинствами. Недавнее прибытие тысяч новых людей из континентального Китая, многие из которых не знают английского, остающегося сингапурским лингва–франка, дает о себе знать.

Есть и другая причина столь трепетного отношения к государственным служащим. Это попытка предотвратить коррупцию на всех уровнях: предполагается, что при таких высоких зарплатах выгоды от возможности набить карман не перевешивают риск. Однако при существующих ограничениях на журналистские расследования утверждения об отсутствии в Сингапуре крупномасштабной коррупции можно только принимать на веру. Что же касается непотизма, то на него смотрят косо только в случае, если речь идет о человеке, заведомо непригодном для той или иной работы. Так, например, назначение в 2004 году премьер–министром страны Ли Сяньлуна, старшего сына Ли Гуанъяо, изображалось как соответствующее конфуцианским ценностям. «Семейственность» (guan xi), китайское понятие для обозначения личных взаимоотношений или связей, — по мнению властей не то же самое, что кумовство.

В 2008 году Сингапур стал первым государством в регионе, официально вступившим в полосу рецессии. Зависимость от экспорта сделала его экономику особенно уязвимой. Однако во время дебатов с моим участием в Национальном университете и других местах я почти не увидел признаков того, что экономический спад затронул соглашение, лежащее в основе социального порядка. Мабубани идет дальше, утверждая, что Азия в сравнении с Западом находится в лучшем экономическом и политическом положении с точки зрения возможности быстрого восстановления после кризиса. Азия, по его словам, успешно идет к своей конечной цели: созданию более гармоничного, чем на Западе, демократического устройства. Потребности индивида подчинены интересам коллектива, но тем не менее индивид свободен в большинстве аспектов жизни. Любой талантливый в чем‑либо человек вписывается в систему:

Почему бразильцы — лучшие футболисты? Потому что они ищут по микрорайонам талантливых шестилеток. Мы делаем то же самое с государством. Мы выбираем лучших… Если вы полагаете, что можете управлять чем‑нибудь лучше других, мы даем вам шанс это доказать. Мы принимаем инакомыслие. Подавлять его — вот верх глупости. Нет мозгов, которые нельзя не использовать. Наши отцы–основатели были в политическом смысле исключительно компетентны. Я почти нигде в мире такого не видел.

Тезис этот, приведенный Мабубани в недавней книге, хорошо подходит для Азии, хуже — для Европы и Америки. И это не удивляет его:

Запад становится проблемой. Вы не хотите уступать место. Вы также демонстрируете растущую несостоятельность в области госуправления… Сингапур — наиболее успешная страна, какой бы показатель мы ни рассматривали. Дело не только в том, что мы создали богатое общество; дело в том, как мы заботимся о людях, живущих в основании основания пирамиды.

Один из наиболее интересных аспектов авторитарного коктейля от Ли — это пыл, с которым сингапурский лидер защищает его повсюду, где бы ни оказался (особенно в лекционных турне). Во время дебатов с Лоренсом Саммерсом[8] в Гарварде в 2006 году Ли заявил, что свою цель он видит не в том, чтобы его партия, ПНД, оставалась у власти, а в обеспечении стабильности в широком смысле после того, как он отойдет от дел: «В конечном счете мы предлагаем нашим гражданам то, что хочет каждый — хорошую жизнь, безопасность, хорошее образование и будущее для детей. Это хорошее управление государством». Во время визита в Австралию в том же году он противопоставил сингапурский путь австралийскому. Хотя политика в Австралии и представляется более захватывающим делом, «бесконечные дебаты редко позволяют достичь лучшего результата и способствуют только увеличению политического капитала игроков». Он сказал австралийскому премьер–министру, что тот‑де «тратит все свое время на партийную политику. В результате на заботу о далеком будущем остается совсем немного времени».

Ответственность правительства, таким образом, оказывается технической — обеспечивать хорошую жизнь в обмен на поддержку электората. Выборы — это, по сути, табель успеваемости: я обещаю, я выполняю, вы голосуете за меня. Демократия используется в целях формальной легитимации этой формулы. Демократия безо всякого смущения отходит от либеральных презумпций. Она превращается из представительства в опекунство, от прав личности поворачиваясь в сторону коллективного благоденствия. Вот к чему все сводится.

Сингапурцы защищают свой вариант демократии, противопоставляя и сравнивая его с тем, что есть у соседей. Некоторые страны региона теоретически имеют более либеральную систему, но в большинстве областей жизни, от экономики до безопасности, дела их обстоят хуже. Возьмем, например, Филиппины, — говорят они, — в политическом смысле одну из самых свободных стран региона. И что же? Оружие там легкодоступно, терроризм — обычное явление. Экономика, в 50–х годах одна из самых перспективных в регионе, сейчас находится в состоянии разрухи. В Юго- Восточной Азии по–прежнему нет ни одной исправно работающей либеральной демократии. Трагическая история Бирмы (Мьянмы) хорошо известна. Вьетнам, Камбоджа и Лаос только начинают восстанавливаться после десятилетий, в течение которых всевозможные коммунисты сеяли при поддержке Китая и СССР хаос во всем Индокитае. Вьетнам и Лаос по–прежнему номинально управляются коммунистами, а премьер–министр Камбоджи — бывший «красный кхмер»[9]. Таиланд долгие годы колеблется между демократическими экспериментами и военными переворотами в рамках монархической системы, в которой власть короля абсолютна и где спросить с последнего ничего нельзя благодаря тому, что в стране действуют репрессивные законы lese‑majeste[10]. Ригидность политической системы Малайзии недавно стала очевидной по реакции правящей коалиции на впервые возникшую перспективу утраты власти: на фоне политического кризиса Анвар Ибрагим, лидер оппозиции, был ложно обвинен в сексуальных домогательствах. В Индонезии, предположительно перешедшей к демократии после утраты власти генералом Сухарто, выборы настолько дискредитированы коррупцией и фальсификациями при подсчете голосов, что называть их свободными и честными можно разве что в шутку.

Правительства от Индонезии до Малайзии, от Казахстана до России и ОАЭ стремятся научиться у Сингапура. Лучший ученик — Китай. Прогресс в сочетании с порядком и ограниченной свободой стал максимой для всех, кто правил страной после Мао. Современный источник такого подхода — Сингапур. Страх перед хаосом (luan) побуждает руководителей Китая изучать сингапурский подход и восхищаться им. Первым пунктом назначения на их маршруте, конечно, стал факультет Мабубани — центр сингапурской общественной дипломатии. Партийный босс провинции Цзянсу послал туда всех своих партийных секретарей, около 70 человек, на двухнедельную экскурсию.