Красный Марс - Агеев Владимир Александрович - Страница 144

144

В один день Майя ударила кулаком по столу и крикнула:

— Мы не можем просто подождать, пока островная гряда не разрушится?

После неловкой паузы Касэй ответил:

— Она тянется сотни километров.

— Вот дерьмо… А если подождать, когда наводнение закончится? Я хочу сказать, сколько еще так может продолжаться?

— Месяцы, — ответила Энн.

— Мы сможем столько ждать?

— У нас еда на исходе, — объяснил Мишель.

— Мы должны двигаться дальше, — гаркнул Фрэнк на Майю. — Не дури.

Она бросила на него сердитый взгляд и отвернулась, явно пылая гневом. Марсоход вдруг показался слишком маленьким, словно кучку тигров и львов заперли в собачьей будке. Саймон и Касэй, стесненные возникшим раздражением, оделись и вышли посмотреть, что ждало их впереди.

За тем, что они называли островной грядой, Копрат расширялся, как труба с глубокими прогибами под расходящимися в стороны стенами каньона. Северный прогиб, он же каньон Эос, тянулся как продолжение Копрата. Из-за наводнения у них не было иного пути, кроме как через Эос, но, по словам Мишеля, этот вариант они выбрали бы в любом случае. Здесь южный утес становился немного ниже, его изрезали глубокие ниши и испещряла пара крупных метеоритных кратеров. Каньон Капри изгибался к северо-востоку; между двумя каньонами-прогибами был невысокий треугольный останец, ставший теперь полуостровом, делящим течение потока надвое. Но, к сожалению, вода заполнила то, что находилось ниже Эоса, так что, хоть они и не были в такой тесноте, как в Копрате, их все равно прижало к утесу. Они двигались медленно, по совершенному бездорожью и с иссякающими запасами еды и воздуха. Хранилища уже почти опустели.

Они устали, очень устали. С тех пор, как они бежали из Каира, прошло двадцать три дня, они проехали по каньону 2 500 километров и все это время спали посменно, почти беспрерывно вели машину и жили при несмолкаемом реве мира, который разваливался на куски, обрушивая их буквально им на головы. Они были слишком стары для этого, как не раз замечала Майя, и их нервы были истерзаны, они делали все кое-как, совершали мелкие ошибки, впадали в краткие микропорывы сна.

Уступ, служивший им дорогой между утесом и полужидкой массой, перерос в просторное поле валунов, в основном изверженных пород из ближайших кратеров или обломков поистине масштабного гравитационного перемещения. Крупные, зубчатые и неровные ниши в утесах казались Энн разрывами, из которых вырастут побочные каньоны, образованные осадкой поверхности, но ей некогда было особо к ним присматриваться. Часто ей казалось, что валуны вот-вот полностью преградят им путь, что после всех этих дней и километров, после преодоления большей части системы Маринер в самый разгар крупнейшего стихийного бедствия, их остановит ужасный прибой, который хлынет на дорогу.

Но они все же находили путь, а потом останавливались, находили и останавливались — и так проходили дни за днями. Они сократили порции еды вдвое. Энн сидела за рулем больше, чем кто-либо, потому что была свежее остальных на вид, да и вообще была лучшим водителем из всех, не считая Мишеля. К тому же она чувствовала, что находилась в долгу перед ними после своего постыдного упадка, длившегося бoльшую часть путешествия. Она хотела делать все, что могла, и когда она не вела машину, то выходила разведывать путь. Снаружи было все так же ошеломляюще громко, и земля дрожала под ногами. К этому невозможно было привыкнуть, хотя она старалась изо всех сил не обращать на шум внимания. Солнечный свет продирался сквозь мглу широкими бледными вспышками, и в закатный час в небе появлялись гало и вокруг тусклого солнца проявлялись кольца света; все небо не раз как будто полыхало огнем — точно апокалипсис с полотен Уильяма Тёрнера[89].

