Владелец кинотеатра - Быстров Андрей - Страница 32

— Это я должна за вас придумывать? Нет уж, придумайте что-нибудь сами… Скажите, например, что нашли ее в каком-нибудь тайнике, в подвале Нимандштайна… И прежде чем прочесть и составить собственное о ней суждение, вам хочется узнать мнение ученого. Разве это не естественно?

— Пожалуй, не слишком. Но я придумаю более убедительное объяснение.

— Придумайте. Ведь это ваша профессия — убеждать людей?

Устремив на незнакомку жесткий взгляд, Кордин процедил.

— Вам слишком многое обо мне известно.

— Мне известно все, — сказала она.

— Вот как?

— Да. Но мне пора уходить. Нам с вами больше не о чем разговаривать. Вы поняли, что нужно делать. Теперь все зависит от вас. Прощайте. Не провожайте меня, я знаю дорогу.

Она встала и направилась к двери.

— Подождите, — окликнул ее Кордин.

— Что? — бросила она не останавливаясь, с полуоборота через плечо.

— Почему вы мне помогаете?

Она только усмехнулась. Массивная дверь закрылась за ней.

18.

Партию в бридж в доме Ланге составили Владимир Кордин, его сестра, Аркадий Горский и хозяин дома. Елена с каждым днем все дальше отходила от светских развлечений. Они становились ей безразличны, но ей не хотелось огорчать мужчин, которым не хватало четвертого партнера. В особенности ей не хотелось огорчать брата. Она была признательна и благодарна ему за то, что он, как ей казалось, понимал ее теперь. Конечно, он едва ли стал ее горячим сторонником, но сумел понять и принять ее намерение, и что не менее важно, установил добрые отношения с отцом Павлом.

Что же касается самого отца Павла, в последние три дня он почти не покидал своей комнаты, был угрюм и немногословен. Ланге отчасти удивляло такое поведение брата, но он полагал, что священник занят углубленными богословскими штудиями. Истинная причина была известна лишь Кордину — три дня назад он передал отцу Павлу «Зерцало магистериума».

Кордин и Елена играли против Ланге и Горского. За окнами стемнело, партия подходила к концу при электрическом свете; все игроки оставались почти при своих. Когда Елена сдавала карты в очередной раз, произошло событие, подобного которому никогда еще не случалось в доме графа Ланге.

Высокая двойная дверь распахнулась настежь от сильного удара снаружи. На пороге возник мальчишка лет пятнадцати, помощник садовника — до того Ланге ни разу с ним не разговаривал и даже не помнил, как его зовут. Ухватившись за косяк, он тяжело и часто дышал, глаза его дико блуждали. Все четверо игроков смотрели на него в изумлении. Больше всех был поражен Ланге. Что это значит?! Лишь нечто чрезвычайное могло заставить мальчишку бесцеремонно ворваться сюда.

— Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…

— Что такое?!

— Там… В старом каретном сарае… Скорее!

На лице мальчика был написан такой неподдельный ужас, что четверо переглянулись, вскочили и вслед за ним бросились к выходу. На бегу мальчик неразборчиво бормотал, срываясь на крик и рыдания.

— Я на двор вышел… Смотрю, в старом каретном сарае ворота приоткрыты… И свет!.. Кто же это там, думаю… А ну как недобрый человек забрался… Дай, думаю, посмотрю… Подошел… А там… Там!!!

Ланге оказался у ворот сарая первым и широко открыл обе створки. Остальные молча стояли за его спиной.

В сарае ярко горели два каретных фонаря, пламя гудело и билось в их черных цилиндрических корпусах. Жестяные рефлекторы отбрасывали конусы света к дальней стене. К ней был наклонно прислонен крест, грубо сколоченный из шершавых досок. Нижний конец креста был врыт в земляной пол. С обратной стороны перекладины в оба конца и в центр были вколочены огромные ржавые гвозди, их острия торчали наружу дюймов на шесть.

На кресте висел отец Павел. Кровь сплошь заливала его обнаженный торс, его спину — он был распят лицом к кресту. Окровавленные гвозди пронзили его ладони, выходя с тыльной стороны. Центральный гвоздь насквозь пробил его шею. Очевидно, сонная артерия была разорвана. Голова священника была повернута набок, даже волосы окрасились кровью. Это было распятие наоборот, чудовищная карикатура на распятого Христа.

