Волчья стая - Бушков Александр Александрович - Страница 23

Но читатель-то хватал! Как ни бились в истерике эстеты из «Литературной газеты», как ни кривили губы интеллигенты, отчего-то свято полагавшие, что новая власть даст им бешеные деньги и позволит порулить…

Со временем Подыпа стал выдыхаться, а читатель, немного развратившись обилием книг, начал требовать и эротики классом повыше, и переводов качественнее. Одного «белевшего тела» и «грубо введенного члена» стало как-то маловато; вновь вернулись в небытие и обнищали переводчики, именовавшие «звезду Полынь» «звездой Вормвуд», а барабан револьвера – «цилиндром».

Но к тому времени два друга уже накопили необходимый стартовый капитал. И открыли для себя не в пример более доходные операции. Оказалось, например, что в том же Минске ежели законнейшим образом сдать в ювелирный магазин золотые побрякушки, столь же законно купленные в Свердловске, прибыль составит ровно сто процентов. А если купить у юрких вездесущих поляков оптом пару тюков джинсов или картонную коробку из-под телевизора, битком набитую баллончиками со слезоточивым газом, и привезти это добро в Шантарск, процент прибыли получается вовсе уж нереальным.

Бог ты мой, какие были времена, какие комбинации! Старик Хоттабыч сдох бы от зависти, а средневековые алхимики дружно повесились. Вагон с рулонами бумаги, вышедший из Хабаровска, где-нибудь возле озера Байкал оборачивался тремя вагонами копченой рыбы, та, достигнув Уральских гор, превращалась в целлюлозу, целлюлоза в Карелии вновь становилась бумагой, но ее уже было раз в десять больше, нежели вышло из Хабаровска. Пока интеллигенты с пеной у рта выясняли, кто отравил Крупскую, по стране путешествовали партии всевозможного товара, озаренные столь же высокопробной магией: уральские самоцветы в одночасье оборачивались партией компьютеров, компьютеры – турецкими свитерами, щенки кавказской овчарки – серебряными цепочками из Эмиратов, цепочки – китайской лапшой. Что угодно могло превратиться во что угодно. Конечно, кто-то разорялся, кого-то вдруг обнаруживали с пулей в голове, но законы и налоги неким волшебным образом все время отставали на два-три шага от реального состояния дел, и как-то незаметно сгинула очередь на автомобили, и квартиры уже не получали, а покупали, и никто почти не садился.

Одним словом, университет как-то незаметно исчез из его жизни (правда, дипломы они с Эмилем все равно получили, что обошлось не очень уж и дорого). И, что гораздо важнее, папа, орел-командир, ставший к тому времени генерал-майором, вдруг обнаружил, что сынок-то, оказывается, бизнесмен. Он и раньше что-то такое замечал, но размаха и масштаба не представлял – вот тут хваткий особист оплошал.

Впрочем, то, что казалось тогда Вадиму «размахом и масштабом», на самом деле, как обнаружилось, было не более чем щенячьими играми на лужайке. После мужского разговора с папенькой это стало совершенно ясно. Убедившись, что отпрыск подает надежды, моложавый генерал за полчаса объяснил, как делаются н а с т о я щ и е дела – причем законы оказываются нисколечко не нарушенными, мало того, никто не стоит над душой с одноразовым китайским «ТТ».

Все дело в связях и знакомствах, без которых порой в шальном российском бизнесе можно уродоваться на ниве капитализма годами, но заработать лишь на подержанную «тойоту» да на эскортниц…

Вот тут-то пошли д е л а. И очень быстро стало ясно, отчего генерал-майор, как и его компаньоны, удивительно спокойно воспринимал горбачевские шокирующие новшества, ни единого раза не пообещав по пьянке перестрелять реформаторов.

