Идеи и интеллектуалы в потоке истории - Розов Николай Сергеевич "nikolai_r" - Страница 64

абсолютно не доступных чужакам «хартлендов» уже сейчас мало, а

затем и вовсе не будет.

Практически каждое цельное явление (от брака, написания книги,

съемки фильма и создания фирмы до появления нового города или

государства, от развода и банкротства до кризиса и государственного

распада) имеет явные или неявные правовые, экономические,

политические,  культурные, исторические, образовательные, психологические,

антропологические и прочие аспекты.

Соответственно, огромен конфликтный потенциал перекрывающихся

интерпретаций со стороны разных дисциплин.

Что же теперь — наращивать административные мускулы, чтобы

отбиваться от чужаков и самим захватывать чужие предметные поля?

Есть ли более цивилизованная стратегия? Позже вернемся к этим

197

вопросам, а теперь рассмотрим экономический империализм с

позиций нашей геополитической модели.

В чем сила экономического империализма

Отнюдь не убедительна мысль о том, что экономическая наука

начала широкомасштабную экспансию на соседние области из-за

внутреннего кризиса и осознания собственной ущербности. Говорить

можно только о росте критичности ученых-экономистов по

отношению к прежним упрощенным абстрактным моделям

(свободный равноправный рынок, рациональный, максимизирующий

полезность выбор и т. д.). Критичность по отношению к собственным

моделям, стремление и способность их трансформировать и обогащать

— это свидетельство здорового и динамичного развития науки, но

никак не кризиса и ущербности (ср.: [Гуриев, 2008; Тамбовцев, 2008]).

По всем признакам геополитической модели экономическая наука

могла и должна была расширять свои претензии на новые области.

Везде в мире, и особенно активно в США учат бизнесу. Для этого

требуются многие тысячи профессоров. Чтобы получать степени и

академические позиции, им нужно вести оригинальные исследования,

печататься в престижных профессиональных журналах, выпускать

книги в солидных сериях и издательствах. Благодаря корпорациям

выпускников и многочисленным фондам, денег на такие исследования

всегда достаточно, во всяком случае, гораздо больше, чем могут

получить социологи, культурологи, психологи, правоведы и даже

политологи.

Преимущество современных ученых-экономистов

в вооруженности математическими методами также имеется.

Здесь есть две тонкости. Некоторые отрасли экспериментальной

психологии, социологии и политической науки давно и успешно

используют математический аппарат (статистику, факторный анализ,

математическое моделирование и т. д.). Однако, во всех таких случаях

данные отрасли являются пусть не экзотикой, но никак не

мейнстримом исследовательских практик. В экономической же науке

напротив, профессиональные статьи без формул, расчетов и моделей

— редкое  явление. В ведущих журналах такие сугубо

методологические («гуманитарные») статьи позволено публиковать

разве что признанным корифеям.

Другой момент, который также дает большое преимущество

ученым-экономистам в сравнении с другими обществоведами, — это

нормативный подход и способность к точной экспликации заявленных

нормативных суждений и ценностей, к измерению соответствующих

показателей. Последние выступают здесь, как правило, в форме

функций «полезности», «общественной пользы» и т. п. Сколько бы ни

иронизировали аутсайдеры по поводу «примитивности» и «плоскости»

экономических критериев пользы, блага и добра, четкие нормативные

198

представления, допускающие рефлексию, уточнение, концептуальное

обогащение, — это всегда большое преимущество над расплывчатыми

сугубо гуманитарными рассуждениями об «истинных ценностях», тем

более, нередким полным отказом от таких суждений, релятивизмом

под масками «объективного», «ценностно-нейтрального»,

«мультикультурального» и «политкорректного» принципов.

Обществу и государству нужна от социальной науки прежде всего

помощь в понимании и решении практических проблем, в том числе

в «лечении» типовых социальных недугов, таких как кризисы,

деградация институтов, асоциальное поведение, насилие, преступность,

наркомания, попытки самоубийства и т. п.

Социальные исследователи воспринимаются извне как эксперты по

состоянию общества и культуры. Хотят они того или нет, но к ним

относятся, как к врачам (экспертам по человеческому организму). Если

же врач отказывается судить о том, что такое здоровье, твердит, что не

верит ни в какие измерения, которые «слишком упрощают

непомерную сложность происходящего в организме» (т. е. и от

градусника открещивается), а вместо диагноза болезни представляет

запутанные рассуждения о неоднозначности представлений о том, что

такое болезнь и здоровье в разных культурах и эпохах, то люди пойдут

к другому врачу — с четкими взглядами, современной

диагностической аппаратурой, способностью указать на причины

болезни и предложением ясного курса лечения.

Таким образом, имеются вполне очевидные достоинства

современной математизированной экономической

теории —

основания и средства многосторонней экспансии на «чужие»

предметные области:



широкие и гибкие понятия и модели рационального выбора,

игры и правил игры, полезности, стратегий, интересов,

стимулов, обменов, рынков, ресурсов, издержек, а также

контрактов и институтов в социологизированных версиях;



умение  операционализировать такие общие понятия

в применении к конкретным задачам (в том числе далеким от

классических экономических) и имеющимся наборам

численных данных;



владение разнообразными, в том числе весьма

рафинированными математическими методами обработки

данных и проверки гипотез;



смелость нормативных суждений — постулирование

критериев оптимальности (общественной пользы и проч.)

в сочетании с умением переводить социальные проблемы

в исследовательские задачи, а результаты решения последних

— в конкретные практические рекомендации.

199

Нет ничего удивительного, что ученые-экономисты с такой

внушительной экипировкой отважно и нередко успешно вторгаются

в области, традиционно считавшиеся епархиями социологии,

правоведения, политических наук, психологии, истории.

Уязвимость «прогрессорства»

Также повсеместно самими «жертвами экспансии» такой

империализм отторгается. Почему?

Экономисты в данном случае напоминают прогрессоров из

романов Стругацких, особенно тех, которые удивляются, почему

народы других планет так упорствуют, когда их волоком тащат

в светлое будущее. Впрочем, в данном пункте аналогия явно хромает:

никого и никуда экономисты не тащат, скорее, совершают вылазки

в чужие экзотические территории за ценными экспонатами, особенно

не интересуясь отношением к себе безнадежно отсталых туземцев52.

Если от фантастики обратиться вновь к геополитической модели,

то экономический империализм на нынешней стадии — это даже еще

не колониализм, а нечто вроде Королевского географического

общества, где джентльмены-путешественники хвастают друг перед

другом теми редкостями, которые они сумели добыть в далеких

враждебных странах, населенных невежественными дикарями.

Если где-то этот начальный этап демонстративного презрения к

доморощенным «достижениям» туземцев преодолевается, то

начинается стадия «колониальная». Тогда с «туземцами» —

представителями захватываемых дисциплин — приходится уже