Безумная мудрость - Вэс Нискер - Страница 61

61

Солнце медленно, но верно перестает гореть, звезды становятся тлеющими угольками, и повсюду в космосе тепло уступает место холоду, материя превращается в радиацию, а энергия рассеивается, становясь пустым пространством. Вселенная движется навстречу своей «тепловой смерти», или, если говорить научным языком, стремится к максимальной энтропии. Когда во Вселенной исчезнет всякая упорядоченность, когда хаос достигнет своего предела, а энтропия более не сможет повышаться, когда будет нарушена всякая последовательность причин и следствий — тогда прекратится течение времени, не будет вообще никакого времени. И этой участи избежать невозможно.

Голосами и восточных учителей, которые говорили, что наше существование во Вселенной, измеряемой неисчисля–емыми величинами, длится не более мгновения, и эволюционных биологов, которые ставят нас на место своими новейшими открытиями, безумная мудрость призывает нас не строить иллюзий в отношении собственной весомости или значимости нашего рода. Клоуны продолжают спотыкаться о свои шнурки и переступать через свою гордыню, в то время как ловкачи удаляют с нас налет величия и цивилизованности, под которым проступает грубый первоначальный замысел. И конечно же, шутники не дают нам по — [273] коя, высмеивая нашу последнюю моду и «твердые» убеждения и советуя нам перестать быть настолько поглощенными собой, что мы уже не в состоянии себя понять. Марк Твен описал человеческую гордость с иронией мастера:

Человек здесь вот уже 32 тысячи лет. То, что понадобилось сто миллионов лет, чтобы подготовить для него мир, служит доказательством, что для него–то все и затевалось. Возможно, это и так. Я не знаю. Если бы Эйфелева башня символизировала возраст мира, слой краски на венчающем ее шаре соответствовал бы той доле этого возраста, который приходится на человека; и все бы полагали, что башня возводилась ради одного этого слоя краски. Я думаю, именно так все бы и считали.

Многие безумные мудрецы уверяют нас: то, что мы называем разумом, не столь уж и разумно. Святые дураки ясно выразили свои сомнения в отношении рационального ума, стараясь избавить нас от настойчивого стремления все классифицировать и анализировать. Психологи и биохимики также находят, что наш ум находится в сильной зависимости от внешних факторов и даже механичен в своих действиях. Некоторые святые дураки настаивают, что наша наиболее «разумная» способность — то, что мы называем «сознанием», — у нас еще не полностью развита. И действительно, нужно только взглянуть на историю, чтобы увидеть, каким неразумным может быть наш род во имя разума.

Тот, кто знает, что он — дурак, далеко не самый большой дурак; тот, кто знает, что он растерян, пребывает далеко не в самой большой растерянности.

Чжуан–цзы

Само существование безумной мудрости предполагает, что в нас может проявиться иной тип сознания, как только мы примем как должное наше неведение и нашу ограниченность. В нашей душе и жизни возможно другое, более правильное соотношение деятельности и бытия. Вероятно, мы просто еще не поняли, как нужно понимать. Как сказал Жан — Поль Сартр: «Мы просчитали все, кроме того, как следует жить».

[274]

Самая глубокая трещина — это та, что пролегает между интеллектом, который может совершать свою работу, лишь непрерывно говоря: «Ты — дурак», и религиозным духом, который все уравнивает.

Уильям Батлер Йитс

На протяжении всей этой книги мы только и слышали, как святые дураки и безумные современные ученые рассуждали о единстве всего вокруг. Они уверяют нас, что, хотя различия и разграничения и могут приносить определенную практическую пользу, в сущности, они — не более чем иллюзия. Согласно безумной мудрости, реальность легче отыскать среди самого парадоксального, в черточках, которые соединяют все вещи: материю–энергию, пространство–время, частицу–волну, или/или, это/то, нас/их.

Ученики, достигнув неповторимости, должны идти дальше — к двойственности.

Вуди Аллеи

Сама жизнь является парадоксом: она и многозначна, и бессмысленна; и важна, и незначительна; и несерьезна, и тяжела. Эти взаимоисключающие качества существуют одновременно, подобно тому как в субатомном мире уживаются вместе волна и частица. Жизнь заключает в себе множество вещей сразу. Поэт Роберт Фрост отразил это обстоятельство в словах, которые он хотел бы видеть вырезанными на своей надгробной плите:

Мы бранились с миром, как двое влюбленных.