Тогда как раз вошли в моду металл и биржи. Знаменитые титановые лопаты на корявых черенках из неструганых кольев – не миф, а суровая проза. И за рубеж их ушло столько, что ими, надо полагать, до скончания века обеспечены все дворники в странах «большой семерки». Никто, если разобраться, не знал, что же такое «красная ртуть» – тем не менее масса народа ею успешно торговала и многие неплохо заработали, а многие, к тому же, ухитрились остаться живыми до сих пор. В том числе и Вадим с Эмилем – ртутью они, правда, не занимались, но невзначай отправили в одну пока что братскую и пока что социалистическую страну три вагона, битком набитых алюминиевыми панелями и статуями, каковыми предполагалось украсить десяток Домов культуры в означенной стране. Культурный обмен меж партнерами по соцлагерю, знаете ли. К вагонам прилагался даже взаправдашний член Союза художников, снабженный необходимыми бумагами, который все это изваял бескорыстно для зарубежных братьев.

Попив неделю коньяк в пункте назначения, член Союза вернулся домой, счастливо прижимая к груди новехонький видак в нетронутой упаковке. А содержимое вагонов в полном соответствии с законами российской магии улетучилось неведомо куда – по секрету признаться, алюминия там не было ни грамма, а то, что было, на мировом рынке стоило не дешевле золота. Своими силами два приятеля такое дело не провернули бы ни за что, но папа и его записная книжечка делали чудеса…

Ну, и биржа, конечно. В России их тогда было раз в двадцать побольше, чем в остальном мире, но своего историка сей веселый период вряд ли дождется – как не дождалась такового добрая старая Англия, где не очень-то и любят вспоминать, сколько банкирских домов и дворянских родов народились на свет благодаря тому, что их основатели в молодости любили плавать по теплым морям под флагом радикально черного цвета…

Многое бывало. Всякое бывало. За всеми этими заботами едва замеченным прошел распад СССР, поскольку открывшиеся в незалежной России перспективы были не менее ослепительными. В конце концов англичане правы – мало ли под каким флагом любил бороздить моря двести лет назад колченогий дедушка Сильвер. Главное, его сегодняшние потомки умеют безукоризненно завязывать галстук, не едят с ножа, а нынешний их бизнес, право же, насквозь респектабелен. Почти. Без «почти» в России, с чем согласится любой здравомыслящий человек, никак невозможно. Специфика, знаете ли. Чистоплюев никто не отстреливает специально – им просто-напросто никогда не подняться выше продавца в коммерческом ларьке или сторожа на платной автостоянке. Не нами заведено, не с нас и спрос. Есть целый набор столь же фундаментальных и убаюкивающих истин. Самое главное – все до сих пор живы, и никто не предъявляет претензий, а это о чем-то да говорит. Как-никак, один из папашиных сослуживцев в свое время вынужден был утонуть в собственной ванне, и это не единственный печальный пример, когда считавшие себя самыми хитрыми индивидуумы, не понимавшие, что в грязных делах как раз и необходима стопроцентная честность, сметались с шахматной доски. Когда…

– Ауфштейн! Ауфштейн, суки!

Обжигающий удар по ногам вырвал его из липкой полудремы, он оторопело вскинулся, зажмурился – в дополнение к тусклой лампочке, гнилушкой светившейся под потолком, вспыхнула пара мощных фонарей, белые лучи сначала метались по комнате, словно лучи спятивших гиперболоидов, потом, после резкой команды, замерли. Похоже, фонари просто поставили по обе стороны двери, и они теперь стали чем-то вроде сценических прожекторов.

– Ауфштейн!

Они попрыгали с нар, увертываясь от яростно махавшего дубинкой Василюка и какого-то незнакомого эсэсовца – парочка работала со сноровкой опытных косарей, – выстроились, вытянув руки по швам.

Теперь только суета превратилась в нечто упорядоченное. Ненадолго настала тишина. Обнаружилось, что у стены стоят в раскованно-удалых позах два черномундирника с помповушками наперевес, а меж ними, почти на равном расстоянии от обоих, сидит на стуле Маргарита и, закинув ногу на ногу, пускает дым в потолок. За спиной Вадима застонал, заворочался Доцент.

Маргарита, покачивая носком начищенного сапога, небрежно бросила:

– Тишина на лежачих местах. Еще один писк – и прикажу яйца отрезать…

И спокойно выпустила густую струю, закинув златовласую головку. Личико у нее было совершенно безмятежное, будто присутствовала на репетиции драмкружка, взявшегося за пьесу о Бухенвальде, а зрачки, Вадим заметил, вновь ненормально расширены. «Ширяется девочка, никаких сомнений», – пронеслось у него в голове.