Довольно скоро Энн выбилась из сил, и работа стала для нее изнуряющей. Теперь она поняла, почему ее товарищи были такими уставшими, почему уделяли так мало внимания ей и друг другу. Мишель не смог обнаружить последние три тайника, мимо которых они проезжали, — их либо засыпало, либо затопило, неважно. Половинные порции составляли 1 200 калорий в день, что было гораздо меньше, чем они расходовали. Недостаток еды, недостаток сна — и наконец, по крайней мере для Энн, — все та же старая депрессия, настырная, как смерть, поднимающаяся в ней, как наводнение, как черная жижа из грязи, пара, льда и дерьма. Она упрямо продолжала работать, но ее внимание то и дело выключалось, и ее снова окутывали бессмысленные звуки, и все смывалось белым шумом отчаяния.

Путь становился все труднее. Был день, когда они проехали всего один километр. На следующий почти совсем остановились — валуны выстраивались поперек уступа, точно противотанковые препятствия на линии Мажино[90] Большого человека. Как заметил Сакс, это была идеальная фрактальная равнина, имевшая примерно 2,7 измерения. Никто не стал ему отвечать.

Касэй, который шел пешком, обнаружил проход у самого края наводнения. На какое-то время вся видимая часть потопа застыла, и это длилось уже последние два дня. Она простиралась до самого горизонта, точно беспорядочная поверхность Северного Ледовитого океана на Земле, только гораздо грязнее — огромная смесь черных, красных и белых комков. Лед неподалеку от берега был плоским и нередко — даже прозрачным. Они могли, глядя сквозь него, увидеть, что глубина там составляла всего пару метров и все затвердело до самого дна. И они поехали вдоль этого ледяного берега, а когда камни вынудили их, Энн заехала прямо на лед сначала левыми колесами, а затем и всем марсоходом — тот выдерживал их не хуже любой другой поверхности. Надя и Майя пренебрежительно хмыкнули в ответ на встревоженные взгляды всех остальных.

— В Сибири мы зимой всегда по рекам ездили, — сказала Надя. — Лучше их дорог у нас не было.

И Энн целый день вела машину то по рваной кромке наводнения, то по его поверхности, и они преодолели 160 километров — это был лучший итог за последние две недели.

Ближе к закату пошел снег. Из Копрата вылетал западный ветер, и пылевидные комья снега проносились вместе с ним так, будто путешественники стояли на месте. Они въехали к свежим заносам на льду. По всему льду были разбросаны крупные валуны, отчего место походило на брошенный жилой квартал. Свет здесь был тускло-серым. Чтобы проехать сквозь эти дебри, им требовался пеший проводник, и после вялого совещания Фрэнк вызвался на эту роль и вышел наружу. На тот момент он оставался единственным, у кого имелись хоть какие-то силы, — даже больше, чем у молодого Касэя; Фрэнк все еще пылал яростью, и этот жар не собирался спадать никогда.

Он медленно шел впереди машины, проверял пути и возвращался, качал Энн головой или махал рукой. Вокруг него к падающему снегу поднимались редкие завесы морозного пара, и, смешиваясь, они возвращались с порывами стремительного вечернего ветра, дувшего в темноте. Наблюдая за шквалом, Энн не заметила места, где лед соприкасался с землей, и марсоход взобрался на круглый камень прямо на замерзшей береговой линии так, что левое заднее колесо осталось свободно свисать. Энн изо всех сил напирала, чтобы передние колеса двинулись вперед и скатили их с камня, но они зарылись в смесь песка и снега. Оба задние колеса теперь едва касались земли, а передние уходили все глубже в ямы, которые сами себе устраивали. Путешественники застряли.

Это уже не раз случалось и прежде, но сейчас она была обозлена на саму себя за то, что отвлеклась на небо, которое даже не имело никакого отношения к делу.

— Что вы, черт возьми, творите? — крикнул Фрэнк по внутренней связи. Энн подскочила в кресле — ей никогда не удавалось привыкнуть к его резким вспышкам гнева. — Давайте проезжайте! — добавил он.

— Я наехала на камень, — ответила она.

— Да чтоб тебя! Неужели нельзя было смотреть, куда едешь? Так, погоди, останови колеса! Я сейчас положу подкладки под передние колеса и сдвину вас рычагом, а вы слезайте с камня и поднимайтесь по склону так быстро, как сможете, ясно? А то уже новая волна собирается!

вернуться

89

Уильям Тёрнер (1775–1851) — британский художник, мастер романтического пейзажа.

вернуться

90

400-километровая система укреплений, построенная Францией на границе с Германией в межвоенный период.