Если в безумной мудрости и есть какая–то главная идея, она заключается в том, что мы не должны относиться к себе слишком серьезно. Если все вокруг постоянно трансформируется и в конце концов уйдет в небытие, то, возможно, лучше всего жить, не цепляясь за что–то, а освобождатъся всеми своими силами от всякой зависимости — освобождаться от своего неисполнимого желания определенности и осмысленности, освобождаться от своих требований ко Вселенной и не вымаливать у нее счастье и вечную жизнь. Нашим единственным выходом может [275] быть изучение того, что Алан Уотте назвал «мудростью неопределенности», и открытие для себя того, что пытался найти Камю, — возможности удовлетвориться неизвестностью. Тогда мы сможем совершить вместе с Чжуан–цзы прыжок в «безграничное» и сделать его своим домом. Если бы мы приняли неопределенность в качестве своей философии, это могло бы позволить нам относиться с большим уважением к различным взглядам на жизнь и наслаждаться самыми разными причудливыми и удивительными толкованиями действительности. Мы бы также смогли проявлять большее терпение к тем, кто кажется нам дураком, и к тем, кто говорит о вещах, о которых мы не желаем слышать.

Раввин, которого прихожане не хотят изгнать из города, — не раввин.

Хасидская поговорка

Попытка вывести какую–то мораль из рассказа о безумной мудрости может оказаться особенно безумной, но если мы все–таки должны это сделать, тогда эта мораль такова: пора замедлить свой бег и расслабиться; меньше думать о «делании» и больше — о бытии. Учитывая краткость нашего существования и наше непонимание его смысла, возможно, единственное спасительное средство для нас — научиться пребывать каждое мгновение в единстве с тем, что нас окружает. Эта мысль была выражена многими мудрецами в различной форме, чаще всего с помощью самых простых слов:

Не волнуйтесь, будьте счастливы. Мейер Баба

Чтоб я беспокоился? Никогда! Альфред Э. Нойман

Эти короткие фразы могут показаться слишком примитивными тем, для кого реальность связана с чем–то труднопостижимым и замысловатым. Однако многие святые дураки видели в простоте мыслей и образа жизни путь к [276] гармонии, и тем самым — к высшей человеческой добродетели. Некоторые современные учителя безумной мудрости — и шутники, и ловкачи, и святые дураки — говорят нам, что остановка может на самом деле оказаться движением вперед, а если мы просто присядем, это может стать одним из наиболее полезных видов деятельности. Прежде чем вы закроете книгу и начнете размышлять над прочитанным, вдумайтесь в строки стихотворения Пабло Неруды, в котором звучат заключительные слова безумной мудрости.

Храня тишину

Теперь сосчитаем до двенадцати и застынем все вместе в неподвижности хотя бы раз на поверхности земли, давайте не будем говорить ни на каких языках; давайте остановимся на секунду и не будем так много махать руками. Это мгновение было бы необыкновенным — никакой спешки, никакого шума двигателей; мы бы все вместе оказались внезапно в совершенно новой ситуации. Рыбаки в холодных морях перестали бы причинять вред китам, а человек, добывающий соль, отвел бы взгляд от своих израненных рук. Те, кто готовят новые войны с применением газа, с применением огня, победы, которым некому будет радоваться, надели бы чистую одежду и стали бы прогуливаться со своими братьями в тени, отложив в сторону все дела. То, что я предлагаю, не нужно смешивать с полным бездействием. Жизнь — это то, что вокруг нас… Если бы мы не были столь озабочены тем, чтобы поддерживать себя в непрерывном движении, и смогли хотя бы раз отказаться от всех дел, быть может, полное безмолвие прервало бы эту печаль постоянного непонимания самих себя и угрозы нависшей над нами смерти. Возможно, земля сможет чему–нибудь нас научить подобно тому, как все кажется мертвым зимой, но весной все равно оживает. Теперь я сосчитаю до двенадцати, и вы замрете, а я пойду.