Очерки истории российской внешней разведки. Том 5 - Примаков Евгений Максимович - Страница 61

Сотрудники разведки, которые работали с Моррисом и Лоной в Москве, свидетельствуют, что Коэны до самых последних дней не изменили взглядов и отношения к своей новой Родине, продолжая оставаться ее патриотами и убежденными интернационалистами.

17. Моррис Коэн — Герой России (из воспоминаний ветерана разведки)

…Для меня Моррис — близкий, дорогой человек. Дружба с ним началась более полувека назад. Общие интересы, взаимопонимание и доверие — все это способствовало укреплению наших отношений, прочность и нерушимость которых проверялись годами. Впервые мы встретились в 1947 году в Нью-Йорке, куда я был направлен в командировку. Работа предстояла большая, и начинал я ее с восстановления прерванной более чем на год связи с ценной агентурной группой, возглавлявшейся Моррисом. Ближайшим сподвижником Морриса была его жена Лона. Моррис и Лона были неразделимы и как любящие супруги, и как друзья, и как соратники в разведывательной работе. Почти всегда, когда мы говорим о Моррисе, фактически имеем в виду их обоих.

Итак, связь была восстановлена, возобновлена работа по разным направлениям. Заработали ценные источники важной информации, в том числе и по атомной проблеме. В этом Моррису весьма ощутимую помощь оказала Лона.

В работе Моррис отличался высочайшей надежностью. Кроме блестящих аналитических способностей он обладал спокойным характером и завидной выдержкой. Я никогда не видел его сердитым или раздраженным. Любую напряженность он мог снять своей доброй улыбкой, убедительностью доводов.

Для меня Моррис был и как старший брат, и как добрый советчик. Я постоянно чувствовал с его стороны и понимание, и поддержку в новой, непривычной для меня на первых порах обстановке. В то же время Моррис внимательно прислушивался к моим советам и рекомендациям, понимая, что они диктуются деловыми соображениями и заботой о его безопасности.

Обстановка в США тем временем становилась для нашей работы все более неблагоприятной. Особенно после подъема волны маккартизма, закрытия нашего генконсульства в Нью-Йорке в 1948 году и ухудшения отношений между США и СССР. Все это заставило нью-йоркскую резидентуру значительно повысить уровень средств обеспечения безопасности связи и ужесточить требования к их соблюдению. Центр принял решение о подготовке к передаче Морриса и Лоны на связь нелегалу. Так в конце 1949 года они оказались связанными со знаменитым Рудольфом Ивановичем Абелем (Фишером), с которым я, кстати, в то время поддерживал личную, а больше — безличную связь и которого знал с самой лучшей стороны. В результате возможности для работы в более безопасных условиях были созданы.

Однако успокаиваться было рано. Приблизительно через полгода, после арестов нескольких советских агентов, возникла реальная угроза безопасности Морриса и Лоны. Поэтому Центр распорядился немедленно их эвакуировать. Осуществить эту операцию было поручено мне. Абель уже не мог с ними встречаться, и поэтому в солнечный июльский день 1950 года после тщательной проверки неожиданно, без предупреждения я «вломился» в дом наших друзей. Хозяев мой визит, конечно, удивил. Однако они поняли, что мое появление могло быть вызвано только важной причиной.

Вскоре мы приступили к делу. «Разговор» между мной и Моррисом для подстраховки велся на бумаге, а исписанные листы Лона сжигала в ванной. Наше решение Моррис воспринял довольно спокойно. Но хотя он, безусловно, понимал серьезность положения, предложил мне подумать над возможностью осуществления альтернативного варианта:

— Обидно в такое время прекращать работу. И не в моих правилах бежать от трудностей. Может быть, можно найти другой выход из положения?

— Боюсь, у нас нет времени на такие поиски, — ответил я.

— Ну, а если мы с Лоной перейдем на нелегальное положение, сменим документы и место жительства, — продолжал Моррис, — тогда мы снова будем в боевом строю!

— Это предложение заслуживает внимания и уважения, но у нас нет возможности его обсуждать.