Под крестом валялся нож, также весь в крови. Крест стоял в простенке между двумя окошками с грязными, с незапамятных времен не мывшимися стеклами. На стекле правого окошка кровью была выведена короткая надпись.

БОГ ЕСТЬ ЛОЖЬ

19.

Елена сдавленно вскрикнула и лишилась чувств. Кордин успел подхватить ее, не дать ей упасть на землю.

— Помогите перенести ее в мой экипаж, — выдавил он, обращаясь к Горскому.

Писатель кивнул — до экипажа Кордина было много ближе, чем до дома. Вдвоем они перенесли Елену в экипаж, устроили на мягком сиденье. Кордин остался с ней, а Горский бегом возвратился к Ланге, в каретный сарай.

Елена дышала ровно, похоже было, что обморок не слишком глубок. Кордин смочил платок коньяком из фляги, которую всегда возил с собой, отер ее лоб и виски. Мысли его путались, он был недалек от паники. Что это — кошмарное убийство или не менее кошмарное самоубийство? Возможно и первое, и второе. Во втором случае священник должен был сколотить крест, вбить эти гвозди остриями наружу, а потом броситься на них… Какая страшная смерть, какая кощунственная для священнослужителя! Так или иначе, это связано с книгой, не может не быть связано с ней… Да, «после этого» не обязательно означает «вследствие этого», но… Начнется расследование. А если как-то выяснится, что отец Павел покончил с собой из-за этой книги или его убили из-за нее? Могут установить через Ланге, что прежде у отца Павла этой книги не было. Кто мог ее принести? Кто-то из тех, с кем общался здесь отец Павел. Круг подозреваемых очень ограничен. Конечно, доказать тут ничего нельзя, со стороны закона Кордину вряд ли есть чего опасаться. Но Ланге! Он вполне способен сделать правильные выводы, и формальные доказательства ему не понадобятся, вот что страшно… Кордин в опасности… Книгу необходимо изъять.

Кордин осторожно выглянул из экипажа. Скорее всего, из каретного сарая его не увидят… Надо действовать сейчас, потом будет поздно.

Крадучись, он подобрался к дому и вошел в открытую дверь. Только бы не наткнуться на кого-нибудь из слуг… Быстро и бесшумно, ступая на носках, он зашагал по коридору к двери комнаты отца Павла. К его счастью, она оказалась незапертой.

Войдя в комнату, Кордин сразу увидел книгу — она лежала на столе среди разбросанных в беспорядке бумаг. Он схватил ее и тут же ретировался, даже не взглянув на бумаги. Не нервничай он так, будь у него побольше времени, он не допустил бы этой ошибки. Но каждая секунда промедления грозила ему непредсказуемыми последствиями. Поэтому он очень спешил покинуть дом.

Озираясь, он прокрался в потемках обратно к своему экипажу, сунул книгу под сиденье и облегченно вздохнул.

Елена еще не очнулась; Кордин услышал шаги. К экипажу приближались Ланге и Горский.

— Как Елена Андреевна? — спросил писатель.

— Думаю, с ней все будет в порядке, — ответил Кордин машинально. — А что…

— Ничего не ясно, — отрывисто бросил Горский. — Сейчас мы намерены осмотреть его комнату. Если это самоубийство, он мог оставить записку.

«Он мог оставить записку, — пронеслось в мыслях Кордина, — черт возьми, как же я не подумал об этом… Но медлить нельзя было…»

— Я включу свет, — сказал Ланге. — Мальчишка присматривает там в сарае, чтобы никто ничего ни трогал, если кто-нибудь зайдет сюда. Смотри и ты.

— Хорошо, — кивнул Кордин.

— Лучше никого не подпускай к сараю. Тут такое начнется…

— Да, да…

Ланге и Горский направились к дому. Через минуту двор был залит ярким электрическим светом четырех фонарей на столбах. Елена тихонько застонала. Кордин влил немного коньяка в полуоткрытые губы сестры. Она постепенно приходила в себя. Открыв глаза, она посмотрела на брата.

— Что… Там? Как это произошло?..