— Что же, я должен рассматривать решение руководства как приказ? — спросил мой собеседник.

— Скорее всего, это так.

— Тогда о чем же рассуждать? Мы подчиняемся приказу, — заключил Моррис.

После этого мы договорились об условиях связи в городе, о проведении конкретных подготовительных мероприятий. По вполне понятным соображениям мы не могли затягивать беседу, и на этом расстались.

Это было мое первое и единственное посещение квартиры Морриса. Запомнилась простая, без излишеств обстановка, скромность быта.

А дальше — все промчалось, как в кино. Более двух недель — тщательная отработка каждого шага предстоящей операции, преодоление трудностей, вызванных осложнением оперативной обстановки. Тем не менее все кончилось благополучно, и в конце месяца я принял сигнал, означавший, что наши друзья вечером покидают Нью-Йорк.

Прошло несколько недель, когда нью-йоркская резидентура получила из Центра радостное сообщение о том, что Моррис и Лона благополучно прибыли в Москву. Все это время мы были во власти ожиданий. А сколько тревожных минут, волнений и беспокойства за их безопасность, за успех операции по их спасению пришлось пережить! Забегая вперед, вспоминаю, что 2 июля 1985 года на подаренной мне фотографии, на которой он был запечатлен в день своего 75-летия, Моррис сделал такую надпись:

«Дорогой Юрий,

В память о том глубоком волнении, с которым ты следил за нами в своих мыслях до тех пор, пока мы, проехав почти полмира, благополучно добрались до Красной площади 35 лет тому назад.

С благодарностью.

Моррис и Лона 2 июля 1985 г.»

А ниже — короткая приписка Лоны:

«Я целиком присоединяюсь ко всему, что написал Моррис.

Лона»

Мне тоже трудно забыть тот день в конце июля 1950 года, когда я узнал о счастливом завершении этой трудной и почетной для меня операции.

Так закончились незабываемые годы начала и расцвета нашей дружбы, годы, наполненные большими событиями, интересными и важными делами, успехами, досадными неудачами и трудными испытаниями.

Годы, годы — клубок событий.

В нем затейливо переплелись

Золотые и черные нити

И бесцветные…

Это — жизнь.

Затем, спустя два года, окончился срок моей командировки в США, и осенью 1952 года я с семьей вернулся в Москву. Очень хотелось встретиться с Моррисом и Лоной, но осуществить это желание удалось только через год, так как мои друзья находились на спецподготовке, готовились к выполнению важных заданий по линии нелегальной разведки.

Встреча оказалась довольно короткой, как бы на ходу, в машине, но оставила очень приятные воспоминания. Ощущались чувства братства, товарищества и верности. Тогда я еще не знал об их планах на будущее. А сейчас думаю, что эта встреча для Морриса означала также и получение дружеского напутствия перед тем, как он отправится в новый боевой поход. Наши крепкие рукопожатия были многозначительны. Мы без слов понимали друг друга.

Мы не виделись долгих 15 лет. Для Морриса и Лоны это были шесть лет напряженной работы под руководством Бена (Молодого) в Англии, а затем девять лет — в тюремных застенках. Позднее мы узнали, что им пришлось пережить.

Это было трудное время и для Центра, делавшего все возможное, чтобы облегчить участь Морриса и Лоны, добиться их освобождения. Особенно переживал Бен. Я несколько раз встречался с ним после его возвращения в Москву, и он всегда говорил, что забота о вызволении Морриса и Лоны — цель его жизни.

О них — о всех троих — написано много книг и газетных статей. Многие подробности известны. И о стойкости, выдержке, верности своим идеалам, о честности и порядочности Морриса, о тяжелых испытаниях, которые пришлось перенести Лоне, поистине мужественной женщине, и о многом другом.

Наконец — радостная весть: 24 октября 1969 года Моррис и Лона Коэны освобождены из английских тюрем в обмен на арестованного и осужденного в СССР английского разведчика Брука. На следующий день, 25 октября, они уже были в Москве.